Ежи Жулавский - Победоносец
Обзор книги Ежи Жулавский - Победоносец
Ежи Жулавский
Победоносец
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава I
Крохабенна вздрогнул и резко обернулся в кресле с высокой спинкой. Перевернутая страница в лежащей перед ним пожелтевшей книге вряд ли прошелестела бы слышней, воистину едва донесся шорох, но уши старика мгновенно уловили некий звук в бездонной тишине святого места.
Он поднял ладонь, заслоняя глаза от света полупригашенной люстры под сводчатым потолком, и глянул в сторону двери. В открытом проеме, как раз спускаясь с последней ступеньки, одна нога еще в воздухе, появилась юная девушка. Как все незамужние женщины в доме, по ночам она была обнажена, лишь пушистая меховушка-безрукавка мягкой белой шерсткой с лица и с изнанки была небрежно накинута на плечи.
Безрукавка была расстегнута и плавной волной струилась по молодому телу до самых крохотных лодыжек, тонущих в свободных меховых шлепанцах. Золотисто-рыжие волосы девушки были убраны над ушами в два громадных узла, из которых ей на плечи свисали две пряди, рассыпаясь золотыми струйками по снежной белизне меховушки. На шее — ниточка драгоценных бус из пурпурного янтаря, как уверяла молва, на заре веков принадлежавших святой пророчице Аде. Эту ниточку в роду первосвященника передавали из поколения в поколение как самое дорогое сокровище.
— Ихазель!
— Да, дедушка, это я.
Ихазель не входила, стояла у двери, белая фигурка на фоне мрака на лесенке, уходящей вверх. Рука на кованой щеколде, большие черные глаза устремлены на старика.
Крохабенна встал Дрожащими руками потянулся к лежащим на мраморном столе книгам, словно их надо было как можно скорее спрятать. Весь подобрался, растерянно забормотал, быстро шевеля губами, хватился торопливо и бестолково перекладывать подальше в сторону тяжелые фолианты и наконец поднял взгляд на девушку.
— Ведь знала же, сюда никому нельзя входить, кроме меня! — скорбно выговорил он.
— Да, но… — она осеклась, будто не находя слов.
Ее большие глаза словно вспорхнули и стремительными любопытными птицами облетели таинственное помещение, едва касаясь огромных, с богатой резьбой, выложенных золотом сундуков, в которых хранили священные книги, миг помедлили на причудливых орнаментах, а может быть, тайных знаках из кости и золота на стене против входа, выложенной полированным туфом, — и метнулись на место, под укоризненный присмотр старика.
— Но ведь теперь-то уже можно, — с какой-то особой ноткой в голосе сказала она.
Крохабенна молча отвернулся и, подойдя к напольным часам до потолка в глубине помещения, пересчитал шары, выпавшие в медную чашу, взглянул на стрелки.
— До восхода солнца еще тридцать девять часов, — сурово сказал он. — Ступай и спи, если нечем заняться.
Ихазель не шевельнулась. Смотрела на деда, так же, как и она, одетого по-домашнему, только меховушка на нем была черная, отблескивающая, а под ней кафтан и шаровары из алого сафьяна, на седых волосах золотой обруч, без которого даже первосвященникам нельзя было появляться в этом святом месте.
— Дедушка!..
— Иди спать! — Старик повелительно указал на выход. Но девушка внезапным движением прильнула к его коленям.
— Он пришел! — воскликнула она, не в силах больше сдерживать рвущуюся из сердца радость. — Дедушка, Он пришел!
Крохабенна уронил руку и медленно сел на прежнее место, опустив на грудь окладистую седую бороду.
Девушка смотрела на него, не находя слов не иначе как от изумления.
— Дедушка, почему молчишь? Я совсем малышка была, едва лепетала, а ты уже научил меня этому извечному приветствию, по нему людей отличают от животных, от худших, чем животные, шернов, а главное, от опаснейших, ибо обликом на людей похожих, выворотней И я всегда приветствовала тебя, как надлежит, словами: «Он придет!», а ты всегда отвечал мне, как надлежит. «Воистину придет!» Отчего же теперь, когда этот великий, счастливый день настал и я могу воззвать к тебе: «Он пришел!», ты не отвечаешь мне: «Воистину пришел!»?
Она говорила, захлебываясь, с горячечным блеском в глазах, ловила воздух лилейной грудью так, что ходуном ходили бесценные бусы из пурпурного янтаря, наследство святой пророчицы Ады, и янтарь метал искры в лучах света, отраженных бронзовыми зеркалами.
— Дедушка, пророк Тюхия, которого знали старцем прадеды твои, еще в те дни написал: «Он придет в дни тяжелейшего ига и спасет народ свой. И старым от нас ушедший, ибо никогда не был молод, вернется Он, как исполнятся сроки, юношей светлым и лучезарным, да так и не состарится»! Дедушка! Он близится! Он грядет! Он вернулся с Земли, куда ушел столетия назад, вернулся, чтобы исполнить обещанное через свою первую пророчицу Аду, Он грядет во славе и величии, юный, прекрасный, победоносный! Скорее бы настал рассвет! Скорей бы увидеть Его, выстелить Ему дороженьку благую вот этими косами!
С этими словами она прижалась лбом к лодыжкам старика и почти безотчетным движением распустила оба узла. На малахитовый пол хлынул благовонный, раскидистый, золотой потоп.
Крохабенна молчал. Казалось, он не видит коленопреклоненной девушки, не слышит ее речей. Его тусклый, задумчивый взгляд не иначе как по укоренившейся привычке был обращен в глубину помещения, туда, где в полумраке играл отблесками люстры золотой священный знак, изображение восходящей из-за горизонта Земли и стоящего над ней Солнца такими, какими видят их каждую полночь Братья в Ожидании, удалившиеся в Полярную страну.
Ихазель невольно последовала его примеру и увидела мерцающие в полутьме золотые диски на черном мраморе, безыскусный знак сокровенного знания, передаваемого из века в век, из поколения в поколение: повести о том, как с огромной звезды, сияющей над безвоздушной пустыней, на Луну явились люди, о том, как Старый Человек, — он принял это новое имя и повелел так называть себя, запретив произносить прежнее, — ушел на Землю, обещав вернуться оттуда победоносным юношей-избавителем. Ее охватил суеверный страх, она встала, большим пальцем правой руки очертила на лбу круг, потом изобразила полукруг от плеча до плеча мимо рта и линию от плеча до плеча через грудь. И прошептала привычные слова заклинания: «Он нас спасет, он иго наложит на ворога нашего, да будет так воистину и непреложно!»
Крохабенна повторил, словно эхо:
— Да будет так воистину и непреложно.
И слова «воистину и непреложно» еле вымолвил — так сжалось горло то ли от болезненной горечи, то ли от издевки над собой.
Ихазель глянула ему в лицо. Миг молчала и вдруг, пораженная странным выражением на лице старика и поняв, что оно означает, отшатнулась, прижала руки к обнаженной груди под распахнутой меховушкой:
