Ева Соулу - Вестник
«Бескрылый» вылуплялся неподалеку от того места, где был начат ритуал. Но это «неподалеку» составляло четыреста километров в диаметре. Не имело смысла прочесывать окрестности, не зная толком, где была Элинор в свой последний момент; гораздо эффективнее направиться туда, где она всенепременно окажется…
Послышался клекот пропеллера, Тэа резко проснулась; Алекс крепко держал ее за плечи. Вертолет развернулся над ними и приземлился на поляну, потрясая окрестные колокольчики. Райн помахал подвезшему их магу и помог Тэа забраться в кабину. Он едва успел залезть сам, как машина стремительно поднялась в воздух.
…Ни один из них не вспомнил оглянуться на сверкнувшие внизу фары. Они смотрели друг на друга — но думали о своем. Вертолет тем временем перепрыгнул через залитый туманом лес и в считанные минуты долетел до песчаной косы. Тэа спрыгнула на отливающий радугой магический аэродром. Поджидавший возле самолета пилот замахал ей рукой.
Через три часа они будут в Москве.
Глава девятнадцатая
Его рука крепко сжимала ее ладонь, и благодаря этому Тэа могла дышать размеренно и спокойно. Она думала, что если сон смоет ее с самолета в океан, эта рука вытащит обратно — сам Алекс был слишком далеко.
Вот он снова что-то спрашивает. Она слышит голос, но не разбирает слов. На нее накатывает привычная сонливость. Это больше похоже на лихорадку — на медленную лихорадку, вместо жара отдающуюся в костях едва теплым свинцом. Тэа пытается пошевелить пальцами в Алексовой ладони, но они не слушаются. Бесплотная нить, тянущаяся от нее в пустоту, начинает плавно дрожать. Сны с каждым разом становятся всё гуще…
…По окну барабанит дождь. В комнате темно. Тэа лежит на кушетке, завернувшись в одеяло, и следит за сумбурными каплями. В них отражаются искорки от окон напротив. Тим тоже не спит. Кроме дождя и кленов ничего не слышно. Город далеко, Фэй носится по округе, несмотря на ливень — ночь есть ночь. Она представила его белую морду с намокшими ушами и ей захотелось вслед за ним.
В детстве она мечтала быть Серым Волком, который спасает заблудившихся девочек. И съедает охотников.
Свет в окнах брата погас и почти тотчас загорелся в кабинете отца. Затем кто-то опустил жалюзи — похоже, они опять будут работать до утра. За завтраком ее встретят три постных физиономии: отец будет молча пить кофе с имбирем, Тим — клевать носом, а Фэй — сушиться, положив голову на ее левую ступню. Потом все разъедутся по делам, бросят ее и Фэя — они останутся бродить по лесу и болоту, за которым медленно зарастают развалины старого дома. Их старого дома, всё еще покрытого копотью с южной стороны.
«Когда-нибудь посажу там цветы. Ей бы понравилось».
Дождь утих. Тэа пытается вспомнить, когда была эта ночь. Когда она так медленно засыпала, завернувшись в мамино одеяло… Нет, не выходит.
«Я сплю. Лечу в самолете и сплю. Всё прошло».
В комнате раздается глубокий вздох. Такой серьезный и тоскливый, что Тэа немедленно садится на кровати. В двух шагах от нее стоит маленький Фэй — еще совсем щенок — и непонятно, как такой вздох поместился в этом толстолапом шаре. Рядом лежит письмо. Она узнает его: плотный конверт, написанные от руки буквы. Но Фэй хватает послание и неуклюже убегает через окно.
…У окна нет рамы, вокруг жухлые листья и каменное крошево. Остов кровати изъеден древоточцем, на оголенных плитах следы копоти. Кто-то стоит у соседнего окна.
— Алесь?
Силуэт оборачивается. Она различает за темнотой улыбку.
— Аль!
Кидается к ней. Чувствует тепло худеньких плеч и смех, который, как всегда, дрожит в глубине тела. Почти детские руки крепко обнимают в ответ.
— Аль…
Луна светит на них сквозь решетку перепутанных ветвей.
— Опять ревешь? Плакса ты, Тэйка.
— Я так давно тебя не видела.
— Глупости. Какой осел разрешил тебе шататься ночью?
— А? Нет… Я сама.
— Не бойся. Я побуду немного. Даже если твой ослобрат опять заявит, что я тебя порчу.
— Аль… Знаешь, я бы так хотела… вернуться.
Алеся отстраняется, заглядывает ей в лицо.
— Я тоже.
Они смотрят друг другу в глаза.
— Ты обязательно вернешься, Аль. Обязательно, — голос Тэа дрожит. Алеся кивает. — Жалко только, что я не смогу вернуть всего.
— Ты вернешь. Так или иначе.
— Но я не хочу иначе…
Она опускается на пол и зарывается лицом в колени. Слезы душат слова. Алеся садится рядом, медленно гладит ее по волосам.
«Каждый надеется, что его счастье зависит только от него. Так и есть. Но счастье подвижно и неоднородно. Иногда оно заполняет собой всё. Иногда тихо стоит на дне души. Усилием воли человек, как дерево, может пустить внутрь себя глубокие корни и чувствовать его постоянно, даже когда по кроне бьет град. Но что такое счастье? Оно как вода. Его живительность зависит от источника и берегов, в которых оно протекает. Это определяет всё».
— Но если дерево вырвано с корнем… Если ему не за что держаться…
— …оно умирает.
Тэа подняла лицо. Вокруг искрит слюдой полутемная пещера. Напротив, вместо Аль, сидит Элинор.
— Никто не хочет быть вырванным с корнем, — тихо говорит та. — Даже если в этом нет смысла. Если мы уже есть, мы хотим быть…
— …Счастливыми?
Элинор задумчиво смотрит на ее руки.
— Да. Даже мутным и грязным потоком.
— Но это не счастье.
— Твое «живительное» счастье — оно оставило тебе хоть что-нибудь?
— Оно со мной было.
— И что теперь?
— Теперь… я могу двигаться дальше.
— Ты никуда не двигаешься. И никуда не придешь. Ты, как и я, знаешь, что есть всего одна вещь… Всего лишь одна… — Элинор опустила лицо, наклонилась. Ее тонкие пальцы кончиками коснулись влажного камня под ногами. — Можно всю жизнь плыть по чистой реке. А можно по грязной — но тоже плыть. Можно знать или не знать о том, что мы существуем в суррогате бессмертия, не оставляющем после себя никаких воспоминаний, и что это бессмертие тоже дымка. Но в действительности есть только одно мгновение, пока мы помним себя. Оно меняется, для каждого оно свое, но однажды и оно непременно станет… Для всех нас станет…
Тэа почувствовала резкий запах морской воды, затем ее накрыла темнота. Позже, отдаваясь в глубине груди, зазвучали шаги; вокруг проступил свет, и Тэа проснулась в чужом сне. Сне Элинор. Сон брел по зимней улице за незнакомцем, голос Элли звучал тихо и сладко.
«Я смотрю на нетающие снежинки на его плечах. Запоминаю каждый шаг.
Сейчас — январский полдень, солнце на кирпичных стенах. Острый воздух, иней на черных решетках. Длинные росчерки по изломанному насту. Через час — разорванная грудная клетка, замерзающая радужка глаз. Конец, так скоро. Предопределенность идущего впереди человека, от этого шага до секунды, когда его настигнут и придавят к земле… Она лежит глубоко внутри меня. Я могу остановить его и спросить, который час. Я могу заглянуть в его живое лицо, увидеть его. Затем я вновь подумаю о том, что ждет его через несколько тысяч шагов. Через его несколько тысяч шагов я вспомню, каким было это лицо час назад. Буду идти и вспоминать — как сейчас.
Я замыкаю всё в этом круге. Мое начало и его конец. Необратимую перемену. Это единственная в мире вещь, чьи последствия всегда предсказуемы.
Единственная точка, с которой нельзя разминуться.
Моя опора среди бестолково несущегося хаоса: все, на кого вы сегодня смотрите, однажды исчезнут навсегда».
* * *Россия, Москва
21 августа
Тэа сидела в углу и читала газеты; никто бы не удивился, обнаружив, что она снова спит. Странные приступы случались с ней всё чаще. Она по обыкновению ничего не желала объяснять, рассеянно пожимала плечами и бубнила под нос извинения. Хотя всем было ясно, что ее сонливость не имеет ничего общего с дожиганием после Перехода. Тэа и не думала отрицать; но даже беспомощно улыбаясь на расспросы Алекса, не изменяла своему обету — молчала.
«Как ослица». «Ослицы редко молчат — это чтобы ты знал, Райн».
Иногда Алекс вмешивался и будил ее. Грубо тряс, заставляя придти в себя, и не успокаивался, пока она не переставала клевать носом. Ее тихий, глубокий сон нагонял на него ужас.
Прошло несколько дней с тех пор, как они перебрались в Москву. Правила не изменились — главным Охотником по-прежнему оставалась Тэа. Однако Дэн, наблюдая ее состояние, начал не на шутку беспокоиться за исход дела. Она отмахивалась, бодро уверяла, что в нужный момент не даст осечки. Пока от нее требовалось немногое. Всем заправлял Рональд, самолично взявшийся координировать охрану Ивэна и Эмили. Молодожены сделали им неожиданный подарок — не нашли лучшего места для медового месяца, чем малолюдная глушь в Подмосковье. Купили небольшой дом, с четырех сторон окруженный лесом, и, судя по всему, решили обосноваться в нем на вечные времена. Ивэн лишь изредка выезжал в город, Эмили не показывалась дальше собственной ограды — Охотники, засевшие в ближайшей роще, видели ее в саду и на тропинке, ведущей к маленькому озеру возле виноградника, в сопровождении двух черных собак. Тэйси постарался на славу: заслал агентов прямо к подопечным в дом. Овчарки денно и нощно бдели в четыре глаза. «После окончания операции оставим собак у них. Если, конечно, захотят». «Горы?» «Собаки». «Разве они не под контролем магов?», удивился Райн. Тэа смешливо фыркнула и ушла читать газеты.
