Она за мной пришла (ЛП) - Пирон-Гельман Диана

— Не совсем, — казалось, Рейф прочла ее мысли. — Но я — именно та, кто тебе сейчас нужен.

   Девчонка с улицы встала и пересекла комнату одним плавным движением. Линнея поняла, что пытается услышать мягкий шелест ангельских крыльев. Рейф, выглядевшая такой хрупкой, нависла над распростертым на кровати телом. Пальцем она провела по лицу Джули, прочертив линию от щеки к подбородку. Затем положила руку Джули на горло.

   Свечение монитора отразилось от серебряного кольца-змейки. Рука Рейф начала светиться тем же серебристым светом. Распространившееся от нее сияние окутало Джули с ног до головы. Линнея наблюдала за всем этим как во сне, мысли ее словно вязли в густой патоке. Она видела тело сестры насквозь, все ее мускулы и жилы, кровь и кости. Очертания каждой клеточки светились в полумраке комнаты, нездоровая желтизна местами сменялась черными и коричневыми пятнами. Эти цвета вызвали у нее отвращение, но все же она продолжала смотреть. Рейф все изменит. Ее бездомный ангел-хранитель вылечит Джули. Она сможет. Именно для этого она и отыскала Линнею в ночном городе.

   Казалось, свет в комнате тускнел по мере того, как усиливалось серебристое сияние. Соприкасаясь с аурой Джули, оно на мгновение разгоралось ярким белым светом и тут же гасло, меняя цвет с серебристого на уныло-серый, а затем и черный. Черный настолько глубокий и всепоглощающий, что он притягивал взгляд точно так же, как дырка от зуба притягивает язык. Линнея застыла в ужасе. В голове ее эхом отразился безмолвный крик, но с гул не слетело ни звука.

   Ангел убивал Джули. Убивал ее младшую сестренку. Только Линнея могла остановить его, но ее мышцы отказывались ей повиноваться, голосовые связки словно заледенели, а разум завис во времени. Не осталось ни надежд, ни молитвы. Только одно ужасное мгновение, длящееся целую вечность.

   Рейф убрала руку с шеи Джули.

— Смотри, — шепнула она. В одном тихом слове Линнея услышала отголоски тысяч голосов.

   Из черной дыры, которой стала Джули, начала подниматься дымка. По мере того, как она густела, в ней стали различимы цвета — розовый и зеленый, золотистый и голубой. Светящийся радужный шар поднялся выше, потом подплыл к Линнее. Инстинктивно она протянута к нему руку. Окруженная сиянием сфера на мгновение опустилась в ее сложенную лодочкой ладонь. Прикосновение было подобно рукопожатию с кем-то знакомым и любимым.

— Джулия, — пробормотала она, цепляясь за это имя. — Господи, Джулия.

   Шар взлетел выше и легонько коснулся ее лба. На нее обрушилась волна ощущений, сменяющихся слишком быстро, чтобы их можно было прочувствовать. Головокружительная радость маленького ребенка, который ходит вокруг нее, держась за руку, и ее собственное улыбающееся лицо, лицо семилетней девочки, в центре этого вращающегося мирка. Теплая тяжесть, прижавшаяся к ее спине, пока сама она приглушенным голосом читает в темной комнате сказки братьев Гримм. Запах жареной курицы. Хрупкая защита объятий, в то время как снизу доносятся гневные вопли родителей. Сад на окне, который они посадили в первый год отдельной жизни. Любовь, мужество, сожаление. И поверх всего этого — восхитительное чувство свободы. Тюремные решетки рухнули, измученное болью тело больше не удерживало то, что так яростно желало освободиться. Душа Джули окутывала Линнею любовью, отгоняя прочь страх, охвативший ее несколькими мгновениями раньше.

   Теперь она поняла. Не ангел-хранитель. Другое существо. То, в котором нуждались и она и Джули, вот только она была слишком упряма, чтобы признать это.

   Она повернулась к Рейф. Юная бродяжка была на месте и по-прежнему казалась маленькой и истощенной. За ее спиной Линнея увидела тень огромных крыльев, темных, мерцающих приглушенным светом, как будто выкроенных из ткани космоса. Та же сияющая тьма, усеянная кружащимися звездами, смотрела на нее из глаз Рейф. Она манила Линнею, как манит к себе гладкая поверхность полночного пруда. Ее охватило сильнейшее желание узнать, что же таится в этих глубинах. Она потянулась, чтобы прикоснуться к этому тусклому звездному свечению…

…а затем в растерянности опустила руку, когда видение пропало. Не было ни создания ночи, ни крыльев, ни скрытых глубин, в которые так хотелось погрузиться. Только тощая всклокоченная Рейф, склонившаяся над больничной кроватью.

   Она огляделась, надеясь отыскать радужную сферу, но та тоже исчезла. Осталась только Джули, ее лицо и во сне было отмечено печатью боли, заглушить которую не могли даже сильные лекарства. Сипение респиратора и писк монитора в наступившей тишине казались оглушительно-громкими.

— Она еще жива, — Линнея слышала собственные слова так, словно находилась за мили отсюда.

   — Да.

— Но она… но ты… — кровь ревела у нее в ушах. Она уставилась на ковер с узором елочкой, как будто он мог помочь ей вернуться в реальность. — Это было на самом деле. То, что я видела. Это было на самом деле.

— Это может произойти, — Рейф наклонила голову вбок и смерила Линнею оценивающим взглядом. — Но только если ты и в самом деле захочешь воплотить видение. Я не могу освободить ее, пока ты не попросишь.

   Медленно Линнея подняла голову:

   — Я прошу.

— Все должно быть сделано через тебя, — ответила Рейф. — Только у тебя есть такое право.

   — Что… что я должна сделать?

— Обними ее и положи одну руку сюда, — Рейф притронулась к ее горлу почти у гортани. Прикосновение принесло с собой неожиданный, резкий, довольно сильный запах — так пахнет воздух перед ударом молнии. Когда Рейф опустила руку, Линнея ощутила тоску. Двигаясь медленно, словно сквозь толщу воды, она подошла к кровати, присела на край и приподняла Джули за плечи, прижимая ее к себе.

— Закрой глаза, — пробормотала Рейф. Линнея чувствовала себя подвешенной в пространстве. А затем мысли пропали, остались только ощущения. Покалывание на коже сменилось вспышкой белого жара, такой неожиданной и быстрой, что Линнея не успела закричать. Затем обжигающая боль ушла, сменившись благословенной прохладой тумана. Ее окружал запах дождя — запах облегчения, избавления, освобождения. Она открыла глаза и с удивлением посмотрела на серебристый свет, идущий от ее руки. Свет накрывал тело ее сестры, окутывал его, а затем уступал место черноте, осторожно разрывая последнюю связь между страдающим телом и духом. Затем наступил черед радуги, дымки и сферы. Цветной вихрь поднимался все выше. Казалось, потолок пропал, или, быть может, то было ангельское зрение, позволившее Линнее видеть радугу до тех пор, пока та не исчезла среди звезд.

— Прощай, Джули, — выдохнула она. Слезы текли по щекам, но она не пыталась вытереть их. Писк монитора, внезапно ставший пронзительно резким, вернул ее в реальность. Она посмотрела вниз, на сестру. Теперь лицо Джули казалось расслабленным и пустым. Таким же пустым, как тот закуток в ее сердце, где раньше жила ее младшая сестренка.

   Линнея опустила тело сестры на смятую наволочку, затем встала на колени и обхватила себя руками за плечи в тщетной попытке удержать пустоту снаружи, не дать ей овладеть собою. Где-то на краю серой пустоши, раньше бывшей обиталищем для ее сердца и души, затаилась невыносимая скорбь. Теперь она была ходячим мертвецом, пустой оболочкой, скорлупкой в форме человека.

«Нет, — раздался шепот у нее в голове. Голос был полон сострадания, глубокого и безграничного, как океан. — Я здесь. Я всегда буду здесь».

   Она слепо повернулась в ту сторону, откуда шел голос, вытянув руки, чтобы вцепиться в его источник. Темные крылья, сотканные из звездного света, укрыли ее, словно желая защитить от всех бед.

* * *

   От запаха, исходящего от волос Линнеи, кружилась голова. Суриэль полностью открылась ему и другим, ранее незнакомым, ощущениям: шелковистой мягкости волос, касающихся ее щеки, теплой тяжести женского тела в руках. Она прижимала к себе новообретенную верующую, опьяненная осознанием того, что ей удалось утишить скорбь. После вечности в Бездне она наконец смогла облегчить страдания, а не просто разделить их. Чувства Линнеи бурными волнами накатывали на нее, возносили вверх и одаривали силой. Она чувствовала обжигающий жар страданий, вонь ужаса, холодный горьковатый пепельный привкус грядущего одиночества. Но под всем этим таился вкус, который для Суриэль был бесценным: чистая зеленая свежесть веры и надежды. Она впитывала его, как иссохшая земля впитывает воду. Никакой дар не был бы чрезмерным для этой смертной, поделившейся с ней такой роскошью. Она прижала губы к макушке Линнеи в благословляющем поцелуе.