Андрей Хуснутдинов - Столовая Гора
— Почему — поэтому, не пойму?
— Потому что… — Аякс, не поднимая на нее глаз, продолжал меланхолично мять сигарету. — Потому что под их чудесными костюмчиками оказывается то, что и в самом деле больше подходит змеям. И не каким-то мифическим, а самым обычным. Подколодным.
Эстер дала ему пощечину, от которой у него вспыхнуло в глазах, он опять уронил сигарету. Несмотря на то, что удар пришелся по здоровой щеке, пластырь на больной отстал одним концом от раны. Аякс, отдуваясь, потряс головой. Струйка крови со щеки скользнула ему за воротник. Эстер заботливо пристроила пластырь на место, вытерла кровь, взяла Аякса обеими руками под затылок и поцеловала в губы. Они смотрели в упор друг на друга.
— Когда ты закрываешь на миг глаза, — прошептала она, — откуда тебе знать, что это и не есть конец света?
Аякс молча сморгнул слезы.
— …Откуда тебе знать, — продолжала Эстер, — что потом открываешь глаза не ты — кто-то другой?.. Какая разница, скажи: перестаешь ты существовать для кого-то или перестаешь существовать вообще?
Еще недолго, как будто раздумывая, целовать снова или нет, она крепко держала и жадно рассматривала его, затем отстранила с легким толчком и пошла прочь из зала. Дверь в город, на мгновенье впустив близкий гремящий гул снегоуборщиков, открылась и закрылась.
Аякс машинально подобрал сигарету и взглянул на светодиодное табло с обратной индикацией времени, остававшегося до отправления поезда. Помалу — с этим уходящим, как будто догорающим временем — его внимание привлекло какое-то желтоватое пятно справа от выхода на перрон, в углу за декоративной колонной. Подойдя, Аякс понял, что у колонны лежит мертвый кот, тот самый рыжий кот, которого Зелинский тискал во время их чаепития на перроне. Посмертная поза несчастного животного выглядела тем не менее напряженной, даже агрессивной — передние лапы вскинуты, как накануне броска, шерсть встала дыбом, зубы ощерились… Закурив, Аякс вышел на платформу и прошелся возле автомотрисы. Дизель чуть слышно погромыхивал на холостом ходу.
В окна вагона было видно, как машинист метет щеткой проход между пустыми рядами пассажирских кресел. В темной дали на путях, отражаясь изумрудными росчерками в рельсах, сиял зеленый глаз светофора. Налетавший порывами ветер бросал под перронный навес редкие снежные горсти. Закончив уборку, машинист сел против перегородки со встроенным телевизором. Аякс недолго смотрел на кувыркавшихся поверх песчаного дна дельфинов, потом бросил окурок и, заглянув в салон, поинтересовался, телевизионная передача это или воспроизведение с диска. Машинист ответил, что это диск.
— А я могу посмотреть свою запись? — спросил Аякс.
— При одном условии, — улыбнулся машинист.
— При каком?
— Вы едете хотя бы до следующей станции.
Аякс купил у него полный билет и тоже присел против телевизора.
— Проигрыватель у меня, — сообщил машинист. — Аптечка тоже.
Аякс придержал сползающий пластырь на щеке:
— Кстати, ваш проигрыватель читает двухслойные диски?
— Читает, наверное… Кто их сейчас не читает?
После того как по станции разнеслось неразборчивое предупреждение из громкоговорителей, машинист пожелал Аяксу приятного пути и ушел в кабину.
Аякс, подождав еще с минуту, закрылся в туалете. Выложив на полочку умывальника диск и шприц-пистолет, он ополоснул лицо и выпил воды. Люминесцентная лампа над зеркалом помаргивала. Отражение слоилось едва заметной вертикальной рябью.
— Ты закрываешь на миг глаза… — прошептал он и приставил шприц-пистолет к шее под ухом.
Инъекция была безболезненна и больше напоминала щелчок пальцем, нежели укол. На коже осталось лишь крохотное красное пятно. Аякс бросил шприц-пистолет в мусорный бачок, однако шприц отскочил от кромки бачка и упал в унитаз. Когда пластырь снова отвалился от щеки, Аякс сорвал его окончательно. Смыв загустевшую кровь, он с удивлением ощупал на месте зашитого рассечения здоровую кожу, даже потер ее, надеясь обнаружить рану, но, впрочем, быстро забыл о ране за свежим, невероятно отчетливым воспоминанием о замотанной в мантию фигуре на лестнице в спальню. Замерев, он продолжал смотреть не столько в зеркало, сколько куда-то внутрь себя, наблюдая, как бесшумно и медленно приближается к нему эта фигура в мантии — подступает почти вплотную, так что, казалось бы, в щель между краями наброшенного капюшона можно разглядеть в мельчайших чертах лицо, однако ж, когда щель расширяется, в нее становится видна только обильно струящаяся кровь…
Где-то неподалеку прозвучал свисток, затем Аякс почувствовал, как пол мягко подался под ногами.
* * *Бежавшая за окнами тьма казалась полированной. Аякс смотрел на свое отражение в стекле, отвлекаясь от телевизионного экрана, но видел вместо собственного лица несущееся сквозь ночь слепое квадратное пятно.
Достигнув кадра со смазанным, напоминавшим руку в перчатке объектом на переднем плане, запись происшествия в морге застыла лишь на миг, и тотчас стало ясно, что никакая это не рука в перчатке, а толстый подрубленный конец чешуйчатого хвоста. У дверей морга возились два черных, масляно отливающих существа. Одно существо было мертво, пускало черные пузыри и обильно сорило черными масляными каплями, другое пыталось ему помогать. Аякс не имел ни малейшего представления о том, кто такие были эти маслянистые существа. Единственное, что приходило ему на ум — очевидная и, что ли, подчеркнутая, кричащая нечеловечность существ. В то же время они были настолько чудовища, насколько и люди. То есть чудовищность существ заключалась не в их нечеловечности, а в том, что нечеловечность их как раз и проявлялась наличием человеческого, — «самые страшные вещи не есть чудовищные, пока не начинают напоминать тебя самого…»
Эпизод в морге обрывался монтажной склейкой, состоявшей из горизонтальных полос телевизионного шума. Сквозь полосы пробивалось смазанное изображение пятиконечной звезды с римской «двойкой» над верхним лучом. За склейкой следовала черно-белая — по всей видимости, обесцвеченная при копировании — сцена судебной аутопсии. Судя по интерьеру и размерам прозекторской, местом съемки служил федеральный морг. Смонтированная запись представляла собой комбинированный сигнал с двух видеокамер. Одна камера была закреплена на потолке, со второй управлялся помощник патологоанатома. Большую часть материала занимал сигнал с камеры на потолке, так как изображение с мобильного аппарата было неустойчиво — у оператора дрожали руки. На широком металлическом столе лежали два обнаженных мужских трупа. У того, что слева, лицо было раздроблено пулевыми ранениями глаза и подбородка. Тело с другой половины стола видимых огнестрельных повреждений — по крайней мере способных послужить причиной смерти, — не имело, пулевая ссадина щеки была не в счет. В этом трупе Аякс без труда — и без какого-либо волнения, будто смотрел знакомую фотографию — признал самого себя. Однако, если родимое пятно в форме колоса на груди первого трупа не было фальшивым, то и тело с обезображенным лицом также принадлежало ему, Аяксу… Незадолго до того, как запись прекратилась, закрепленная на потолке камера успела запечатлеть помощника прозектора — держась за торец стола, несчастный обморочно оседал на пол.
* * *Во время остановки машинист подсел к Аяксу, мельком взглянул на экран, где запись возобновлялась уже в третий или четвертый раз, поинтересовался: «Криминальная хроника?» — и развернул газету.
Аякс украдкой посмотрел на него, затем перевел взгляд на окно с противоположной стороны салона. В полированном зазеркалье над человеком с газетой в руках нависало черное маслянистое существо. Чудовище намного превосходило человека размерами, так что даже было странно, как оно могло поместиться на сиденье. В остекленной ненастной мгле черты существа змеились и туманились, рассмотреть его было нельзя. Ни с того ни с сего Аякс подумал, что в отсутствие человека чудовищность существа вряд ли бы бросалась в глаза. Наверное, и сам человек не видел сейчас чудовища, потому что не видел себя со стороны. Даже ходивший у него перед носом конец маслянистого хвоста — не то с остатком гребня, не то с обломанным шипом — человек принимал, по всей видимости, за назойливую муху, которую пытался отгонять встряхиванием газеты.
— Это не криминальная хроника, — сказал со вздохом Аякс, расстегнув куртку на груди.
— Что, простите? — отвлекся от газеты машинист.
— Это не криминальная хроника, — повторил Аякс.
Машинист озадаченно посмотрел на телевизионный экран.
— А что?
Аякс приставил к его голове пистолет и, прежде чем спустить курок, сообщил тоном хорошего известия:
— Случай крови.
