Наль Подольский - Возмущение праха
— Замена донора во время сеанса категорически невозможна, — Щепинский перешел на академический, лекторский тон, — между ними устанавливается очень сложная биологическая связь.
— А, вот оно что… Ну ладно, ладно, вам виднее.
Смутные догадки, возникшие у меня при первом визите в лабораторию «икс», получили исчерпывающее подтверждение: там должен сейчас состояться сеанс оживления трупа с целью допроса. Что же, вполне закономерно. Заставить говорить мертвых — исконная мечта всех органов безопасности, начиная, наверное, с Египта и Вавилона. То-то они носятся со Щепинским и платят ему сколько запросит. И даже под себя не подмяли — держать в своих структурах столь одиозное подразделение по нынешним временам небезопасно. Проще пользоваться его услугами на стороне, в случае чего можно и откреститься.
Далее, в течение почти двух часов, как я мог заключить по редким репликам, возгласам и междометиям, а также по щелчкам клавишей и выключателей, шел сеанс реставрации покойника, в общем похожий на знакомую мне процедуру рекомбинации. Оба младших офицера выступали в роли лаборантов, судя по желчным замечаниям Щепинского достаточно неуклюже, а старший чин, пристроившись где-то в стороне, сидел и курил, на что испросил специальное разрешение.
Незадолго до восьми Щепинский, пощелкав клавишами компьютера, уже довольно усталым голосом обратился, по-видимому, к старшему офицеру:
— Ну вот, кажется, получилось… Примерно через полчаса можно будет стимулировать возвращение сознания. Но продержится он минут двадцать, не больше.
— Двадцать минут? Почему так мало? — лениво осведомился тот.
— Я вам уже говорил: он будет на прямой энергетической подпитке донора. При этом будут использованы все резервные ресурсы их организмов, до капли. Процесс быстротечный и необратимый. Так что если ваше начальство хочет… то уже пора.
— Ну что же… можно и позвонить, — последовал небрежный ответ, и тотчас послышались серии щелчков электронного номеронабирателя. В лаборатории «икс» телефонного аппарата не было, значит, звонили по сотовому телефону.
Я едва успел нажать кнопку индикации номера, который тут же высветился на экране. Доклад по телефону, в отличие от разговора со Щепинским, был энергичным и исполненным служебного рвения, с оборотами «разрешите доложить» и «так точно, слушаюсь».
— Едет.
Щепинский в ответ неопределенно хмыкнул.
До сих пор я не рисковал пускать в ход видеокамеру, понимая, что имею дело с крутыми профессионалами, но во время набора номера включил ее на несколько секунд: если у них имеются индикаторы, то они все равно сработают на номеронабиратель.
Начальство не заставило себя ждать, подкатив через двадцать пять минут на скромной серой «девятке», без сопровождения и охраны. Его встречали внизу, и приехавший мгновенно исчез в дверях, однако Джеф успел запечатлеть низкорослого массивного человека в штатском пиджаке, но в брюках с генеральскими лампасами, с плоским широким лицом и маленькими цепкими глазками.
«Девятка» тут же отъехала и убралась из поля зрения, дабы не демаскировать своим видом дислокацию столь важной персоны.
Он же, добравшись до места действия, сразу продемонстрировал воистину генеральское чувство юмора, вернее, полное его отсутствие. В ответ на обращение: «Разрешите доложить, товарищ генерал-лейтенант…» — он резко перебил своего подчиненного:
— Здесь лучше общаться без чинов, полковник.
— Слушаюсь… Это профессор Щепинский.
— Рад познакомиться.
— Разрешите начать?
— Приступайте, — милостиво согласился генерал, и полковник громко повторил, но уже приказным тоном:
— Можно приступать.
В наставшей тишине защелкали клавиши, затем Щепинский проговорил раздельно и с легким подвыванием:
— Включается блок активизации сознания. — Он не мог отказаться от театральных эффектов, хотя в данный момент они были совсем не к месту.
Тишина сделалась полной.
Прошедшие четыре с половиной минуты даже мне показались очень долгими, а всем им там — и подавно. Затем генерал, почему-то шепотом, произнес:
— Смотрите, он действительно оживает!
Раздался звук шагов, и голос полковника спросил скучным допросным тоном:
— Вы меня слышите?
После паузы последовало:
— Да.
Возможно, сыграло роль самовнушение, но этот голос я без колебаний определил бы словом «загробный». Нечто похожее померещилось и Джефу, потому что он, зябко поежившись, скрестил руки, обхватил свои плечи и стал растирать их ладонями.
— Вы меня узнаете?
Опять долгая пауза.
— Узнаю твою сущность. Она омерзительна.
Я понял, почему голос производит жутковатое впечатление: он состоял в основном из свистящих и тонко гудящих звуков. Если можно было бы заставить говорить осенний ветер, получилось бы что-то похожее.
— Когда вы добросовестно ответите на наши вопросы, — продолжал невозмутимо полковник, — мы можем, по вашему желанию, либо восстановить вас как живого человека, либо отпустить.
— Надо же, какая блядища, — изумился Джеф простодушно, — разве можно врать мертвецам?
Вопрос был чисто риторический, но тем не менее ответ на него мы получили тотчас от самого покойника:
— Лжешь. От меня уже идет вонь. Отпусти меня поскорее.
— Почему вы спешите? Вы чувствуете себя неуютно?
— Невыносимо. Отпусти меня как можно скорее.
— Это нужно заработать.
— Спрашивай. Что тебе надо?
— Куда делись документы из вашего сейфа?
— Их, наверное, забрал мой убийца.
— Нет, мы его нашли.
— Тогда не знаю.
— Где вы держали ключи от сейфа?
— В кармане пиджака.
— И дома, и на работе?
— Да.
— Кто мог заходить в служебный кабинет в ваше отсутствие?
— Секретарша.
— Знаем.
— Референт.
— Знаем.
— Уборщица, полотер.
— Знаем.
— Все.
— Кто бывал у вас дома в последнее перед смертью время?
— Не скажу.
— Тогда мы вас будем держать в этом состоянии вечно.
— Лжешь. Вы не сможете.
— Верно. Но будем держать долго. Вы все равно не выдержите.
— Не знаю.
— Ладно, вы пока подумайте, а я отлучусь. — Послышался звук нескольких нарочито громких шагов.
— Не уходи… Сын с женой.
— Знаем.
— Почтальон, вододроводчик.
— Вы напрасно тянете время.
— Друзья и знакомые.
— Фамилии.
— Шилов с женой.
— Знаем.
— Куриловский.
— Знаем.
— Томилин.
— Имя и отчество.
— Сергей Анатольевич.
— Кто еще?
— Женщина.
— Фамилия, имя, отчество?
— Гусенкина Инна Владимировна.
— Больше никто?
— Никто. Теперь отпустите.
— Сейчас. — Раздался звук шагов, и полковник продолжил значительно тише, обращаясь, по-видимому, к генералу: — Он ничего больше не знает. Дальнейший допрос бесполезен.
— Я все сказал. Отпустите.
— Отпустим, голубчик, отпустим, — вмешался неожиданно генерал, решив вдруг отметиться перед покойником в качестве начальника, и добавил шепотом: — А он нас не водит за нос?
— Они никогда не врут… почему-то. Не умеют или не могут, не знаю.
— Ему осталась пара минут, — влез в разговор конфиденциальный шепот Щепинского, — донор полностью истощен, уже и пульс пропадает.
— Отпустите же, сволочи.
— Прикажете вызвать машину? — деловито спросил полковник.
— Да, конечно. А что тут делать?
— Отпустите, отпустите, отпустите…
— Я могу выключить компьютеры?
— Да, конечно. Вы не против, полковник?
— Он уже не нуждается в этом, — педантично заметил полковник, — они оба уже ни в чем не нуждаются.
— Зато компьютеры нуждаются, — уточнил любезно Щепинский.
И тут мне повезло — полковник стал набирать на своем телефоне номер генеральской машины, чтобы подогнать ее к подъезду, а я мог еще на несколько секунд включить видеокамеру. Затем раздался щелчок, и все смолкло.
Джефу осталось заснять отбытие генерала, появление микробуса и вынос в него уже двух трупов. Парень за эти несколько часов как-то сразу повзрослел или, как ни странно звучит, постарел.
— Я как в дерьме выкупался, — пояснил он, перехватив мой взгляд.
42. ПРОКОПИЙ
Но преклонение перед фактом и есть великий порок!
Николай ФедоровЯ тоже чувствовал себя не лучшим образом. Из-за того, что я не мог слушать всю эту безобразную сцену вполуха, а вынужден был вникать в каждое слово и интерпретировать любой звук, теперь казалось, от меня самого исходит трупный запах. Но зато, по диалектической поговорке «Нет худа без добра», я укрепился в решимости расправиться с «Извращенным действием».
Должно быть, выглядел я скверно, потому что оказавшаяся дома Полина встретила меня испуганным взглядом:
