Ким Робинсон - Черный воздух
Лаегр коротко усмехнулся:
— Малыш, ты полон неожиданностей. Один сюрприз за другим.
Они видели неуклюжие прыжки лошадей, их вращающиеся глаза, расширенные ноздри, из которых вырывались облака синего пара. Их неловкие попытки плыть…
— С другой стороны, мы могли бы пустить их на мясо, — сказал Лаегр.
— Конина?
— Оно не может быть слишком плохим.
Все лошади исчезли, сменив синий воздух на голубую воду: «Это жестоко», — сказал Мануэль.
— В штилевой полосе они могут проплыть целый час, — сказал Лаегр, — так гуманнее, — Он показал на запад: — Видишь те высокие облака?
— Да.
— Они стоят напротив Оркнейских островов. Оркнейских или Шетландских, я не вполне уверен. Будет интересно посмотреть, смогут ли эти дураки провести то, что осталось от корабля через эти проливы, ничего не потопив. — Осматриваясь, Мануэль смог увидеть только дюжину или около того кораблей, возможно, остальная часть Армады уже ушла вперед и скрылась за горизонтом. Он перестал сомневаться в том, что сказал Лаегр, естественно, что их проход через северную оконечность Британских островов будет задачей Лаегра; в этот самый момент глаза Лаегра округлились, как у лошади, и он повалился на палубу. Мануэль и несколько других моряков отнесли его вниз, в госпиталь.
— Это нога, — сказал брат Люциан. — Его голень сломана, и нога начала гнить. Он должен позволить мне её ампутировать.
Около полудня Лаегр пришел в сознание. Не покидавший его все это время Мануэль держал его руку, но Лаегр нахмурился и вырвал её.
— Послушай, — с трудом сказал Лаегр. Его душа была похожа на синюю шапку, покрывавшую его перепутанные волосы с проседью. — Я собираюсь научить тебя словам, которые могут тебе пригодиться позже, — сказал он медленно: — Tor conaloc an dhia. — Мануэль повторил за ним. — Скажи это опять, — Мануэль повторял все по слогам раз за разом, как католический монах. Лаегр кивнул:
— Tor conaloc an naom dhia[3]. Хорошо. Всегда помни эти слова, — после этого он уставился на потолочные балки, игнорируя вопросы Мануэля. Эмоции сменялись на его лице как тени, одна за другой. Наконец он оторвал взгляд от бесконечности и посмотрел на Мануэля. — Прикоснись ко мне, мальчик.
Мануэль положил ему руку на лоб, и Лаегр, напоследок ехидно улыбнувшись, закрыл глаза. Его голубая корона метнулась вверх, прошла сквозь доски палубы и исчезла.
Его похоронили тем же вечером, в туманном, адски коричневом закате. Брат Люциан прочитал короткую отходную, так тихо, что никто ничего не смог разобрать, а Мануэль прижимал обратную сторону своего медальона к холодной руке Лаегра, пока на ней не остался отпечаток Христа. Потом его выкинули за борт. Мануэль смотрел со спокойствием, которое удивило его самого. Всего несколько недель назад, когда его товарищей разрывало на части, он кричал от ярости и боли, теперь же он с непонятным ему спокойствием смотрел, как человек, который учил его и защищал, погружается в ледяную воду и исчезает.
Парой дней позже Мануэль сидел в стороне от своих товарищей, которые спали кучей, как слепые котята. Он смотрел на синее пламя, мерцающее над истощенной плотью, смотрел без эмоций и без причины. Он устал.
Брат Люциан заглянул в узкий дверной проем и позвал:
— Мануэль! Ты здесь?
— Да.
— Иди за мной.
— Куда мы идем? — Мануэль встал и пошел за ним.
Брат Люциан покачал головой:
— Время. — И прибавил ещё что-то по-гречески. В руке он нес потайной фонарь со свечой, в свете которого они нашли люк, ведущий на нижние палубы.
Койка Мануэля, хотя она и располагалась под орудийной палубой, была выше самой низкой палубы на судне. «Ла Лавия» была гораздо больше, чем казалось. Под кубриком были ещё три палубы, они были ниже уровня воды и там не было окон. Здесь, в вечном полумраке, хранились бочки с водой и бисквитами, орудийные ядра, канаты и прочие запасы. Они прошли мимо порохового погреба, где приходилось носить тапочки, чтобы искра от обуви не взорвала корабль. Они нашли люк за которым была лестница вниз. С каждым уровнем проходы становились уже, и им уже приходилось нагибаться. Когда они спустились ещё раз, Мануэль изумился, он думал, что они уже достигли нижней палубы или даже ниже, но Люциан знал дорогу. Они спускались по лабиринту влажных темных деревянных коридоров. Мануэль давно потерялся и от страха цепко держал Люциана за руку, боясь бесследно сгинуть в этой тьме. Наконец они подошли к двери, намертво закрывавшая им путь. Люциан постучал в дверь, прошептал что-то, и дверь открылась. Неожиданный свет ослепил Мануэля.
После узких проходов, комната, в которую они вошли, казалась очень большой. В этой комнате на самом нижнем уровне складывали тросы. После встречи с брандерами на «Ла Лавии» их почти не осталось, а то, что осталось было, разложено по углам комнаты. Сейчас она была освещена свечами, вставленных в маленькие железные канделябры, прибитые гвоздями к боковым балкам. На полу стояла вода, в которой каждый огонек свечи отражался маленьким кругом белого света. Изогнутые стены блестели из-за сочившейся влаги. В центре комнаты стояла коробка, накрытая куском полотна. Коробку окружало несколько человек: солдат, один из младших офицеров и несколько моряков, которых Мануэль знал только в лицо. Прозрачные язычки синего пламени придавали всему синеватый оттенок.
— Мы готовы, Отец, — сказал один из людей. Монах подвел Мануэль к пятну рядом с коробкой, а остальные встали вокруг него. Рядом с дальней стеной, рядом с щелью, в том месте, где пол встречался со стеной, Мануэль увидел двух больших крыс. У них были мерцающие коричневые ореолы, они, встревоженные неожиданным вторжением, нервничали и шевелили усиками. Мануэль нахмурил брови, и одна из крыс плюхнулась в воду, покрывающую пол, и поднырнула под стену. Её хвост, снующий туда-сюда, как маленькая змея, показал Мануэлю все её естество. Другая крыса стояла на земле и, нагло сощурив свои маленькие яркие глазки, ответила на недоброжелательность Мануэля прямым взглядом.
Стоя рядом с коробкой, Люциан оглядел собравшихся и начал читать нараспев на латыни. Мануэль понял начало:
— Я верую в Господа нашего, Отца Всемогущего, создателя Небес и Земли, и всех вещей, видимых и невидимых… — Далее Люциан читал громко, но успокаивающе, вопрошающе, но гордо. После завершения литургии он взял другую книгу, меньшего размера, он принес её с собой, и зачитал на немецком:
— Знай, Израэль, все то, что люди зовут жизнью и смертью сродни белым и черным каплям, нанизанным на нить, и эта постоянно изменяющаяся нить — моя бессмертная душа, связующая бесконечную цепь маленьких жизней и маленьких смертей.
— Ветер сбивает корабль с курса, как только он выходит в море: мысли делают человеческий разум острее.
— Воистину! Придет день, когда свет вечный успокоит все ветра, изгонит все отвратительные жидкости во тьму и все люди будут освящены чистым светом, истекающим из короны.
Пока Люциан это читал, солдат медленно двигался по комнате. Сперва он поставил на коробку тарелку с нарезанным бисквитом, зачерствевшим после нескольких месяцев в море. Кто-то взял на себя труд порезать его на части, и потом сделал из них такие тонкие облатки, что они по цвету стали как мед и почти просвечивали. Дырки от червей делали их похожими на старые монеты, в которых просверлили дырки и расплющили, чтобы сделать их них украшения.
Следующий солдат вынул из-за коробки пустую стеклянную бутыль с отрезанной вершиной, похожей в таком виде на чашу. Взяв флягу в другую руку, он до половины наполнил миску ужасным вином, остававшимся на «Ла Лавии». Положив флягу на место, он передавал чашу по кругу, пока монах продолжал молитву. У всех на руках были порезы, которые больше или меньше кровоточили, и каждый человек держал кровоточащую руку над чашей-бутылью, ожидая, пока в неё упадет капля их крови, пока вино не стало таким темным, что Мануэлю, видевшему все в синем свете, казалось темно-фиолетовым.
Солдат поставил бутыль на коробку рядом с блюдом с кусочками бисквита. Брат Люциан закончил чтение, посмотрел на коробку и перечитал последнее предложение:
— О, светильники огненные! Озарите потаенные уголки разума, согрейте и покажите путь тем, кого вы любите, чтобы мы смогли вернуться к вам. — Он, держа в руке тарелку, по кругу обошел комнату, вкладывая всем в рот ломтики бисквита. — Это плоть Христа. Плоть Христа, данная вам.
Мануэль положил ломтик бисквита в рот и начал его жевать. Он наконец он понял, что происходит. Это были поминки, служба по Лаегру, служба по всем ним, ведь все они уже были приговорены. За влажной стеной комнаты было глубокое море, давящее на доски, давящее на него. В конечном счете море поглотит их всех, они все утонут, станут кормом для рыб, а после их кости украсят дно океана, где Господь бывает редко. Мануэль с трудом разжевал бисквит и проглотил его. Когда брат Люциан поднял чашу, приложил её к своим губам, сказав перед этим: «Кровь Христа пролилась за тебя», — Мануэль остановил его. Он принял бутыль из рук монаха. Солдат вышел вперед, но Люциан заставил его отступить. Потом монах преклонил колени перед Мануэлем, перекрестил себя, слева направо, в православном стиле. Мануэль сказал:
