Сергей Владич - Тайна распятия
— И все-таки мне кажется, что вы перегибаете палку, — снова вмешалась в разговор Анна Николаевна. — Вас послушать, так все, что делалось в союзе Церкви и государства, было злом. Как будто не было среди правителей истинных подвижников веры, святых людей, которые служили образцом духовности и морали для своих народов. Как будто история не переполнена примерами духовного и просто человеческого подвига, совершенного священниками во имя интересов государства. Да и Церковь не всегда благосклонно воспринимала вмешательство светской власти в свои дела. Существует масса примеров серьезных конфликтов, возникших на этой почве.
— С этим никто не спорит, — ответил Кеннон. — Однако, на мой взгляд, то, о чем вы говорите, лишь подтверждает известный факт, что истинная вера в Бога и ее религиозное или символическое оформление — это разные вещи. Тот, кто по-настоящему верит, не нуждается в посредниках для того, чтобы общаться с Всевышним…
Они встречались и разговаривали практически каждый вечер, и так продолжалось с неделю, пока в монастырь не приехал еще один иностранец — профессор из Великобритании Натан Ковальский, который, как оказалось, свободно говорил по-русски. По какому-то мистическому совпадению буквально за пару дней до его приезда Шуваловой удалось сделать небольшое открытие. И вот как это произошло.
* * *Одной из самых колоритных фигур среди местной братии был монастырский библиотекарь по имени Михаил. Это был высокий, статный мужчина крепкого телосложения, с большими сильным руками, лет, наверное, около шестидесяти. Честно говоря, он мало походил на монаха. Его заросшее лицо было испещрено шрамами. Кроме того, он был немым и отличался довольно угрюмым характером. Однако Анна умудрилась с ним подружиться. Остальные члены их небольшого исследовательского коллектива недоумевали, как ей это удалось, поскольку с ними библиотекарь был строг и весьма неприветлив. А объяснялось все просто: брат Михаил оказался родом из России и однажды, отчаянно жестикулируя, рассказал Анне свою историю.
В своей прошлой жизни он был военным, майором Михаилом Чечетовым и в советское время служил в Афганистане. Как-то раз подразделение, которым он командовал, выполняя задание, попало в засаду, и бойцы приняли неравный бой. К счастью, часть его людей смогла прорваться за огненное кольцо, в которое их взяли душманы — «духи», однако большинство моджахеды либо убили, либо пленили. Сам Чечетов, контуженный взрывом гранаты — это ее осколки изуродовали лицо майора, — тоже был пленен. «Духи» пытали его, издевались, едва не замучили до смерти, а потом, когда он им так ничего и не сказал, вырезали язык. Хотели и глаза выколоть, но какой-то полевой командир забрал Михаила к себе и заставил работать в его доме как раба. Несколько лет Чечетов провел в плену, и лишь в начале 90-х годов ему чудом удалось бежать. Случилось это при весьма удивительных обстоятельствах.
Однажды днем, чувствуя просто смертельную усталость, накопившуюся за многие годы, он, никогда ранее в Бога не веривший, неожиданно для себя самого упал на колени и горячо взмолился к Всевышнему, прося о спасении или о смерти. И вдруг сквозь застилавший глаза кровавый пот он увидел стоящего на вершине холма всадника в алых одеждах на белом коне и с копьем, которое тот держал острием вниз. Видение было настолько реальным, что, собрав последние силы, он бросился к этому всаднику. Однако, достигнув вершины, никакого всадника Чечетов не увидел, но вместо него далеко внизу, на серпантине горной дороги, он разглядел колонну автомашин. Михаил кубарем, не щадя сбитых ног и разорванной одежды, скатился с горы и понял, что это конвой с гуманитарным грузом. Миротворцы, сопровождавшие колонну, подобрали его. Именно тогда, размышляя над случившимся, он и уверовал в Бога, который послал ему столь чудесное избавление от плена. Однако Михаил не стал доверять свою судьбу командованию миротворцев. Через Пакистан и Ирак он попал сначала в Сирию, где провел несколько лет в одном из монастырей, а уж потом перебрался на Святую землю и принял послушание в монастыре имени явившегося ему святого Георгия.
— Но как же ваша семья, близкие, они ведь, наверное, разыскивали вас, ждали возвращения домой? — Анна не смогла удержаться от не совсем тактичного вопроса.
Михаил нахмурился и махнул рукой. Затем жестами дал понять, что родители уже умерли, а с женой, которая оставалась в России во время его службы в Афганистане, они расстались еще до его плена. Так уж случилось, что, пока он служил, она нашла себе другого мужчину, а детей, к счастью, у них не было.
Внимая рассказу брата Михаила, Анна не могла сдержать слез, настолько он ее тронул. Однако она даже не догадывалась, что была и та часть истории, которую Чечетов утаил. Он просто не мог, да и не хотел рассказывать ее никому. Ведь после того как его подобрали миротворцы, он не сразу попал в Израиль. Сначала Михаила доставили в ооновский лагерь под Кабулом и поместили в госпиталь, где подлечили и поставили на ноги. После выздоровления Михаил не хотел возвращаться на Родину, где его никто не ждал, как и не имел ни малейшего желания эмигрировать на Запад. Однако и в лагере находиться бесконечно долго он не мог. Определить его дальнейшую судьбу помог случай.
Как-то по просьбе главврача госпиталя, в котором его лечили, Михаил в очередной раз отправился за покупками на местный рынок. Эта процедура в Кабуле была вовсе не безопасной для иностранцев, а загорелый, бородатый, с лицом, испещренным шрамами, понимающий местный язык, но при этом немой, Михаил воспринимался афганцами как свой. На базаре он проходил мимо одной из антикварных лавок и вдруг заметил, как пронырливый афганский мальчишка ворует кошелек у одетого по-европейски мужчины, который сосредоточенно рассматривал какую-то древнего вида книгу. Афганцы никогда не вмешиваются в подобных ситуациях, но Михаил, повинуясь минутному порыву, схватил мальчишку за руку и вернул кошелек владельцу. Тот был очень благодарен и, видимо, заподозрив, что Михаил не афганец, предложил выпить чаю в ближайшей чайхане. Незнакомец говорил сначала по-английски, представился Алексом и был крайне приветлив. Он живо интересовался, кто такой Михаил и откуда, а когда тот жестами поведал ему свою историю, сразу перешел на русский и предложил помощь. Самое удивительное, что именно этот его новый знакомый и посоветовал Михаилу избрать в дальнейшей жизни духовный путь и принять послушание в монастыре. Идея служения Богу стала для Михаила настоящим озарением. Да, именно к покою и умиротворению стремилась его душа, туда, где он будет близок к своему Спасителю. Алекс помог Михаилу оформить какие-то бумаги, и так, через Пакистан и Ирак, он попал сначала в Сирию, где провел несколько лет в одной из местных христианских обителей. Затем, через Иорданию, в багажнике машины с израильскими дипломатическими номерами, его перевезли на Святую землю, где он и принял послушание в монастыре Святого Георгия. Алекс способствовал ему во всех перемещениях, хотя для Михаила так и осталось загадкой, кем был этот добрый человек и почему он принял такое живое участие в судьбе бывшего советского офицера.
Пятнадцать лет Михаил жил в монастыре Святого Георгия в покое и молитвенном уединении и за все это время ни разу не встречал русского человека. Поэтому, когда он узнал, что Анна — его соотечественница, в душе старого солдата что-то всколыхнулось. Впрочем, Михаил сразу выделил красавицу-славянку из очереди посетителей. Он даже разрешил ей помогать ему в монастырской библиотеке, что означало доступ в ее святая святых — в хранилище, содержимое которого никто до сих пор толком не разобрал. В то же время оно продолжало пополняться за счет находок бедуинов, которые, кочуя по пустыням Ближнего Востока и Северной Африки, время от времени находили то какие-то захоронения, то пещеры, а в них — всякие любопытные артефакты, в том числе книги и рукописи. Среди кочевников встречались и арабы-христиане, которые уважали монахов за святость и строгое соблюдение устава. Вот они-то и приносили брату Михаилу находки, а он, как и его предшественники, складывал их в дальнем углу хранилища, не особо утруждая себя разбором накопленных богатств.
И вот однажды, разгребая завалы из непонятного происхождения черепков, различных сосудов, пыльных фолиантов и прочего исторического хлама, Анна наткнулась на необычный предмет, который просто не мог быть пустяком. Это был почерневший от времени, покрытый толстым слоем пыли и весьма грязный деревянный ларец, гравировка на котором не оставляла сомнений в его принадлежности к утвари корабля британского королевского флота; на нем даже дата стояла — 1492 год. В ларце лежал стеклянный сосуд, герметично запаянный сургучом, а в нем находился какой-то свиток с письменами. Шувалова была заинтригована: чутье ей подсказывало, что просто так ни корабельные ларцы, ни сосуды с рукописями в монастырских хранилищах не пылятся. Она тотчас кинулась к брату Михаилу и, получив его согласие, изъяла этот предмет в личное пользование. Тем же вечером она тщательно очистила ларец и сосуд и все скрупулезно описала. На следующий день они вместе с Михаилом осторожно вскрыли сосуд и достали свиток. Это был коптский манускрипт, довольно древний, сплошь испещренный письменами. Он состоял из нескольких страниц, однако часть его восстановлению уже не подлежала. Поскольку он грозил рассыпаться в любой момент, первым делом Анна сняла с него копию, сделала фотографии, а уж потом взялась за анализ текста. Чудо, что среди монахов оказался один египтянин, который немного знал язык коптов — одной из древнейших христианских общин, возникших в I веке в Египте. Именно он помог составить приблизительный перевод.
