Юрий Никитин - Странный мир...
Обзор книги Юрий Никитин - Странный мир...
Юрий Никитин
Странный мир...
Длинная ящерица грелась на пригорке. Я уже начал осторожно приближаться к ней, держа сачок наготове, как вдруг сверху в просвет между деревьями скользнул белый блестящий диск и грузно опустился среди цветов.
«Летающее блюдце» — понял я, все еще держа сачок наготове. «В лесу… Может, тоже редких ящериц ловят? Вот бы влезть к ним, полетать по другим мирам!»
Дверца раскрылась, на траву выпрыгнули два зеленых человечка. Первый раскрыл рот и сразу затараторил:
— Какие краски, какой вид!.. А фауна, а флора! Бесподобно!!!
— Сумел, старик, — отозвался второй, — ничего не скажешь… Лебединая песня. А какие изумительные растения измыслил!
Я сидел за кустом удивленный, что все понимаю. Правда, я точно так же восхищался природой и потому в конце концов решил, что ценители прекрасного всегда друг друга поймут, даже если с разных планет, язык прекрасного у них один.
Оба существа, восторженно вереща, расползлись в разные стороны, осматривая каждый камушек, каждую травинку. Скоро один удалился за пределы слышимости, а второй пошел на четвереньках, рассматривая букашек, и скоро оказался перед кустом, где прятался я.
Видя, что он вот-вот боднет меня, а потом еще вдруг помрет с перепугу, я приподнялся и сказал очень вежливо:
— Здравствуйте, не правда ли чудесный день?
Зеленый человечек вздрогнул, затравленно оглянулся в поисках блюдца, но оно оказалось за моей спиной.
— Здравствуйте! — пролепетал он, — а в-в-вы кто?
— Человек, — ответил я. — Хомо сапиенс. Хомо хабитулус. И еще человек, которому нужно знать, почему вы здесь очутились?
Он испуганно косился на мое лицо, которое должно было казаться зверской рожей, ибо мои худые бледные руки рядом с его лапками выглядели лапищами лесной гориллы. Когда я улыбнулся, он задрожал при виде моих зубов:
— Не ешьте меня! Я все скажу!
— Давай, говори, — согласился я и улыбнулся шире.
— Нас здесь много, — пролепетал зеленый человечек. — Вы даже не представляете, сколько кораблей кружит вокруг вашей планеты! А сколько еще висит в длиннющей очереди, что тянется на три мегапарсека… И билеты стоят бешеные деньги.
Я удивился:
— Но почему к нам такой пристальный интерес?
Зеленый человечек опасливо оглянулся по сторонам, зачем-то заглянул в мышиную норку и только тогда прошептал, вытянувшись ко мне на цыпочках:
— Дело в том, что ваш мир… не отредактирован!
— Как это? — не понял я.
— Дело в том, — терпеливо объяснил зеленый человечек, — что у нас искусство не бесконтрольно. Оно должно работать, служить обществу. На творцах гигантская ответственность! Поэтому любое произведение обязательно проходит через художественный совет. Если Совет примет, то после тщательнейшей редакции выпускает в гигамир! Но обязательно, после самой тщательнейшей редакции!
— Но как же…
— Совпали редчайшие обстоятельства. Во-первых, творец был немолодой и весь заслуженный с головы до пят. Во-вторых, редактрисса попалась молоденькая и робкая: не решилась править великого, чьи произведения проходила в школе… К тому же половина Совета была на отдыхе, другую свалил вирус омоложения…
— Неотредактированный… — прошептал я.
— Да-да, — сказал зеленый человечек. — Отсюда ляпы вроде причинности, неопределенности, ограничения скорости света, двойной природы света и прочих нелепых физических законов… Творцы бывают невнимательными, а чего стоят такие надуманные проблемы как совесть, мораль общества…
— Придуманные? — воскликнул я.
— Ну, созданные! Вы не представляете, какие очереди, какие очереди на просмотр! Сколько споров!
— Почему? Мы — плохие?
— Нельзя сказать однозначно. В том и сложность, что нельзя сказать однозначно. У некоторых ваш жестокий и порнографический мир вызвал такое негодование, что требовали полного изъятия!
— Как это? — насторожился я.
Он развел зелеными лапками:
— Ну… как у вас изымают книги, фильмы… Изъять и… уничтожить.
Я пришел в ужас:
— И что решили?
— А что толку? Вы есть. О вас говорят, спорят. Так что уничтожить вас невозможно, с произведениями искусства только так. Но вот подредактировать вас хотели бы многие.
— А не вычистили бы и ценности?
— Вы рассуждаете, как и творец этого наивного и нерационального мира… Впрочем, вы ведь по облику и подобию… Судить не берусь. Я потрясен. Такого драматизма не встречал нигде. Ночь не заснул после первой же встречи с вашим драчливым и стремительным миром, а теперь постоянно подключаюсь к жизни Цезаря, Коперника, Рембранта… Да что великие! Жизнь самого незаметного человечка порой исполнена такого драматизма, что неделями ходишь очумелый. А звери, рыбы, насекомые, растения? Даже у них своя жизнь, свои образы, свои характеры! Это и есть мастерство!
Он разгорячился, уже бил зеленой лапой по моему колену, жестикулировал, убеждал.
Появился второй зеленый человечек и потащил его в летающую тарелку, а тот оглядывался и доказывал мне, в каком странном и чудовищном мире я живу.
Они улетели, а я остался в своем странном чудовищном, жестоком, наивном, неустроенном, драчливом, нежном, порнушном, нерациональном, красочном, неотредактированном мире.
Но теперь, я смотрел на свой мир иначе.
