Владимир Данихнов - Колыбельная
–Ну ты даешь,– курильщица покачала головой.
–Смелая!– завопил парнишка со штопором, и все засмеялись.
–Давайте выпьем за смелость,– предложила девушка, которая любила гладить стены.
Предложение пришлось кстати. Они выпили за смелость, потом за родителей и за «родителей наших детей», потом еще за что-то. Разошлись поздно, довольные собой и друг другом.
Курильщица поднялась рано, перед самым рассветом. Она погладила новый брючный костюм, который купила неделю назад на распродаже, чтоб поразить бойфренда своим великолепием, и переоделась в него; накрасила губы и подвела ресницы. Повертелась в костюме возле зеркала, щелкнула языком: ах, какая красотка. С люстрой пришлось повозиться. Наконец она сняла ее и аккуратно положила на стол, чтоб не разбилась, потому что люстра была дорогая и красивая. Сделала петлю точно так, как было показано на картинке в Интернете. Привязала веревку к крюку. Поставила под крюк табуретку. Долго выбирала расположение табуретки, чтоб табуретка оказалась точно под крюком. Забралась на табуретку; вэто время мимо ее комнаты проходил второкурсник, который искал, чем бы похмелиться: он заглянул в открытую дверь и увидел, как девушка в брючном костюме стоит на табуретке с петлей на шее. Второкурсник бросился в комнату и вытащил самоубийцу в коридор. Курильщица брыкалась и царапалась, а потом разревелась, потому что пока второкурсник вытаскивал ее, брючный костюм испачкался, а рукав порвался. Доктор, который позже лечил курильщицу, рассказал эту историю жене, присовокупив: сколько на свете дур, ты не представляешь. Жена кивнула: и не говори. Она вспомнила, как давно, лет двадцать назад, резала столовым ножом вены из-за несчастной любви и заляпала кровью новую плитку в ванной; папа сильно ругался и бросил сгоряча: жаль, что у тебя не получилось! Ей стало грустно, но потом она вспомнила, что скоро из школы вернется сын, и пошла на кухню варить гороховый суп.
Глава седьмая
Гордеев подошел к «газели», наклонился и провел указательным пальцем по бамперу. Кивнул: именно в этом автомобиле с крытым кузовом Молния и перевозил своих жертв. Удобная штука; вы согласны со мной, Кошевой? Кошевой не отвечал. Он медленно шагал вдоль стены, обходя мусор, скопившийся на полу. Это место напоминает пресловутый склад речного вокзала, заметил Гордеев, вам так не кажется? Кошевой молчал. В темноте его куртка, казалось, светилась. Гордеев следовал за белым пятном светящейся куртки. Под крышей шуршал обрывками целлофана ветер. Рядом капала вода: кап-кап. И снова: кап-кап. В ушах шумело. Только бы не уснуть, подумал Гордеев. Он споткнулся об арматуру и схватился за холодную стену левой рукой, правой продолжая крепко держать пистолет. Кошевой остановился. Чуть не упал, признался Гордеев. Кошевой снова двинулся вперед. Гордеев следовал за ним, стараясь смотреть под ноги. Вы знаете, Кошевой, сказал он, я был бы рад, если б оказалось, что Молния не вы. Понимаете, мне понравилось, как вы сочувствуете людям, которые сломлены горем. Я завидовал вашему умению; я-то давно разучился сочувствовать. Молчите? Великолепно. Честно говоря, я надеюсь, что вы не убийца. Я вам почти верю. Думаете, я вру? Ни черта подобного. В глубине души я надеялся, что вы станете мне другом… другом,– задумчиво повторил он.– Другом-другом-другом. Боже, что я несу?– Гордеев засмеялся.– Это из-за недостатка алкоголя в крови. Не слушайте меня, Кошевой; этот тоскливый город сожрал меня с потрохами.
Белое пятно сдвинулось вправо. Гордеев моргнул. Кошевой поводил в темноте фонариком: пятно света заметалось, выхватывая из темноты мусорные горы, которые чередовались с бетонными равнинами. Затем луч уперся в металлическую дверь. Кошевой подергал ручку, но дверь не открылась. Тогда он достал из кармана ключ на веревочке и вставил в замочную скважину. Вот бы увидеть его лицо, подумал Гордеев; черт знает, что со мной творится, но если я увижу его лицо, то дело пойдет на лад. Мысль увидеть лицо Кошевого не покидала его. Гордеев сдвинулся вправо, но Кошевой повернулся так, что Гордеев видел только его спину. Он мои мысли, что ли, читает?– с раздражением подумал Гордеев. Кошевой повернул ключ в замке: дверь открылась. Они вошли в пустой коридор: краска на стенах облупилась, потолок прогнил, видны были чердачные перекрытия. Кошевой направил луч в темноту, и Гордеев увидел в конце коридора еще три двери. Здесь холодно, сказал Гордеев, вам так не кажется, Кошевой? Кошевой промолчал, но Гордееву показалось, что он услышал какой-то странный звук, вроде смешка. А может, и не смешок; может, это крысы, подумал Гордеев.
Они вошли в левую дверь, за которой оказалась комната. Под ногами хрустело стекло, потеки на стенах блестели, когда на них попадал свет; они миновали еще одну дверь, потом другую, третью. Гордеев мечтал лечь и уснуть. Он опустил пистолет, покорно следуя за Кошевым. Он не понимал, что тут делает. Ему казалось, что человек, за которым он идет, ведет его к месту ночевки. Где-то здесь должна быть комната с кроватью, подумал он, мне хватит обычной раскладушки, мне не нужен комфорт, всем людям нужен комфорт, а мне нет, мне уже ничего не нужно, только немного сна, черт возьми, если понадобится, я усну прямо на полу, но почему здесь так холодно? Он снова услышал смешок. Проклятые крысы, подумал он, такое чувство, что они следуют за мной, ползут в сыром пространстве между стенами, чтобы внезапно напасть со спины. Здесь наверняка обитают полчища крыс, у них смешные крохотные лапки, они скребут ими по кирпичу, желая свести меня с ума; господи, как же мне хочется спать.
Они миновали еще одну дверь, за ней была лестница, которая вела вниз, в темноту. Гордеев потрогал стену: ледяная. Какое-то время он мог ясно соображать.
–Вы хотите сказать, Кошевой, что человек, к которому мы идем, находится внизу?– спросил он.
Кошевой не ответил. Гордеев потоптался на первой ступеньке и поставил ногу на следующую. Ступеньки чертовски скользкие, подумал он, надо быть аккуратнее, чтоб не свалиться. На этой проклятой лестнице можно запросто свернуть шею. Он преодолел еще с десяток ступенек и остановился передохнуть. Свет фонарика мигнул внизу и пропал. Гордеев очутился в кромешной темноте. Он замер, прислушиваясь: тишина. «Здесь так холодно, что больно дышать,– подумал он.– Чего я жду? Надо развернуться и уйти. Вернусь тем же путем, что и пришел». Теперь ему казалось, что он пришел в это чужое место один; он что-то ищет здесь, что-то важное, но что, черт возьми, и зачем? Ему ничего не нужно, он всё видел и всё понимает. Держась за стену, он сделал шаг вниз. Потом еще один. Звуки глохли в узком пространстве, морозный пар оседал на стенах. Макушка уперлась в низкий потолок. Гордеев наклонил голову и пробормотал: я пес, сонный пес, мертвый пес. Он провел рукой по голове: волосы были влажные и холодные. Он опустил ногу на ступеньку и поскользнулся. Долю секунды ему казалось, что он сумеет удержать равновесие, но – не сумел. Проехав на заднице несколько ступенек вниз, он наконец затормозил. Попытался встать; правая нога заскользила, и он замер, схватившись рукой за выступ в стене. Спокойствие, подумал он. Мне нужна еще одна свободная рука. Иначе я не поднимусь. Я положу пистолет на ступеньку, осторожно встану, затем наклонюсь и подниму пистолет. Я проделаю это за несколько секунд, ничего страшного за это время не случится. Ему не пришло в голову, что пистолет можно сунуть в кобуру; какая-то часть его мозга считала, что это сон и вскоре он проснется: происходящее просто не могло быть реальностью. Он положил пистолет на ступеньку и, хватаясь руками за стены, попытался подняться. Вставая, он задел ботинком пистолет. Пистолет, ударяясь о ступени, полетел в пустоту. Раздался всплеск, и наступила тишина. Гордеев подумал, что должен бы испугаться, но страха не было. Наоборот, он почувствовал прилив сил. Мысли двигались в голове упорядоченно, как марширующие солдаты. Гордеев понимал, что где-то внизу притаился Кошевой, и медленно, но уверенно пошел вниз. И все-таки, Кошевой, я больше вас люблю детективы, сказал он. Судите сами: я мог бы явиться к вам днем в сопровождении моих людей, мог взять вас совершенно без проблем; однако я сам усложнил себе жизнь. Мой отец сказал правду: я играю в детектива. Играю, потому что иначе скучно. «А что насчет меня?» – спросите вы. А ничего. Вы банальный психопат. Может, у вас раздвоение личности, не знаю. Или вы придумали себе это раздвоение, потому что вам тоже скучно. Молчите? Прекрасно. Знаете, как я проник в вашу квартиру? Я на время позаимствовал у вас ключ, сделал слепок и заказал дубликат. Представляете, сколько лишних проблем я себе создал? Вместо того чтоб сразу арестовать вас, я весь вечер прождал в машине возле вашего дома, как в каком-нибудь паршивом триллере; вместо того чтоб сдать вас полиции, я поверил вам и поехал сюда; вместо того чтоб пристрелить вас, когда стало ясно, что кроме нас на этом складе никого нет, я заставил себя думать, что вы невиновны; господи, я даже уронил пистолет. Как вам такой подарок, Кошевой?
