Рэй Брэдбери - Кто смеется последним
Обзор книги Рэй Брэдбери - Кто смеется последним
Рэй Дуглас Брэдбери
Кто смеется последним
Звали его Эндрю Рудольф Джеральд Весалиус, и был он гением от бога: писал философские трактаты, занимался статистикой, создавал оперы в духе великих итальянцев, сочинял любовную лирику и немецкие баллады, проповедовал веданту, входил во властные структуры округа Санта-Барбара и вообще умел быть верным другом.
В последнее трудно поверить, тем более что в то время, когда мы с ним познакомились, я был гол как сокол — кропал примитивную фантастику и получал по два цента за слово.
Но Джеральд — да простится мне такая фамильярность — сам на меня вышел и поведал всем знакомым, что я способен видеть будущее, а потому заслуживаю внимания.
Он меня обучил полезным навыкам и стал брать с собой на встречи с родственниками Эйнштейна, Юнга и Фрейда.
Не один год я конспектировал его выступления, сидел с ним за чашкой чая в обществе Олдоса Хаксли и в немом благоговении сопровождал Кристофера Ишервуда, когда тот посещал художественные выставки.
И вдруг Весалиус исчез.
То есть близко к тому. Поговаривали, будто он делал заметки для романа о летающих тарелках, которые зависали над тележкой продавца хот-догов в Паломаре — и вдруг как сквозь землю провалился.
Я установил, что он больше не выступает с проповедями в храме веданты, а обретается не то в Париже, не то в Риме; все сроки сдачи романа давно прошли.
Сто раз я пытался дозвониться ему домой, в Малибу.
В конце концов его секретарь, Уильям Хопкинс Блэр, проговорился, что Джеральд слег от какой-то неизвестной болезни.
Тогда я спросил, нельзя ли проведать моего доброго друга. Блэр бросил трубку.
Я набрал номер еще раз, и Блэр рявкнул, что Весалиус больше не желает меня знать.
Ошарашенный, я пытался сообразить, как просить прощения за свои грехи, о которых не ведал ни сном ни духом.
Как-то в полночь у меня дома зазвонил телефон. Чей-то голос выкрикнул одно-единственное слово:
— Помоги!
— Что-что? — не понял я.
В ответ повторился тот же крик:
— Помоги!
— Весалиус? — Я не верил своим ушам.
Последовала долгая пауза.
— Это ведь ты, Джеральд?
Молчание, потом приглушенные голоса — и короткие гудки.
Сжимая в руке телефонную трубку, я почувствовал, как на глаза навернулись слезы: это и впрямь был Весалиус. После многомесячного отсутствия он кричал откуда-то из небытия: видно, ему грозила неведомая мне опасность.
На другой день, вечером, я по наитию отправился в фешенебельный район Малибу, где улицы носят итальянские названия, и ноги сами привели меня к дому Весалиуса.
Я позвонил в дверь.
Ответа не было.
Позвонил снова.
В доме стояла тишина.
Не менее двадцати минут я звонил и стучал попеременно, и дверь наконец-то открыли. На пороге возник все тот же странноватый тип, опекун Весалиуса по фамилии Блэр, который сверлил меня взглядом.
— Да?
— Это все, что вы можете сказать, промурыжив меня полчаса за дверью?
— А вы никак тот самый щелкопер, приятель Джеральда? — спросил он.
— Вы же меня знаете, — сказал я. — Попрошу выбирать выражения. Я пришел навестить Джеральда.
Блэр поспешил ответить:
— Его нет, он в Рапалло.
— Мне доподлинно известно, что он здесь, — солгал я. — Не далее как вчера он мне звонил.
— Быть такого не может! Он в Италии!
— Ничего подобного. — Меня уже было не остановить. — Он просил найти ему другого врача.
Блэр побелел как полотно.
— Он здесь, — сказал я. — Мне ли не знать его голос.
Я двинулся по коридору вслед за Блэром.
Внезапно он пропустил меня вперед.
— Только не долго, — предупредил он.
Добежав до спальни, я переступил через порог.
Там, вытянувшись наподобие тонкой беломраморной крышки саркофага, лежал мой старинный Друг Весалиус.
— Джеральд! — выкрикнул я.
Бледная фигура, на вид дряхлая и немощная, хранила молчание, но при этом неистово вращала глазами.
У меня за спиной раздался голос Блэра:
— Как видишь, он совсем плох. Выкладывай, что там у тебя, — и до свидания.
Я сделал шаг вперед.
— Что с тобой, Джеральд? — спросил я. — Чем тебе помочь?
Тонкие губы Джеральда нервно дергались, но ответа не было; веки трепетали, как серые крылышки мотылька, а глаза отчаянно бегали от меня к Блэру и обратно.
В смятении я уже хотел схватить Джеральда в охапку и броситься наутек, но об этом нечего было и думать.
Склонившись над моим другом, я стал шептать ему на ухо.
— Скоро я за тобой вернусь, — пообещал я. — Не сомневайся, Джеральд, я скоро вернусь.
Распрямившись, я поспешил унести ноги из этой комнаты. У выхода маячил Блэр, который, глядя мимо меня, заявил:
— Все, больше никаких посещений. Таково желание Весалиуса.
И дверь захлопнулась.
Еще долго стоял я у порога, собираясь либо позвонить, либо постучаться, постучаться или позвонить, но в конце концов оставил эту затею.
А потом битый час околачивался на тротуаре — не мог собраться с духом, чтобы уйти.
В час ночи свет в окнах погас, и дом погрузился в темноту.
Тайком пробравшись вдоль стены в сторону черного хода, я увидел, что застекленная дверь в комнату Джеральда открыта для ночного проветривания.
Джеральд Весалиус лежал с закрытыми глазами все в той же позе.
Вполголоса я позвал: «Джеральд!» — и он широко распахнул глаза.
Его лицо по-прежнему было белее снега, но взгляд неистово заметался.
На цыпочках войдя к нему, я склонился над кроватью и зашептал:
— Джеральд, что с тобой происходит?
У него не было сил ответить, но в конце концов он судорожно задышал, и мне послышалось: «Ка… — И вслед за тем: — …мера… — А потом: — оди… — И на завершающем выдохе: — …ночка».
Я сложил это вместе и поразился.
— Как такое могло случиться, Джеральд? — взвился я, стараясь не повышать голос. — Как?
Его хватило только на то, чтобы дернуть подбородком в сторону изножья постели.
Я откинул одеяло — и не поверил своим глазам.
Его ноги были примотаны клейкой лентой к основанию кровати.
— Вот, — прошелестело на выдохе. — Не мог… — выдавил он, — позвонить!
Телефонный аппарат стоял справа от него, чуть дальше вытянутой руки.
Размотав скотч, я снова наклонился, чтобы продолжить расспросы.
— Ты меня слышишь?
Голова у него дернулась. Он шепотом выпалил:
— Да. Блэр… — судорожный вдох, — намерен… — он немного успокоился, — жениться… — у него опять перехватило дух, — на… старом… священнике. — Тут слова хлынули потоком: — Мудрейшем из мудрых!
