Фернандо де Без - Повелитель звуков
Оба мы сняли одежды. Медленно, не торопясь, наслаждаясь каждым мигом. Я приблизился к ней, бросился рядом с ней на кровать и принялся целовать губы, щеки и шею.
Потом я начал ласкать ее живот, ее лоно, ее руки. Я исследовал губами каждый уголок ее тела.
Когда страсть достигла своего апогея, я проник в ее лоно, в храм жизни, откуда испокон веков выходит на свет род человеческий. Марианна вздохнула, закатила глаза и повернула голову набок. Мне показалась, что она смотрит в одну определенную точку, на ночной столик рядом с нашей кроватью. Там, под книгой, был спрятан какой-то небольшой предмет. В этот миг ужасная мысль ночным факелом вспыхнула в моем мозгу. Неужели Марианна знает что-то, что мне неизвестно? Мы продолжали любить друг друга, но в этом действе не было ни чувственности, ни сладострастия. Эротизм — не более чем себялюбие, что рядится в одежды любви; напротив, половой акт во всей его первозданности есть чистая любовь, отринувшая гордыню и стяжательство. Я не поэт, отец Стефан, и не умею говорить метафорами и аллегориями. Нет, искусство здесь бессильно. Все что я могу — это описать механику наших тел. Наш акт был лишен всякого эротизма, это была страсть в голом, неприкрытом виде, не имевшая иной цели, кроме самой себя. Иначе и быть не могло… Да и как может вечная любовь унизиться до глупых жеманных игрищ мещан. Нет, нет… Как я уже говорил, отец Стефан, вечная любовь лишена телесности.
В этот миг Дионисий и аристократ подняли рапиры, в которых отразился лунный свет. Первый удар, за ним еще один, выпад, защита. Дуэлянты сражались молча, но их взгляды были красноречивей всяких слов: в них была разлита ненависть. Аристократ, прошедший хорошую школу, фехтовал в десять раз лучше, чем мой друг. Дионисий же в свое время с грехом пополам освоил четыре приема, да и те за ненадобностью позабыл. Но любовь к княгине Анне с лихвой окупала его неумелость, и он отражал удары, которые наносил ему разъяренный противник. Чуть поодаль, укрывшись в кустах, за ними наблюдала княгиня Анна. Мужчины сражались за нее. Она смотрела на них и молилась. Силуэты слились в яростной схватке. Дуэлянтов можно было узнать лишь по теням.
Противники продолжали свой смертельный танец, а мы с Марианной продолжали свой. Наши взгляды встретились. В них плескался ужас, жестокий ужас. Страх перед неизбежностью смерти. Да, мы столько лет ждали, когда наступит этот миг, но знали и то, что эта встреча станет для нас последней.
Я опустил руку под матрас и нащупал клинок. Все было готово. Марианна вновь взглянула на книгу, лежавшую на ночном столике. В памяти гулким эхом прозвучали слова господина директора: «…но и она может прознать об этом, Людвиг… У нее тоже может быть кинжал… Выживет лишь один. Тот, кто решится на пике страсти предать своего возлюбленного… Он сделает это и будет свободен. Иного пути нет…» Неужели Марианна тоже прячет кинжал? И действительно, в этот момент Марианна провела рукой по столу, подняла книгу, и в воздухе тускло блеснула сталь клинка. Она стремительно перевернулась, так что она оказалась сверху, а я — снизу. Наши тела по-прежнему содрогались в любовной схватке. Я распростерся в постели, а Марианна занесла надо мной кинжал, готовясь нанести один-единственный удар. Вероятно, она тоже знала о заклинании и собиралась вонзить острие мне в сердце, навсегда разрушив чары заклятия.
В темноте продолжалась дуэль мужчин, влюбленных в Анну. Острые клинки со свистом рассекали воздух, готовые вонзиться в тело противника. Дуэлянты устали, каждый удар отдавался невыносимой болью в руках, ноги будто налились свинцом. Дыхание превратилось в одышку. Внезапно Дионисий оступился и упал на землю, обманутый муж бросился на него, как коршун на цыпленка, но мой друг и на этот раз смог остановить молниеносный выпад.
Я вновь взглянул на Марианну. Она сжимала кинжал, и глаза ее были полны слез. Наши тела двигались не переставая, они не слышали тяжелой поступи смерти. В этот миг я достал из-под матраса свой кинжал и показал его ей. Ее глаза удивленно расширились.
Да, так оно и было. Тристан и Изольда сошлись в роковой схватке любви и смерти. Любя, мы предавали друг друга. Доводилось ли кому-либо из людей испытать подобный позор? Печальное зрелище: он и она заманили друг друга в смертельную западню.
Пальцы Марианны разжались. Нож выпал из ее рук:
— Я не могу! Это выше моих сил! Так давай умрем! Дай мне отведать своего смертоносного эликсира, а я дам тебе свой!
На мгновение я замешкался. Марианна бессильно опустила руки. Я перевернулся на спине и вновь оказался на Марианне. Теперь она лежала подо мной, я придавил ее своим весом. Гнусный голосок нашептывал: «Убей ее, Людвиг! Чего же ты ждешь? Убей ее!»
Я сжал в руке рукоять кинжала и закрыл глаза, слушая как пульсирует в моем сердце любовь. «Прочь, прочь от меня, чертов пересмешник!» Мне вспомнилась тетя Констанция, так и не сумевшая преодолеть тяготение рока. Незадолго до смерти, стоя на пороге лепрозория, она сказала мне: «Такова твоя натура. Ты никогда не останавливаешься на полпути…» Титаническим усилием воли я протянул кинжал своей жене:
— Возьми его, Марианна! Возьми и стань свободной. Убей меня! Пик страсти близок! Вонзи его мне в сердце, когда я подам тебе знак…
Из глаз Марианны хлынули слезы:
— Нет, Людвиг, не проси меня убить тебя! Сделай это сам! Ты же видишь, я не смогла убить даже себя!
И она отстранила мою руку. В этот миг я проклял себя, проклял за то, что смог усомниться в моей возлюбленной. Занося свой кинжал, она целила не в мою грудь, а в свою!
Дионисию удалось подняться на ноги, и теперь на земле оказался сам аристократ. Час пробил. Другой такой возможности моему другу могло и не представиться. Он провел неудачную атаку, и шпага соперника вспорола ему руку. В глухой ночи, взметнув стаи ворон, раздался истошный крик: «Осторожней, Дионисий, осторожней!..»
Наши тела двигались, не переставая. По щекам катились слезы. Мы оба знали: пик страсти близок. Еще немного, и моя крайняя плоть исторгнет в нее белый яд, а кожа моя впитает ее смертоносный бальзам.
— Нет, Марианна, я не могу убить тебя… — Грудь мою разрывали рыдания. — Я не хотел этого. Мой кинжал предназначен мне.
— Так отбрось его и давай завершим то, что начали однажды, повстречавшись в лабиринте. Давай обменяемся эликсирами смерти, которых жаждут наши тела, давай раз и навсегда покончим с этой пыткой. Сомкнем наши объятия и подарим друг другу высшее блаженство, которое только может испытать смертный мужчина и смертная женщина! Давай умрем от любви!
Тристан
Так примем Смерть мы.
Смерть одну…
Вечно вместе, без конца, непробудно и бесстрашно,
в мире снов, в блаженстве тайном будем жить мы счастьем Любви единой, вечной!
Изольда (Глядя на него, в экстазе.)
Так примем Смерть мы, Смерть одну…
Тристан
Вечно вместе без конца…
Изольда
…непробудно…
Тристан
…и бесстрашно…
Изольда
…в мире снов…
Тристан и Изольда
…в блаженстве тайном будем жить мы
счастьем любви единой, вечной!
Нет, отец, я не мог смириться с такой участью. Я не мог позволить, чтобы мой смертоносный эликсир проник в тело Марианны. Она желала, чтобы мы умерли вместе и тем самым положили конец нашему заклятию… Я подумал о тете Констанции и вспомнил слова господина директора: «Если ты совокупишься с наследницей Изольды и не умрешь, ты обретешь свободу, свободу от эликсира, свободу от вечной любви…»
Дионисий взвыл отболи, его ноги подкосились. Острие шпаги со свистом прошло мимо аристократа. Тот поднялся с земли, схватил шпагу и, изготовившись, нанес решающий удар. А я… я на пике наслаждения, прежде чем мое семя проникло в лоно Марианны, развернулся, приподнял правое колено, опустил кинжал и…
61Кровь.
Реки крови.
Два сдавленных крика.
Двое смертельно раненных мужчин.
Дионисий с ужасом смотрел, как шпага пронзила его сердце. Схватившись руками за грудь, он стал медленно клониться к земле. Из груди хлестала кровь. Он упал на колени и простонал имя возлюбленной:
— Анна… любовь моя. Я умираю ради тебя…
Нет, Дионисий умирал не от смеха, как я ему однажды предрек. В этот миг из кустов выбежала княгиня, бросилась к Дионисию и, склонившись над ним, с глазами полными слез, вскричала:
— Нет! Нет! Не покидай меня, Дионисий!
Собравшись с последними силами, певец, задыхаясь, прошептал:
— Я всегда любил и всегда буду любить тебя, Анна.
И умер с ее именем на устах. Анна опустила голову на его грудь и зарыдала, а потом, увидев перед собой черные ботфорты мужа, подняла шпагу Дионисия и, как раненая львица, ринулась на убийцу возлюбленного.
