Кристофер Мур - Изверги-кровососы
Пятерка Вонов испустила залп «бай-баев» и вымелась из комнаты. Вон-Пять закрыл за собой дверь.
Томми подумал: «Надо поговорить с Воном-Один насчет удобств».
Вон-Один не входил в пятерку Вонов, с которыми Томми делил жилье. Вон-Один был хозяином: старше, опытнее и умудреннее Вонов со Второго по Шестой. Вон-Один говорил по-английски, носил ветхий костюм, тридцать лет как вышедший из моды, а с собой всегда таскал трость с латунной головой дракона. Томми повстречал его на Коламбус-авеню сразу после полуночи — над горящим трупом Росинанта, своего седана «Вольво» 1974 года.
— Я его убил, — сказал Томми, глядя, как из-под капота валят клубы черного дыма.
— Очень жалко, — сочувственно произнес Вон-Один, намереваясь продолжать путь.
— Прошу прощения, — окликнул его Томми в спину. Он только что приехал из Индианы, а в больших городах раньше не бывал, поэтому не понял, что Вон-Один уже исчерпал принятый в столицах мира лимит взаимодействия с незнакомыми людьми.
Вон обернулся и оперся на трость с головой дракона.
— Прошу прощения, — повторил Томми, — но я в городе новичок. Вы не подскажете, где мне тут можно остановиться?
Вон воздел бровь.
— Деньги есть?
— Немножко.
Вон посмотрел на Томми рядом с его догорающим автомобилем: в руках чемодан и пишущая машинка в футляре. Оглядел открытую и доверчивую его улыбку, худое лицо, копну темных волос, и в мозгу его двадцатым кеглем всплыло английское слово «жертва» — из публикации на третьей полосе «Кроникл»: «В Вырезке[3] найдена жертва, до смерти забитая пишущей машинкой». Вон тяжко вздохнул. Он любил читать «Кроникл» каждый день, и ему не хотелось пропускать третью полосу, пока не минет трагедия.
— Пойдешь со мной, — сказал он.
По Коламбусу Вон пошел в Чайна-таун. Томми ковылял следом, время от времени оглядываясь на горящий «Вольво».
— Я очень любил эту машину. Пять штрафов за превышение скорости. Квитанции по-прежнему внутри.
— Очень жалко. — Вон остановился у помятой железной двери между бакалеей и рыбной лавкой. — Полста есть?
Томми кивнул и полез в карман джинсов.
— Полста неделя, — сказал Вон. — Двести полста месяц.
— Недели вполне хватит, — ответил Томми, отслюнивая две двадцатки и десятку от похудевшей денежной скатки.
Вон открыл дверь и пошел по узкой неосвещенной лестнице. Томми тащился за ним, стукаясь багажом, пару раз чуть не сверзился.
— Меня зовут Ч. Томас Флад. Ну, вообще-то под этим именем я только пишу. Люди зовут меня Томми.
— Хорошо, — сказал Вон.
— А вы? — Томми остановился на верхней площадке и протянул китайцу руку.
Вон на нее посмотрел.
— Вон, — сказал он.
Томми поклонился. Вон наблюдал за его телодвижениями, недоумевая, что это за чертовщина. Но полста есть полста, подумал он.
— Ванна по коридору, — сказал Вон, распахивая дверь и щелкая выключателем. С коек подняли головы пятеро заспанных китайцев. — Томми, — сказал Вон, показывая на Томми.
— Томми, — хором повторили китайцы.
— Этот Вон, — сказал Вон, ткнув в человека на левой нижней койке.
Томми кивнул.
— Вон.
— Этот Вон. Тот Вон. Вон. Вон. Вон, — сказал Вон, отсчитывая каждого, как костяшки на счетах, чем в уме оно, собственно, и было: полста, полста, полста. Он показал на пустую койку внизу справа: — Спишь тут. Бай-бай.
— Бай-бай, — сказала пятерка Вонов.
Томми произнес:
— Извините, мистер Вон…
Тот обернулся.
— Когда за постой платить? Завтра я иду искать работу, но налички у меня мало.
— Вторник и воскресенье, — ответил Вон. — Полста.
— Но вы же сказали — пятьдесят долларов в неделю.
— Двести полста месяц или полста неделя, платить вторник и воскресенье.
Вон ушел. Томми сунул чемодан и машинку под койку, а сверху на нее вполз сам. Не успев хорошенько обеспокоиться горящей машиной, он уже спал. «Вольво» он пригнал и Сан-Франциско прямо из Недержанья, штат Индиана, по пути останавливался только заправиться да отлить. Из-за баранки он три раза видел, как встает и заходит солнце. Измождение наконец догнало его на побережье.
Томми происходил из двух поколений работников конвейера «Недержаньевой компании вилочных погрузчиков». Когда в четырнадцать лет он объявил, что намерен стать писателем, отец его, Томас Флад-ст., воспринял известие с той недоверчивой терпимостью, кою родители обычно приберегают для чудовищ под кроватью и невидимых друзей. Когда Томми устроился работать в бакалейную лавку, а не на завод, отец неслышно вздохнул с облегчением — лавка, по крайней мере, профсоюзная, у мальчика будут льготы и пенсия. И лишь когда Томми купил старый «Вольво», и по городку пошли слухи, что из него растет коммунист, Том-старший озаботился всерьез. С каждым вечером отцовская экзистенциальная тревога росла — он слушал, как сын ночи напролет стучит по клавишам портативной «Оливетти»; и вот однажды вечером в среду он нажрался в зюзю в «Дорожках под звездами» и проболтался своим корешам по кегельбану.
— Под матрасом у мальца я нашел номер «Нью-Йоркера», — с трудом пробормотал он сквозь пары пяти кувшинов «Бадвайзера». — Надо признать: мой сын — педик.
Остальные члены «Радиаторной команды Билла по кеглям» сочувственно склонили головы и втайне возблагодарили Господа, что пуля попала в соседа по строю, а их сыновья по-прежнему надежно дрочат на движки «шевролетов» с цилиндрами малого диаметра и большие сиськи. Харли Бусински, которого недавно повысили до мелкого божества за то, что он выбил триста очков, обхватил Тома медвежьей лапой за плечи.
— Может, он просто немного попутал, — предположил он. — Пошли поговорим с пацаном.
Когда в комнату мальчика ворвалась пара ядрено-синих рубашек для кегельбана тройного размера с вышивкой, набитых парой собственно завсегдатаев кегельбана столь же тройного размера, к тому же на пивном ходу, Томми опрокинулся со стула.
— Привет, па, — произнес он с пола.
— Сын, нам надо поговорить.
Следующие полчаса два мужика гоняли Томми в хвост и в гриву отеческой версией допроса кнутом и пряником, изображая злого и доброго следователей — ну, или, допустим, Джо Маккарти и Санта-Клауса. В ходе допроса установили следующее: да, Томми действительно нравятся девчонки и машины. Нет, он не член коммунистической партии и никогда им не был. И да, он собирается делать писательскую карьеру, невзирая на свою нехватку связей с АФТ-КПП.[4]
Томми пытался ходатайствовать о карьере в беллетристике, но понял, что аргументы его бездоказательны (в немалой степени благодаря тому факту, что оба его допросчика были убеждены, будто «Отелло» — крик радости при встрече с женщиной). Его уже прошиб пот, и он было совсем смирился с поражением, но в отчаянии пульнул:
— А знаете, «Рэмбо» ведь тоже кто-то написал?
Томас Флад-старший и Харли Бусински с ужасом переглянулись. Откровение их поразило, потрясло и покоробило.
Томми гнул свое.
— И «Паттона» — кто-то же написал «Паттона».
Томми подождал. Мужики сидели бок о бок на его узкой кровати, покашливая и поерзывая, стараясь не встречаться с ним взглядами. Куда б ни посмотрели они, к стенам везде были прикноплены цитаты, написанные «Волшебным маркером»; повсюду лежали книги, ручки и пачки писчей бумаги; плакатами висели увеличенные фотографии писателей. В них вперялся Эрнест Хемингуэй, и блеск в глазах его как бы говорил: «Валили б рыбу ловить, ебилы».
Наконец Харли произнес:
— Ну, если хочешь быть писателем, тебе здесь нельзя.
— Прошу прощения? — осведомился Томми.
— Тебе надо жить в большом городе и голодать. Я Кафку от пюре не отличу, но прекрасно знаю: хочешь быть писателем — должен голодать. Ни шиша хорошего из тебя не выйдет, если не поголодаешь.
— Я даже не знаю, Харли, — вмешался Том-старший, не уверенный, что ему нравится перспективное отощание его и без того тощего сына.
— Кто в прошлую среду триста выбил, Том?
— Ты.
— И вот я говорю, что мальчишке надо ехать в город и там голодать.
Том Флад посмотрел на Томми так, словно его отпрыск стоял на крышке люка под виселицей.
— Сынок, ты уверен насчет писателя?
Томми кивнул.
— Может, тебе сэндвич сделать?
Если б не особо наглядный документальный телефильм о бомбе в Мировом торговом центре, Томми вообще-то поехал бы голодать в Нью-Йорк, но Том-старший не намеревался разрешать сыну «нарываться на шоблу террористов с полотенцами на бошках». И в Париже мог бы поголодать, если бы при беглом осмотре «Вольво» не обнаружилось, что машина не перенесет сырости перегона своим ходом. Так он оказался в Сан-Франциско, и хотя завтрак бы ему не помешал, цветы волновали его больше еды.
Томми подумал: «Надо просто посидеть здесь, посмотреть, кто их оставляет. Застать на месте преступления».
