Софья Ролдугина - Кофе и Карнавал
Мимо компании мы проследовали молча, но после я решилась поинтересоваться у маркиза:
— О ком это они?
— На корабле завелся воришка, — пожал плечами дядя Рэйвен. — Пока ворует по мелочи. Где-то пропало одеяло, где-то — тарелка с пудингом… К слову, пустая тарелка потом нашлась у дверей кухни. Видимо, на «Мартинике» путешествует нелегальный пассажир. Учитывая размеры корабля, не стоит этому удивляться — здесь может тайком разместиться целый отряд. Особенно если есть сообщник среди команды. А люди, естественно, тут же заговорили о призраке… Что ж, моряки — народ суеверный.
Я вежливо посмеялась, но после этого разговора — глупо, конечно — стала с опаской поглядывать в темные коридоры. И, наверно, поэтому померещился мне перед сном неясный силуэт в изножье кровати…
…море похоже на жидкое серебро.
Остов древней каравеллы венчает риф — мертвая корона повелителя глубин. Призрачные огни — лайлак и шартрез, сангрия и янтарь — усыпают растресканные мачты. Человечьи кости белеют сквозь толщу воды; риф — одно большое кладбище.
Едва касаясь голыми ступнями сияющей воды, я сижу на старинной пушке — наполовину погруженной в воду, проросшей кораллом и морской травой. Небо беззвездно и бездонно, и лишь холодная луна зависла в пустоте, тщетно пытаясь разогнать синеватый мрак. Леди Милдред стоит рядом со мною, в тяжелом платье из красного бархата, и ноги ее по щиколотку погружены в волну, а юбки намокли до середины. Из трубки течет белесый дым и льнет к остову корабля.
— Как ты думаешь, милая Гинни, смерть — это благо?
Я наклоняюсь и погружаю руку в соленую воду. Исцарапанную кожу немного щиплет. Вскоре пальцы натыкаются на что-то гладкое на скале.
Человеческий череп.
В лунном свете кость становится ещё белее, чем она есть. Это неприятно видеть, и я подманиваю ближе красноватый огонек. Он не сделает кость живее, но подарит ей призрачное тепло.
— Думаю, что смерть — это неизбежность.
В пустых глазницах свернулась чернота.
— Не всегда… — Милдред покачивает трубкой, стряхивая густой дым в волну. — Люди на этом корабле были пиратами, Гинни. Тридцать человек — тридцать отчаянных убийц. Два дня они преследовали судно, на котором ехали в Колонь те, кому не нашлось места в Старом свете. Не одинокие путешественники, но семьи, ищущие землю, где можно пустить корни. Эти странники не были богаты; догони каравелла их лёгкое суденышко — и поживы пиратам бы не нашлось. И тогда в ярости они уничтожили бы всех — и женщин, и детей. Но море отчего-то решило иначе; начался шторм, а потом на пути пиратского корабля из глубин вдруг поднялся риф. Никто не выжил — ни один из тридцати убийц, чья кровь была черна, как сажа. Как ты думаешь, Гинни, благо ли это?
Череп в моей руке вдруг становится тяжелым, словно бронзовый шар, выворачивается — и падает в море, не порождая ни кругов на воде, ни брызг, ни пены.
— Это судьба. Наверно… Кто знает, какие люди плыли в Колонь на том корабле? Были ли среди них убийцы? Зачинатели новых войн? Или те, кто принес потом стране мир и процветание, и потому судьба хранила их?
Я наклоняюсь и вглядываюсь в темную глубину; череп медленно опускается в бездну, и красноватый огонек, пронзая толщу воды, летит за ним — по долгой, долгой спирали.
Бабушка улыбается беззвёздному небу.
— Кто знает… На том корабле мы с Фредериком совершали свое первое в жизни путешествие. На том корабле был тот, кто потом убил моего сына…
Я поворачиваюсь так резко, что теряю равновесие.
Море принимает меня ласково и жадно.
Последнее, что различают мои глаза, пока грудь наполняется горькой влагой — белое, словно кость, лицо Милдред.
На следующий день на море был небольшой шторм. К счастью, на комфорте это никак не сказалось, разве что ходить мне стало немного труднее, но благодаря Лиаму я справлялась. Капитан Мерри настоятельно не рекомендовал прогуливаться по палубе — из-за сильного северного ветра. Знакомство с семейством Шварц откладывалось на вечер, до ужина… Я попыталась было найти дядю Рэйвена, но его секретарь, молодой человек в идеально пошитом костюме цвета кофе, вежливо и непреклонно спровадил меня, сославшись на то, что «маркиз, увы, занят делами неотложными и почти что государственными».
Шутку я оценила, но скуку мою это развеяло ненадолго.
Мысли невольно возвращались к странному сну. Были ли бабушкины слова всего лишь порождением ночных страхов — или настоящим предупреждением? Убийца, следовавший на том же корабле, на котором плыли юные Милдред и Фредерик… А потом я вспомнила, что бабушка вела во время путешествия некие дневники. До того, как родители отправили меня в пансион, она часто зачитывала вслух отрывки, дополняя их воспоминаниями. И, возможно, там…
Меня охватило волнение.
Усилием воли успокоившись, я попросила Мадлен сказать горничной по ярусу, чтоб она принесла из ресторана горячего шоколада со свежей выпечкой и записала на наш счет.
— Леди Гинни, а что вы такое пишете?
Когда Лиам успел пройти в мою каюту и заглянуть через плечо, я не заметила — и потому отшутилась:
— О, научишься хорошо читать — узнаешь. Как поживает твое задание, к слову?
— Учу умножение, — скис Лиам. — Да без толку пока. И вот давеча исписал этой, как её, каллиграфией целую страницу, и буквы уже, как белки, не скачут, а Мадлен всё ругается.
— Мастерство приходит со временем, чего бы это не касалось, — улыбнулась я, закрывая тетрадь, где только что записала подробности своего сна — на всякий случай. — Так что не унывай. Сейчас служанка принесет горячего шоколаду, а после ланча мы втроем — ты, я и Мэдди — прогуляемся по палубе. Моя нога уже гораздо лучше — думаю, скоро смогу ходить с помощью одной только трости. Дядя Рэйвен, правда, посмеивается и говорит, что она предназначена не только и не столько для ходьбы… и правда, тяжеловатая вещь. Но зато красивая, да и ручка очень удобна, — продолжала я заговаривать Лиаму зубы, пряча тетрадь в стол и запирая на ключ. Делиться мыслями о странном сне отчего-то совсем не хотелось. — К тому же капитан Мерри должен вот-вот познакомить нас с одной замечательной алманской семьей, у которой есть сын — твой ровесник, Лиам. Думаю, вы подружитесь, а не подружитесь, так ты хотя бы привыкнешь держаться в высоком обществе. До сих пор мы с тобой бывали лишь у моих друзей, но вскоре после возвращения придется провести официальный прием, дабы показать тебя нужным людям. И к этому следует серьезно подготовиться.
Лиам заметно спал с лица.
— Я, это… пойду умноженье поучу! И ещё страницы две этой каллиграфии понакалякаю, чтоб Мадлен довольная была!
Я проглотила смешок.
Кажется, найден способ вдохновлять Лиама на учёбу.
После ланча небо и впрямь немного расчистилось, хотя море все еще штормило. Но можно уже было прогуляться по крытой палубе, любуясь бурными волнами цвета свинца и подышать славным морским воздухом. Дважды мы обошли корабль вдоль борта, а потом остановились, чтоб дать отдых моей ноге. Тут-то к нам и подошел капитан Мерри, сияющий, что твое весеннее солнышко.
— Хорошего дня, леди Виржиния, мисс Рич, баронет Сайер, — раскланялся он со всеми нами, даже с Лиамом, причем совершенно серьезно. Я ответила капитану в духе ни к чему не обязывающих светских любезностей, Мадлен также просияла улыбкой, и только Лиам остался хмур. — Счастлив видеть вас в добром здравии! Увы, не все мои гости могут гордиться такой похвальной стойкостью перед лицом стихии. Но есть ещё одно благородное семейство, снедаемое скорее скукой, нежели морской болезнью. Вы не возражали бы, если б я представил их вам, леди Виржиния?
— О, полагаю, речь идет о Шварцах, о которых мы все уже весьма наслышаны? — прощебетала я беспечно, мысленно благодаря дядю Рэйвена за заботу. Наверняка он захотел познакомить меня со Шварцами, одновременно преследуя и некие тайные цели, но пока наши стремления совпадали. — Буду искренне рада! Они также прогуливаются?
— Нет, все же на палубе слишком сыро, по мнению миссис Шварц, — с улыбкой сообщил капитан. — Да и в Восточном салоне сегодня и только сегодня подают сладости в никконском стиле — вы ведь не захотите упустить такое событие? Кстати, полотна, вывешенные там же, мне подарил один друг, также капитан, но из самого Никкона. Нарисовал их его брат, также мой знакомый и замечательный художник, вдохновляемый мифами и легендами своей утонченной родины…
Поддерживая светскую беседу, мы проследовали к Восточному салону.
Сознаюсь честно, я ожидала, что Шварцы будут выглядеть как типичные алманцы, рыжие, веснушчатые и полноватые, но они скорее походили на аксонцев. Карл Шварц неуловимо напоминал чем-то самого капитана Мерри — такой же не особенно высокий, но с осанкой потомственного военного, с умными светлыми глазами и внушительным носом. Существенное различие заключалось в том, что капитан постоянно улыбался, и потому казалось, что он словно бы источал ощущение радости и благожелательности. А Карл Шварц был ужасно хмур; кроме того, он щеголял роскошными усами, каких мне давно не приходилось видеть — в Аксонии царила мода на чисто выбритые лица.
