Майя Илиш - Комната кукол
Я не могла выбросить из головы слова Бланш о феях и их даре исцеления. Если бы я приняла другое решение, когда Руфус предложил мне стать настоящей феей, сумела бы я исцелить души в их коконах до того, как они убили Бланш? Может быть, в этом и состоит моя вина? Бланш хотела пробраться в эту комнату, и я ничего не могла с этим поделать. Рано или поздно ее очередная попытка увенчалась бы успехом. Хитростью, настойчивостью, даже чарами она ничего не добилась — но в конце концов ей хватило одного забытого в замке ключа…
Впрочем, если бы не ключ, она нашла бы другой способ. Бланш, влекомая собственной и притом такой чуждой душой, хотела войти в Комнату кукол — и ничто бы ее не удержало, никто бы не удержал. Вот если бы куклы оказались безобидными… Если бы я не спрятала их именно там, где они могли привлечь внимание Бланш… Да, это моя вина. И мне придется с этим жить. Я так долго носила свою невинность, как платье, украденное у незнакомца… Теперь же мне стало все равно. Всего за два дня я совершила два убийства. Пришло время хоть раз в жизни поступить правильно. Подумать не только о себе, о своих желаниях, но и о том, что нужно сделать. О добре.
— Пожалуйста, можно мне задать вопрос? — Я не смотрела на фей, точно обращалась к воздуху, как обычно делал Руфус.
Воздух мне не ответил. Но и возражать не стал.
— Бланш сказала, что феи обладают силой исцеления. Значит ли это, что, став феей, я смогу спасти эти души? И не только при помощи пламени?
Руфус уставился на меня.
— Теперь ты раздумываешь над этим? Почему ты изменила свое мнение? Ты полагаешь, что сможешь занять ее место? Носить ее платья, спать в ее кровати? Вперед, никто тебе не мешает. Если хочешь заполучить ее комнату, она твоя.
У меня на глазах выступили слезы — от возмущения и горя.
— Я не об этом, — холодно ответила я. — Мне очень жаль, что такое случилось. И я не хочу, чтобы такое произошло с кем-то еще. Я знаю, что я упрямилась в этом вопросе. Стояла на своем до последнего. Но если бы теперь я захотела стать настоящей феей…
— Мы бы приветствовали твое решение, — тихо, обессиленно сказала Вайолет. — От всего сердца.
И может быть, может быть… ее губы дрогнули в улыбке.
Глава 18
Феи вели себя сдержанно, не только выражая скорбь, но и радость, и все же я знала, что и Руфус, и Вайолет поддерживают мое решение. Конечно, они довольно долго меня уговаривали и теперь, должно быть, сочли, что именно благодаря этим разговорам я приняла такое решение, — едва ли они задумывались о моей совести. Мне же было нелегко справиться с ним — пугало то, что ждет меня в будущем, — и как только я переставала пристально отслеживать собственные мысли, как они изменяли русло, напоминая, что стоит передумать и остаться человеком, ведь мне так этого хотелось.
Мне пришлось заставлять себя не отказываться от решения стать феей. Может быть, стоило сразу воплотить свое намерение, но я хотела удостовериться в том, что никакие чары не затуманили мой рассудок. И хотя Руфусу не терпелось подать мне бокал фейского вина, я сумела объяснить ему и Вайолет, что мне нужно время на подготовку: мол, я хочу разобраться в собственных воспоминаниях и кое-что записать, чтобы не потерять ничего важного. К чести Руфуса и Вайолет, они не стали меня торопить. Алан же, напротив, приложил все усилия, чтобы в последний момент переубедить меня.
— Ты не можешь так поступить! — возмущенно воскликнул он. Я еще не видела, чтобы он так злился. — Я этого не допущу! Не знаю, что они с тобой сделали, но уверен, что Флоранс, которую я знаю, ни за что бы не согласилась по собственной воле стать феей! Они зачаровали тебя, чтобы ты поверила в правильность этого шага, как заворожили всех остальных в доме.
Я позволила Алану выговориться — не имело никакого смысла перебивать его, так он только разозлился бы еще сильнее. Стоило выслушать его, пока он не накричится вдоволь, а потом попробовать действовать мягко и терпеливо.
— Прошу тебя, Алан… Мне и так нелегко, не делай ситуацию еще сложнее. За всю свою жизнь мне ни разу не приходилось принимать такое непростое решение.
Точнее, за всю свою жизнь мне вообще не приходилось принимать сколь-либо значимых решений.
— Никто не наводил на меня чары, я мыслю ясно, как и раньше. И это решение — правильное.
— Правильное? — возмутился Алан. — Ты считаешь его правильным?! Отказаться от своего сердца, от бессмертной души? Как ты думаешь, что будет потом? Тебя не пустят в мир фей, даже если тебе очень захочется туда попасть. Так зачем тебе все это? Чтобы оказаться среди господ и больше не якшаться со слугами вроде меня?
И тогда я его ударила. Да, я всего лишь влепила ему пощечину, но едва ли такое поведение можно назвать мягким и терпеливым.
— Во-первых, — раздраженно заявила я, — это мое решение, мое собственное, и у тебя, как и у фей, нет права голоса в этом вопросе. Я свой собственный человек и своя собственная фея, и ты не можешь назвать мне причину, почему я должна остаться человеком, — кроме того, что ты терпеть не можешь фей. Но ты не спрашиваешь, почему я приняла это решение и как себя чувствовала при этом, ты просто требуешь, чтобы я поступала, как ты хочешь.
— Понимаешь… — начал Алан и осекся.
Сейчас он не притворялся. До этого он так часто меня обманывал, что я научилась различать, когда он лжет, а когда говорит правду.
— Понимаешь, ты мне нравишься, — наконец выдавил он. — Очень, очень нравишься. Мне не все равно, что с тобой случится. Но если ты станешь феей, я тебя потеряю.
Не сводя с него взгляда, я кивнула. Мне хотелось сказать: «Это неправильный ответ». «Нравишься»… Этого недостаточно. Мне хотелось, чтобы он произнес другие слова. Если бы он сказал, что любит меня… Но он этого не сказал. В какой-то мере я была даже рада. Если бы он сказал, что любит меня, но при этом не испытывал ко мне каких-то глубоких чувств и произнес эту фразу, только чтобы остановить меня, я не простила бы этого до конца его жизни — и постаралась бы этот конец приблизить. Я верила, что нравлюсь ему. И он мне тоже нравился. Но пока я не могла решить, люблю его или нет, лучше, чтобы Алану я просто нравилась. Так наши отношения становились сложнее, зато в целом мне было легче.
— Прости, — сказала я. — Я не хотела тебя ударить. Но я должна принять это решение самостоятельно и не сожалеть о своем выборе. Я должна поступить так — не для меня, а для всех, кто оказался пленником в Холлихоке. Для душ в куклах. Для горничных, для Тома и Гая, для кухарки, для Эвелин и Люси. Когда я стану феей, у меня будут силы освободить их всех. Как человек, я могу лишь наблюдать за тем, что происходит с ними, но ничего не могу предпринять. Поэтому я должна стать феей.
— Ты хочешь принести себя в жертву? — со смесью ужаса и восхищения спросил Алан.
Я покачала головой:
— Для меня это не жертва. Если бы при этом я умерла, то мой поступок можно было бы назвать жертвой. Но я ведь никуда не исчезну. Я даже не изменюсь как личность, потому что уже сейчас я наполовину человек и наполовину фея. Разве я изменилась с тех пор, как началось пробуждение феи во мне? Просто сейчас постепенно проявляются черты, которые всегда были сокрыты во мне. Мы можем остаться друзьями, если ты перерастешь свою ненависть ко всем феям и сможешь принять меня такой. Я не сделала тебе ничего плохого. И другие феи не сделали тебе ничего плохого. Когда-то они дурно обошлись с каким-то твоим предком, но с тех пор прошло столько лет, что эта история стала легендой, сказкой. Если я тебе нравлюсь, действительно нравлюсь, то прими меня такой, какая я есть. И тебе должно быть все равно, человек я или фея.
Я говорила так уверенно, так убедительно, и при этом сама удивлялась, как мне удается произносить эти слова. На самом деле я очень боялась измениться. Увидеть в зеркале незнакомое отражение. Выглядеть так, как выглядел Руфус за фейским пламенем. Но мне не с кем было разделить эти опасения. Руфусу и Вайолет не было дела до человеческих мыслей и переживаний, Алан же презирал все, связанное с феями. С Люси я вообще не могла больше разговаривать… Сейчас мне помогла бы Бланш, фея, понимавшая человеческие чувства лучше всех. Но Бланш умерла.
Не осталось даже могилы, где я могла бы помянуть ее, мысленно поговорить с ней. Ее тело исчезло из Комнаты кукол — не знаю, как и кто это сделал, а спросить я не решилась. Может быть, кучер, помогавший Руфусу привозить из Лондона трупы и укладывать их на лед, убрал мертвое тело Бланш. А может, это сделал дворецкий. Или они оба. Это касалось только Руфуса. Я надеялась, что они выбрали Бланш достойное место для погребения — где-то же они уже похоронили тело мисс Лаванды.
О Бланш никто больше не говорил. Девочки, попадавшие в приют вскоре после смерти родителей, вели себя похоже: они справлялись с горем, не произнося ни слова о случившемся, ведь ничего уже нельзя было изменить. Те же, кто постоянно ныл «мои родители то, мои родители се…», очень быстро отучались так себя вести — не в последнюю очередь благодаря девочкам, которые жили в приюте уже довольно долго. Мы все лишились родителей, а потому не хотели ничего слышать о матерях и отцах других детей, тем более если эти родители тоже умерли. Поэтому теперь я никого не спрашивала о Бланш. Сейчас живые души были куда важнее мертвых.
