Сосульки - Евтушенко Роман

Роман Евтушенко

Сосульки

— Ты с детьми. И, поверь, если еще раз уйдешь в самоволку, я запру тебя в кладовке. Будешь опять пересчитывать рис, — Иван указал на Таню острием карандаша. Словно учитель младшей школы, который хотел пригрозить нерадивой ученице. Но Таня вместо того, чтобы присмиреть, в ответ лишь закатила глаза.

В зале собралось десять человек. Все мы уже натянули теплые комбинезоны и слушали бриф перед ежедневным дежурством.

— Макс, ты на инвентаризацию, Саня — на кухню. — Потом Иван повернулся ко мне. — Костя, ты как обычно. Иди к маяку, Макс выдаст соляры.

— Хорошо.

— Света, сегодня на радио. Попробуй связаться с той группой. За последние сутки от них ничего не было слышно.

Я посмотрел на Ивана. Он слишком многое ставил на карту. На то, что выжившие до нас доберутся. Все потому, что нам не хватало рук, и он считал, что в столь малом составе эту осень мы не переживем.

Тут в подвал проник звук с улицы, будто кто-то прошелся вилкой по играющей пластинке. Все в зале засучили рукава и поставили таймеры на часах. Следующая волна будет ровно через сто двадцать минут.

Ледоступы скрежетом отвечали на каждый шаг. Я шел по улице мимо нашей импровизированной площадки. Детишки кружились в хороводе и звонко смеялись. Позади них сидела Таня, обняв коленку. Средним пальцем она опустила нижнее веко и показала мне язык.

Путь до маяка занимал сорок минут. На север, сквозь пургу. На самом деле роль маяка играл уличный фонарь, который мы перенесли на крышу и подсоединили к генератору. Раз в неделю я шел к нему и заливал дизельное топливо. Мы надеялись, это когда-нибудь поможет нас обнаружить. Кому-нибудь. И неделю назад Таня наконец услышала по радио сообщение от группы выживших. С тех пор Иван отправлял меня к маяку каждое утро. Правда, сначала Максим не верил ни в каких выживших, но позавчера Света тоже поговорила с ними.

Они со дня на день должны были дойти до нас. Шесть человек. Однако некоторые из наших начинали уже нервничать и коситься на Ивана. Новые руки — это хорошо, конечно, но запасы солярки таяли. А топливо — это жизнь.

Я остановился перед Сосулькой, чтобы отдышаться. Так мы называли тех, кто попал под волну. Этот стоял к северу лицом. Видимо, один из первых зевак, которые даже не пытались убежать или спрятаться. Таких, на самом деле, было много. Максим весной даже начал было составлять карту. Во время пурги названия улиц можно и не разобрать, а вот Сосулька обычно стоит прямо на пути. Но у Максима быстро закончилась фантазия. Сначала он называл их по позе, в которой они застыли. Супермен, Горлум, четверка хоббитов. Но вскоре идеи закончились, и он отложил эту затею до лучших времен.

Мои часы пискнули, тридцать минут прошло.

В здании с маяком был крохотный подвальчик. Скорее, каменный гроб. Я принес в него пару спальных мешков, лед из питьевой воды и немного замороженного мяса. Долго здесь не проживешь. Но спрятаться от волны можно. И места как раз хватит для шестерых. Наверно. Если очень сильно потесниться, как сельдям в бочке. План Ивана выглядел так: я включаю фонарь, и пришельцы идут в подвал маяка. Я же возвращаюсь на базу. Они пересидят волну, и я за ними снова приду. Инструкции передали по радио, все было готово, оставалось только дождаться.

Подперев дверь на крыше, я снял рюкзак и осмотрелся. Ветер был такой сильный, что меня чуть не сносило. Все здания были покрыты несколькими слоями льда. В тех местах, где он скололся, это чем-то напоминало круги на срезе дерева. При желании можно было бы посчитать, сколько волн прошло.

На крыше дома через дорогу виднелась вертолетная площадка, посреди которой куском мерзлой железяки стоял вертолет. Там, определенно, можно было бы разжиться чем-нибудь полезным. Но одного меня Иван отказывался туда отпускать, а в помощь мне выделить было некого. Все руки наперечет.

И тут наконец вдали показались огни. Выжившие! Они все-таки добрались. Почти добрались. Что ж, летом волны не такие сильные, так что льда намерзло не слишком много… Минут за двадцать я сумею сбить его и запустить генератор.

Я расстегнул куртку, воздуха не хватало. По лбу сползали крупные капли пота. Открутил заливную пробку и наклонился за рюкзаком. Внутри, в пакете из толстого пластика, было два литра дизельного топлива. Я перевернул его в горловину и свободной рукой вытер лицо. Все еще не мог отдышаться. Нажал на кнопку, и дизель затарахтел, а лампа над моей головой загорелась красным светом. Довольный, я выпрямился… и почувствовал, как сердце замерло.

На соседней крыше стояла Таня и показывала мне средний палец.

— Дура! Слезай оттуда!

Бесполезно, пурга становилась все сильней, ветер подхватил и унес мои слова прочь. Идиотка! Поймаю дуру и лично надеру её тощую задницу. А потом Иван добавит.

Тем временем Таня прошла за вертолет и, схватившись за какую-то веревку, протащила по крыше красную бочку. Так, чтобы я ее хорошо разглядел. Солярка. Вот это да!

Таня на крыше танцевала победный танец, махала руками и скользила лунной походкой. Я вскинул руки над головой в знак поражения. Тогда она успокоилась и потащила бочку к двери в здание. Внезапно остановилась. И минуту просто стояла перед ней. Потом отпустила веревку и подошла поближе. Дернула за ручку раз, другой. Еще через минуту она колотила по ней кулаками. Пыталась вынести плечом. С разбега била ногой и наконец выдохлась, упала на колени. Я же так и стоял с открытым ртом.

Долбанная дура, она плохо подперла дверь.

Потом Таня поднялась, подошла к краю крыши и уставилась на меня, а я так и не мог пошевелиться. В этот момент раздался писк моих часов. Таня тут же посмотрела на свои. Точка невозврата. Она протянула руку в сторону лагеря и закричала.

— …ти, быстрей! — донеслось до меня сквозь ветер.

Я посмотрел в сторону лагеря. Потом — на приближающиеся огни. Даже если я приведу девчонку домой, Иван убьет ее. Более того. Если побегу открывать ей дверь, то до лагеря мы уже не успеем. Ввосьмером же, вместе с гостями, шансов поместиться в каменный мешок не было. Никаких. Как решать, кто умрет, а кто выживет? Кидать жребий? Или их больше, значит, они сильнее?.. Я ведь не мог знать, плохие или хорошие люди к нам идут. Верно? С другой стороны, от Тани всегда одни проблемы. В этот раз пересчетом риса дело точно не ограничится…

Я в последний раз посмотрел сквозь снег на приближающийся огонек. А затем нажал кнопку на генераторе, и свет погас. Быстро спустившись вниз по лестнице, я побежал к зданию напротив, по пути споткнувшись об очередную Сосульку, упал сам и снес эту глыбу льда, отчего она разбилась на несколько кусков.

Где эта чертова дверь?! Я бегал туда-сюда вокруг здания, единственный вход в которое был завален льдом.

Окно. Нужно разбить окно. Я подобрал отколовшуюся руку Сосульки и бросил в него.

Забравшись внутрь, я побежал по лестнице наверх. У выхода на крышу часы пикнули еще раз. Полчаса. Палка, которой Таня подперла дверь, валялась у порога. Видимо, ветром снесло. Я с усилием распахнул дверь и шагнул на крышу. Передо мной стояла Таня вся в слезах.

— Идиот! — она отвесила мне пощечину.

Через несколько минут мы уже сидели в подвале маяка, забаррикадировав дверь. Каждый удар по ней отзывался эхом где-то глубоко в солнечном сплетении. А Таня вжала голову в плечи и закрыла уши ладошками, чтобы не слышать чужих криков. Наши часы запищали, и пластинка на улице заскрежетала свою уродливую мелодию. Крики и стук стихли.

Мы открыли дверь и увидели новые Сосульки вокруг двери.

— Скажи «друг» и входи, — грустно пробормотал я.

Спустя полчаса мы направились обратно. Таня тащила свою трофейную бочку с топливом, лицо ее было опухшим и, кажется, она сорвала голос, потому как до сих пор не произнесла ни слова. Тогда я еще не знал, что она больше вообще не будет говорить. Никогда. Мы подошли к нашему убежищу и она, стараясь не смотреть по сторонам, прошла по детской площадке. Только сейчас я понял, что она кричала на крыше. Передо мной в хороводе стояли маленькие Сосульки.