Абрахам Меррит - Храм лис
Мередит для маскировки расспрашивал жителей в тех поселках, через которые проезжал Мартин, и здесь немец и француз были его переводчиками. Когда им сообщали, что это место отряд брата миновал в добром здравии, казалось, что они верят, будто для Чарлза это добрая новость.
Либо они превосходные актеры, либо Ли Конг сдержал слово и действительно не посвятил их в подробности. Но вторая версия вскоре после вступления в Кансу несколько поколебалась. Француз слишком небрежно сказал, что если нужно подобраться к храму незаметно, минуя все деревни, то он знает обходной путь. Он заметил, что священник храма, несомненно, осведомлен об их приближении, но ожидает, что они пойдут обычной дорогой. Таким образом его можно застать врасплох.
Мередит оказался в затруднительном положении. Согласиться с этим предложением значило признать, что истинная цель экспедиции — храм, а то, что он говорил раньше, всего лишь предлог, и беспокойные расспросы в пути — обман. Он резко ответил, что у него нет причины заставать священника врасплох, что Ю Чин почтенный ученый, старый друг его брата и когда они до него доберутся, беспокоиться будет не о чем. Почему Лассаль считает, что нужно действовать тайно? Француз вежливо ответил, что если бы он знал об этой дружбе, такая мысль ни на мгновение не пришла бы ему в голову.
Сам же Мередит опасался Ю Чина не больше, чем женщин-лис Ли Конга. Вспоминая, как китаец старался запугать его своей болтовней об этой желтой Матушке-Гусыне, он испытывал презрение, которое несколько компенсировало перенесенное унижение. Он часто слышал, как Мартин превозносит мудрость и добродетели Ю Чина, но это лишь доказывало, насколько непрактичен был Мартин, который просто преждевременно впал в старческое безумие, что стало ясно, когда он женился на этой юной искательнице богатства, годной ему в дочери… Это был уже не тот брат, какого он знал раньше… кто мог бы сказать, как пошли бы дела дальше… это безумие могло их всех разорить, погубить… Старческий мозг в здоровом теле… если бы Мартин страдал от какой-нибудь тяжелой неизлечимой болезни и попросил бы помочь ему умереть, Чарлз, несомненно, сделал бы это… ну, и какая разница между этим и тем, что он в действительности сделал? То, что пришлось пожертвовать девчонкой и ее отродьем, конечно, плохо… но другого выхода не было.
Так Мередит оправдывал себя. Но, разумеется, у него не было причин довериться своим спутникам.
Он не совсем понимал, что станет делать с ребенком, когда тот окажется у него в руках. Девочке всего два месяца, а дорога в Пекин долгая. В храме должна быть какая-нибудь женщина. Он устроит так, что она поедет с ними в Пекин. Если что-то случится, если девочка в пути заболеет, это не его вина. Ее законное место, очевидно, в семье ее отца. А не в языческом храме в глубине Китая. Никто не обвинит его, что он захотел привезти ее домой… даже если с ней что-нибудь произойдет.
Но, поразмыслив, он решил, что это опасный вариант. Придется привезти ее целой и невредимой и доказать, что она дочь его брата. Лучше доставить ее в Пекин живой… может, даже лучше, если она живой попадет в Штаты, и будет законно установлена опека и передано наследство. Времени впереди много. А он получит свои полмиллиона и увеличенный процент с доходов, это поможет продержаться до тех пор, пока… что-нибудь не случится и все состояние не перейдет к нему. Он цинично подумал: «Ну, что ж, пока это чертово отродье в безопасности».
Утром они проехали через деревню. Их встретил староста и в ответ на обычные вопросы дал полный отчет об убийстве, бегстве Джин, о ее смерти в храме и о рождении ребенка.
Рассказ был настолько подробен, что у Мередита родилось легкое подозрение. Как будто этот человек заучил свой текст. Время от времени он подзывал какого-нибудь жителя для подтверждения его слов. Но все же Чарлз постарался проявить должное горе и желание наказать убийц. А Бреннер и Лассаль, разумеется, выразили ему глубокое сочувствие.
Наконец он сказал:
— Прежде всего нужно увезти ребенка в Пекин. Там я найму хороших белых нянек. Здесь придется найти женщину, которая будет заботиться о ребенке в дороге. Я хочу, чтобы девочка как можно скорее оказалась в Штатах под присмотром моей жены. И хочу привести в действие механизм наказания убийц, хотя понимаю, что здесь особенно надеяться не на что…
Спутники согласились, что желательно побыстрее отвезти девочку к его жене и что надежд на наказание убийц мало.
И вот теперь он стоит, глядя на древние ступени, которые приведут его к цели…
— По этой лестнице не подняться на лошади, если только это не цирковая лошадь. А таких здесь, кажется, нет.
Лассаль улыбнулся.
— К храму на лошади вообще не подняться. Там выше ступени еще более крутые. А тропы никакой нет. Нужно идти пешком.
Мередит подозрительно сказал:
— Похоже, вы хорошо знаете это место, Лассаль. Вы бывали раньше в храме?
— Нет, но я разговаривал с теми, кто в нем был, — ответил француз.
— Ли Конг посоветовал мне взять лошадь. Сказал, что женщины-лисы боятся их, — улыбнулся Мередит.
Бреннер рассмеялся:
— Die Fuchs-Damen! Всегда хотел их увидеть. Точно так же, как хотел увидеть одного из тех лунных лучников, о которых говорили во время войны. Да! Лучника я хотел бы угостить пулей, но для женщины-лисы у меня нашлось бы другое оружие. Да!
Лассаль уклончиво заметил:
— Трудно кое-что изгнать из головы китайцев, кое-какие вещи…
Бреннер сказал Мередиту:
— Я хотел бы задать вопрос. Насколько далеко мы зайдем, пытаясь забрать ребенка? А если священник решит нам его не отдавать? Как далеко мы можем зайти, убеждая его? — И задумчиво добавил:
— Староста сказал, что со священником три женщины и четверо мужчин. — Потом еще более задумчиво: — Рассказ старосты был полон подробностей. Он подозрительно много знает. Мне это не нравится, совсем не нравится.
Лассаль кивнул, ничего не говоря и вопросительно глядя на Мередита.
— Не вижу, на каком основании Ю Чин отказался бы отдать нам ребенка, — пожал плечами Мередит. — Я его дядя и законный опекун. Отец девочки, мой брат, оставил распоряжение на случай своей смерти. Ну, он умер. Если священник откажется отдать ребенка добровольно, я буду иметь право применить силу. Если священник при этом будет ранен, винить он должен только себя. Если его люди нападут на нас и будут ранены, мы в этом не виноваты. Так или иначе, ребенка я заберу.
Лассаль мрачно сказал:
— Если дело дойдет до схватки, обратно поедем тем путем, о котором я вам говорил. В Кансу для нас будет лучше, если мы не покажемся ни в одной деревне. И нам придется ехать со скоростью, которая может повредить ребенку.
— Надеюсь, у нас не будет неприятностей с Ю Чином, — ответил Мередит.
Путешественники привели с собой четвертую лошадь, крепкое животное с широким китайским седлом, на каких ездят женщины. Лошадей они привязали внизу и начали подниматься по лестнице. Вначале они разговаривали о всякой чепухе, постепенно их голоса поглотила окружающая тишина. Высокие сосны смотрели, как они проходят мимо. Скорчившиеся кусты следили за ними. Путники никого не видели, ничего не слышали, но постепенно стали такими же настороженными, как сосны и кусты, руки их не отрывались от рукоятей пистолетов, как будто прикосновение к оружию придавало им уверенности. С лиц их тек пот, как струится он со спин испуганных лошадей, когда они чувствуют, но не видят и не слышат опасность.
И тут все напряжение пропало, улетучилось, сгинуло. Они по-прежнему молчали, но распрямились, перевели дыхание, руки их оставили рукояти оружия. Перед ними показалась черепичная крыша Храма лис и его мирный голубой бассейн. На каменной скамье сидел человек. Он встал и пошел к храму. По обе стороны от него шли рыжие собаки. И вдруг путники поняли, что это не собаки, а лисы.
Путники обогнули храм. В коричневой стене не было двери, — только шесть высоких окон, казалось, наблюдали за их приближением. Сами они никого не видели. Подошли к фасаду храма. Человек, которого они заметили у бассейна, ждал их здесь. Лисы исчезли.
Мередит ожидал встретить пожилого человека, слабого, может быть, даже дряхлого. Лицо, которое он увидел, несомненно, старое, но глаза на нем молодые и поразительно живые. Большие, черные, подвижные, они притягивали к себе. Одет человек был в серебристо-голубое одеяние, на груди серебром вышита голова лисы.
Мередит подумал: «Он совсем не таков, как я ожидал». Он нетерпеливо покачал головой, как будто избавляясь от оцепенения. Сделал шаг вперед, протянул руку. Сказал:
— Я Чарлз Мередит. Вы Ю Чин, друг моего брата…
Священник ответил:
— Я ждал вас, Чарлз Мередит. Вы уже знаете, что произошло. Деревенский староста милостиво снял с меня тяжесть вручения вам первого цветка печального знания.
