Алексей Оутерицкий - Немцы в городе
Я хотел что-то добавить, и тут заприметил еще одну бумажку, не замеченную раньше по причине ее ветхости и прилипания к внутренней поверхности пакета. Бумажка оказалась картой, нарисованной химическим карандашом на втором обрывке газеты, и на ней был обозначен искомый пункт № 1, к которому я должен был следовать согласно приказу Верховного дальневосточного комиссара товарища Гусмана. По революционным меркам пункт был совсем рядом, километрах в семи.
– Привал окончен, – сказал я и потянулся за трехлинейкой. – Пошли, басурманы, сдам вас, кому следует…
И не обращая внимания на встревоженно загомонивших на своем языке китайцев, первым потопал к горизонту, думая, до чего же замечательным нарекли меня именем. Иван… Оно звучало солидно, увесисто, и виделись при произнесении этого имени широкие грубые ступни с ороговевшими подошвами и желтыми обломанными ногтями, вдавливаемые грузным телом в степную пыль и не страшащиеся не только мелких камней или сучков с хвойными иголками, но не обращающие внимания даже на бутылочные осколки – такое вот это имя и такие вот у него ноги, которым никакие контрреволюционные преграды нипочем.
Пункт № 1 оказался комбикормовым комбинатом, на котором не только отказались принимать моих китайцев, но даже не пустили нас дальше проходной.
– Куда ж я у тебя их приму! – закричал, выскочив на разбитое каменное крыльцо, всклокоченного вида вахтер в рваном ватнике. Красными от недосыпа глазами он брезгливо оглядел моих понурых подопечных и сказал: – Разве ж это китаец… Одно это недоразумение, а не китаец, вот что я тебе, мил-человек, скажу… – И с революционной окончательностью завершил, как отрезал: – А ну, вертай назад, в степь, иначе сейчас доложу кому след о твоем неподчинении, не посмотрю, что ты фельдфебель!
– Ну дык это… – растерянно промямлил я. – Чем же мне их в голой степи питать-то, коль надлежит вертаться назад… Нет уж, служивый, ты мне выдай-ка тогда соответствующий документ, и чтоб документ тот был заверен фиолетовыми штемпселями и прочими уведомляющими атрибутами… А ежели ты думаешь, что я тут к вам без дела пришел или подученный кем-то, то вот тебе мой пролетарский ответ… – Я рванул ворот гимнастерки, так, что посыпались пуговицы, и дальнейшим движением трудовых рук с треском располовинил на груди тельник: – На, стреляй! Стреляй со всей эффективностью в мое революционное сердце! Стреляй, гад, а иначе не получится у нас подходящего разговора, и не возникнет никогда моего к тебе доверия!
– Ладно… – буркнул вахтер, поняв, что имеет дело с человеком обстоятельным, которому нужно без промедления выдать все, чего требует революционная разнарядка. И, отбросив недозволительную фанаберию, заскочил обратно в свою будку и принялся накручивать ручку телефонного аппарата. – Все что положено, сейчас получишь, служивый…
Вскоре работяги выкатили из ворот комбината тележку с какими-то мешками, а вахтер вручил мне пакет без опознавательных знаков, который я должен был вскрыть в обстановке надлежащей секретности. Я сунул пакет за пазуху и стал принимать под расписку мешки, в которых оказался комбикорм для китайцев.
– Маловато будет, – напустив на себя многозначительный вид, на всякий случай сказал я, не имея ни малейшего представления, сколько нужно продукта, чтобы обеспечить прокорм китайских человекоединиц. – И еще надлежит на непредвиденные обстоятельства поправку сделать, так что добавить бы надо… – Я покосился на топчущихся в отдалении китайцев и решительно завершил: – Таким образом, вот тебе мое последнее слово… Давай еще столько же, иначе немедля сообщу о происходящей здесь недопустимости в соответствующий отдел!
– Ага, столько же, как же… – пробубнил вахтер, однако по его знаку работяги притащили дополнительный комбикормовый мешок.
Китайцы расхватали мешки и фляги с водой, взвалили все на плечи и мы побрели в холодную ночную степь, где я должен был в обстановке строжайшей уединенной секретности вскрыть вверенный мне пакет.
«Следовать к пункту № 2», – прочитал я в отблесках костра, из соображений революционной безопасности приказав китайцам смотреть в другую сторону, и негромко выругался, высмотрев на очередном фрагменте нарисованной карты, что идти до этого пункта предстоит около пятидесяти километров. Затем порезал на ровные суточные части фельдфебельский паек, выданный мне отдельно и состоящий из лука, сала, черного хлеба и прочих полезных для организма витаминов, и задумчиво уставился на китайцев, варящих в большом котле комбикормовый паек. Колбасу твердого копчения с названием «Интернационал», написанным на ней синим химическим карандашом, я определил как вкусный десерт и отложил на потом.
– А ну, поди сюда, – позвал я высокого китайца, выбранного мной в помощники. Помимо хорошего знания человечьего языка у него было подходящее для заместителя имя, которое, как и колбаса, было связано с революцией. Собственно, именно это его имя и означало.
– Как, Джеминг, довольны ваши нашим гостеприимным пролетарским пайком? – спросил я исключительно в целях установления доверительных международных отношений, поскольку и без того видел, что китайцы изъяли ложками из котла почти все варево задолго до того, как оно дошло до кондиции.
– Конесьно довольны, нацяльник, конесьно довольны, – торопливо поддакнул Джеминг и облизнулся.
– В вашем Китае вас, небось, так вкусно не покормят.
– Не покормят, нацяльник, не покормят.
– То-то же… А как вы попали в Россию?
Джеминг развел руками.
– Наса брата направилась торговать в Москву, а нас арестовали на границе и загнали в теплуски. А товар конфисковали.
– Правильно сделали, что конфисковали, – подумав, сказал я. – Такова, можно сказать, наша твердая генеральная линия, китайские товары бескомпромиссно реквизировать. Потому как фикция весь ваш китайский товар, вот что он являет собой… Одно только недоразумение и надувательство в виде обмана трудового российского народа.
– Надувательство, да, – подтвердил Джеминг и опять развел руками.
– Что ваш брат может произвести, кроме китайского барахла.
– Ницего не мозет, – согласился китаец и горестно вздохнул.
– Ладно, – сказал я и полез в сидор за кисетом, чтобы свернуть добротную козью ногу, – заканчивайте принимать пищу, и отбой. Нам еще к пункту номер два идти, поэтому надо хорошенько выспаться, чтобы иметь соответствующую эффективную бодрость…
Уже два месяца мы бродили по степи от одного комбикормового комбината к другому, неизменно получая предписания следовать дальше. Сначала я думал, что целью такого конвоирования является довести китайцев до определенного рабочей партией места, но в какой-то момент номера пунктов стали повторяться. А какая цель в хождении сложными зигзагами по степи, я, как ни старался, угадать не мог, потому как не было у меня данных для таких догадок, как не было и соответствующего ранга, наподобие должности Верховного дальневосточного комиссара, а были скромный чин и обязанности фельдфебеля, которые я с надлежащей революционной тщательностью и выполнял. Поэтому в какой-то момент я решительно отверг могущие отклонить от генеральной линии партии посторонние мысли и просто согласно инструкции конвоировал китайцев от комбината к комбинату, наблюдая, как они разжираются телесно более и более, и даваясь диву, как они все сильнее начинают походить на стадо. Китайцы даже лопотать стали меньше, и большей частью тупо брели в указываемом мной направлении, слабо реагируя на внешние раздражители, если те не являлись обширными природными явлениями вроде грозового дождя или теплового гнета неподконтрольного партии солнца.
Я уже давно перестал идти замыкающим с трехлинейкой наизготовку, как это было в самом начале пути, потому что убедился, что китайцы разбегаться не собираются. Очевидно, это было связано с отсутствием в степи надлежащего сырья для калорийного прокорма. Вечером я выбирал место для ночлега, где китайцы разводили костер и укладывались рядом, согревая друг друга своими телами, а сам заворачивался в шинель. А днем, устраивая привалы с целью поглощения питательной пищи, я усаживался на раскладной стульчик, смастеренный мне китайцами из подручного материала в виде добытых на ж/д станции алюминиевых трубок и куска бросового брезента, и, наблюдая за подопечными, думал о чем-нибудь постороннем, вроде обширных своими телесными данными представительницах женского пола.
Не раз и не два мой караван пересекался с другими китайскими караванами, но желания разводить пустые разговоры не находилось в наличии, поэтому мы зачастую даже не останавливались, а просто приветствовали друг друга революционными жестами, высоко вскидывая грозно сжатый в адрес мировой буржуазии кулак.
