Харлан Эллисон - Безмолвный крик
Обзор книги Харлан Эллисон - Безмолвный крик
Эллисон Харлан
Безмолвный крик
Харлан ЭЛЛИСОН
БЕЗМОЛВНЫЙ КРИК
Безжизненное тело Горристера свисало с розоватой балки; оно на чем-то держалось, подвешенное высоко над нами, и никак не реагировало на промозглый, маслянистый бриз, вечно дующий через главную пещеру. Тело висело головой вниз, прикрепленное к нижней части балки за подошву правой ноги. Оно было обескровлено через аккуратный надрез, сделанный от уха до уха под отвисшим подбородком.
А когда Горристер вновь присоединился к нашей группе и взглянул на себя, мы в который уже раз поняли, что машина опять одурачила нас и справила свое удовольствие. Троих из нас вырвало, и мы отворачивались друг от друга, повинуясь рефлексу - древнему, как и то отвращение, что вызвало его.
Горристер побелел. Он как бы увидел шаманскую икону, предопределяющую будущее.
- О Боже... - пробормотал он и побрел дальше. Мы втроем последовали за ним, и через некоторое время обнаружили его сидящим спиной к стене на небольшом пульсирующем выступе. Лицо его было закрыто ладонями. Эллен опустилась на колени и погладила его волосы. Он не пошевелился, но голос прозвучал из-за сомкнутых ладоней вполне явственно:
- Ну почему она не разделается с нами и не покончит со всем этим? Я не знаю, сколько еще я смогу выносить все это...
Шел 109-й год нашего пребывания в компьютере.
Он говорил обо всех нас.
* * *
Нимдок (это было то имя, которое машина принудила его использовать машина забавляла себя странными звуками) галлюцинировал, что где-то в ледяных пещерах хранятся консервированные продукты. Мы с Горристером очень в этом сомневались.
- Это очередное издевательство, - сказал я им, - как и тот замороженный слон, которым она нас потчевала. Бенни чуть не свихнулся тогда, доказывая, что он есть. Мы потащимся бог знает куда, а они окажутся сгнившими, или она выдумает что-то новенькое. Забудьте об этом. Ей придется выдать нам что-нибудь очень скоро, иначе мы умрем.
Бенни пожал плечами. Прошло уже больше трех дней с того момента, как мы в последний раз поели - червей, жирных, осклизлых.
Нимдок уже не был уверен ни в чем. Он знал, что шанс есть, но... Да и потом, там не могло быть хуже, чем здесь. Может быть, холоднее, но это уже не имело большого значения. Жара, холод, лава, нарывы, саранча - все это уже не имело значения: машина мастурбировала, и мы должны были принять это или умереть.
Все решила Эллен.
- Мне нужно что-нибудь, Тед, - сказала она. - Может, там будут маринованные груши или консервированные персики. Пожалуйста, Тед. ну давай попробуем!
Я сдался легко. Какого черта, в конце концов. Ничто не имеет смысла. А так хотя бы Эллен будет благодарна. Она уже дважды обслужила меня вне очереди. Но и это уже ничего не значило. Ведь ей это даже не доставляло удовольствия, так что ж беспокоиться? Но машина мерзко хихикала каждый раз, когда мы занимались этим. Громко, откуда-то сверху, сзади. Она шпионила. Подглядывала. Обычно я думал о ней как о вещи и потому называл ее она; но иногда я думал о ней как о нем, в мужском роде... что-то отцовское-патриархальное... Мужской род сродни ревности. Он. Она. Оно?
Мы вышли в четверг. Машина всегда информировала нас о течении времени. Это было очень важно, и уж, конечно, не для нас, черт побери, а для него... нее... А. ЭМ. Четверг. Спасибо. Нимдок и Горристер несли некоторое время Эллен на руках, сцепив их наподобие сиденья. Бенни и я шли впереди и сзади, просто для того, что если что-нибудь случится, то пострадаем мы, и хотя бы Эллен будет в безопасности. Впрочем, и это не имело значения.
До ледяных пещер было что-то около ста километров, и на второй день, когда мы лежали под блестящей штукой, напоминающей солнце, он спустил нам "манну небесную". На вкус как кипяченая моча кабана. Мы съели.
На третий день мы прошли долину запустения, заполненную ржавеющими каркасами старых блоков информации. Компьютер был так же безжалостен к своей жизни, как и к нашим. Это была черта его индивидуальности: он стремился к совершенству. Касалось ли это уничтожения непродуктивных элементов его информационного сознания или совершенствования методов наших мучений, он был абсолютно тщателен, как и те, кто создал его. Теперь уж от них и праха не осталось, но сокровенные их чаяния сбылись.
Откуда-то сверху проникал свет, и мы поняли, что находимся недалеко от поверхности. Но мы не пытались взобраться и посмотреть. Да там ничего и не могло быть; уже более ста лет там не было ничего, что могло бы считаться хоть чем-нибудь. Только опаленная, ровная поверхность того, что когда-то было домом для миллиардов. А теперь нас осталось только пятеро, здесь, внизу, наедине с А. ЭМ.
Я услышал, как Эллен взволнованно вскрикнула:
- Нет, нет, Бенни! Не надо, пожалуйста, не делай этого!
И осознал, что уже несколько минут слышу, как Бенни что-то говорит.
- Я вылезу отсюда. Мне надо отсюда выбраться, - он бормотал это снова и снова. Его обезьянье лицо было сморщено гримасой полного восторга и грусти одновременно. Радиационные шрамы, которыми компьютер наградил его во время "фестиваля", отпечатались на розовато-белых складках кожи, и черты лица как будто обрели способность меняться независимо друг от друга. Пожалуй, Бенни был из нас самым счастливым: уже много лет назад он свихнулся, и теперь ему все давалось легче.
Но, несмотря на то, что мы могли проклинать А. ЭМ как угодно, могли крыть в мыслях последними словами все эти замкнутые на себя информационные ячейки, проржавевшие платы, обгоревшие соединения, размозженные контрольные пульты, машина не допускала даже попытки к бегству. Бенни бросился прочь от меня, когда я попытался схватить его. Он вскарабкался по лицевой стороне малого куба памяти, наклоненного набок, с вылезшей, прогнившей начинкой. Там он задержался на мгновение, выглядя как шимпанзе (чего так долго и последовательно добивалась машина). Потом он подпрыгнул, схватился за какой-то проржавевший металлический прут и полез по нему наверх, цепляясь руками и ногами, как животное, пока не вскарабкался на подвесной балкончик из арматуры метрах в четырех над нами.
- О, Тед, Нимдок, помогите же ему, пожалуйста, спустите его вниз! - Эллен замолкла, в глазах появились слезы. Она беспомощно двигала руками.
Но было уже слишком поздно. Никто из нас не хотел находиться рядом с ним, когда будет происходить то, что должно произойти. Потом мы как бы увидели будущее глазами Эллен... Машина исковеркала Бенни во внезапно-истеричном, иррациональном порыве и сделала обезьяньим не только его лицо, но и все остальное тоже. Теперь он обладал выдающимися мужскими достоинствами, и это Эллен нравилось! Она, конечно, обслуживала и нас, но любила заниматься этим только с ним. Ох, Эллен, пресвятая Эллен, пречистая ты наша!
