Софья Ролдугина - Пряный кофе
– Правда? – недоверчиво переспросила она.
Выпрямить спину и расправить изрядно обгорелую накидку на плечах было невообразимо трудно, однако я сделала это – и кивнула, уверенно и светски:
– Разумеется. Я ведь леди – значит, я справлюсь с чем угодно.
И пусть такие самоуверенные слова были откровенным преувеличением, до автомобиля мне действительно удалось добраться без посторонней помощи.
А Лайзо уцелел, и, более того, особенно и не пострадал, умудрившись выбраться в очередной раз сухим из воды – или, точнее, невредимым из огня. Впрочем, тогда я едва ли осознавала это. Поездка прошла точно в лихорадке. Запомнилось, как Лиам, сидя рядом с водительским местом, постоянно тараторил, вновь и вновь рассказывая, как они с Юджи терпеливо ждали, как боялись и как были рады увидеть меня, как удивились, обнаружив мальчиков Андервуд-Черри в корзине… Запомнился чёткий профиль Лайзо на фоне светлеющего неба, и собственное изумление – неужели ночь закончилась так быстро?
Но ярче всего отпечаталось в памяти, как я обнимала Мадлен, гладила её по спине и рукам, вздрагивая каждый раз, когда натыкалась на ожоги и раны. А она всхлипывала, тяжело дышала, но никак не могла расплакаться, только открывала рот, словно рыба, выброшенная на берег. Из трещинки на губе сочилась кровь.
– Ххха-а… Хха-а-а… – выдыхала Мэдди, и брови её были заломленным болезненно острым углом. – Ха…
– Тише, тише, – повторяла я. – Всё уже позади.
А потом она вдруг словно вовсе лишилась способности дышать – и закаменела. Взгляд её застыл. И когда я похолодела от ужаса при мысли, что самая близкая подруга умерла у меня на руках, она вдруг произнесла тихо, сдавленным, сипящим голосом:
– Хэрриэт. Я Хэрриэт.
И наконец расплакалась.
Когда мы вернулись домой, Паола уже проснулась и успела перепугаться до седых волос. Я, к несчастью, пребывала в таком состоянии, что даже успокоить её не смогла. Моего самообладания хватило лишь на то, чтобы отдать несколько коротких приказов: Клэру Черри ничего не говорить, слуг не пугать, немедля послать за доктором Хэмптоном, чтоб он осмотрел детей и Мадлен. А меня не будить до вечера и никому не входить в мою спальню, даже если приедут одновременно Его Величество Вильгельм Второй, святой Игнасиус – покровитель Бромли, мой адвокат мистер Панч – и все разом потребуют аудиенции.
– А причём здесь адвокат? – робко поинтересовалась Юджиния.
– Не знаю, – царственно ответила я и закрыла дверь спальни, потом забралась на кровать – и, кажется, тут же заснула.
И проснулась даже не вечером, а на следующее утро – в совершенно другом мире.
Юджи явилась на звон колокольчика незамедлительно. После тёплой ванны разум у меня достаточно прояснился, чтобы я могла говорить о делах.
– Ох, леди Виржиния, как же хорошо, что вы очнулись! – воскликнула Юджи со слезами на глазах, помогая мне облачиться в домашнее платье из тонкой шерсти в серо-голубую клетку. – Сэр Клэр Черри… – и она захлебнулась вздохом, так и не договорив.
Я представила, что могло устроить моё родное чудовище за целые сутки ничем не ограниченной свободы – и содрогнулась.
– Он сейчас в особняке?
– Да-а, – всхлипнула Юджиния и с неожиданно мстительным выражением сузила заплаканные глаза. – Но к Мадлен я его не пустила. Просто заперла дверь на замок и села там, а ключ давала только доктору и миссис Мариани. Он сказал, что я глупая, и уродливая, и неблагодарная, и счастья у меня никогда в жизни не будет, и что место мне в бор… в бор…
– Он тебя ударил? Или только ругался? – уточнила я, разглядывая драгоценности в шкатулке. Обычно мне казались вульгарными слишком дорогие украшения, но сейчас изящные серьги с сапфиром, точно по волшебству, притягивали взгляд. Как если бы я на праздник собиралась, право слово!
– Ущипнул меня за щёку. Два раза. Очень больно, – вздохнула Юджиния. Левая щека у неё действительно была слишком румяная. – А этот его Джул так страшно смотрел!
Что ж, за несколько недель безупречного поведения я слегка отвыкла от обычного Клэра Черри.
– Видишь, раз он только ругался, значит, не слишком-то и злился. Не бойся, раз я проснулась, он станет вести себя немного поосторожнее… Как себя чувствуют мальчики?
Юджиния расцвела – возиться с детьми ей определённо нравилось.
– Не помнят ничего. Ближе к полудню проснулись. Но доктор сказал, что они здоровенькие, совсем-совсем.
– Хорошо, – кивнула я и улыбнулась, скрывая волнение. Следующий вопрос задать было куда сложнее. – А… Мадлен? Как она?
– Побилась сильно, – вздохнула Юджиния и потянулась за расчёской, чтобы привести мои волосы в порядок. – Руки и спина у неё в ожогах и в ушибах, но доктор говорит, что она поправится скоро. Ходить нормально ещё с неделю не сможет, подвернула ногу. Но, леди Виржиния, она не ест почти ничего! Только чашку бульона выпила – и всё!
Утренняя лёгкость исчезла, точно её и не было.
– Понятно, – произнесла я негромко. Наверняка Мэдди – или Хэрриэт? – ждала моего визита, а я проспала целые сутки. И выглядело это так, словно её бросили. – Что ж, сходи на кухню и подбери что-нибудь на завтрак. На двух человек. Я сама отнесу поднос к Мадлен. Клэру, если он опять привяжется, скажи, что через два часа я жду его на чашку кофе в голубой гостиной.
– Будет сделано! – откликнулась Юджиния, правда, без воодушевления: похоже, её вновь стала пугать сама мысль о разговоре с Клэром.
Время завтрака, разумеется, уже миновало, однако на кухне нашлось всё для плотной, пусть и не слишком изысканной трапезы. Свежий хлеб с семенами подсолнуха и тыквы на хрустящей корочке; холодный телячий паштет с грибами, приправленный базиликом; горячие помидоры, фаршированные рыбой, яйцом и сыром – весьма сытное блюдо, приготовленное на скорую руку из остатков вчерашней трапезы; на десерт – миска крохотных пирожков, начинённых вишней и грецкими орехами.
И, разумеется, целый кофейник превосходного, только что сваренного кофе с розмарином и имбирём, бодрящего и согревающего одновременно.
Юджиния прикатила тележку с завтраком прямо ко мне в спальню, а затем прислушалась – и пробкой выскочила в коридор. Через мгновение я услышала, как она тараторит где-то за углом, что «леди Виржинии» не здоровится, но сейчас она вкушает прописанный доктором бульон по особому рецепту, и примерно через два часа непременно найдёт в себе силы, чтобы спуститься в голубую гостиную и…
Клэр ответил что-то резкое и наверняка неприятное, но всё же ушёл – под аккомпанемент любезных предложений принести ему кофе – или чая, или свежего печенья, или кексов, или чего ещё он пожелает.
Я воздала должное изобретательности Юджи и, выждав достаточно времени, выкатила тележку в коридор, стараясь не шуметь.
Мадлен разместили в гостевой спальне для близких родственников – на том же этаже, но гораздо дальше, почти у самого перехода в другое крыло.
Дверь в комнату отворилась беззвучно. Мадлен сидела на кровати, опираясь на подушку, но, кажется, спала. На столике у изголовья лежала тетрадь в жёсткой обложке, а рядом – карандаш.
Сердце у меня сжалось: неужели то имя, тот тихий шёпот – всё было сном?
Заперев дверь на ключ, я подвезла тележку поближе, придвинула к кровати стул и лишь затем позвала:
– Мэдди, проснись.
Она открыла глаза почти сразу, но сперва её взгляд лишь рассеянно бродил с предмета на предмет. Заметив меня, она вздрогнула и испуганно вжалась в подушки. Я поняла, что ходить кругами ещё дольше уже нельзя.
– Мне известно о Валхе и об Абени. О седом джентльмене и его чернокожей служанке. Не знаю, что прежде произошло между вами, но вчера ты спасла моих племянников, рискнула своей жизнью… Не важно, что было до того. Ты навсегда останешься моей подругой, почти сестрой, и, прошу, больше никогда не пытайся убежать. Я слишком часто теряла близких людей… боюсь, если потеряю тебя, то не выдержу.
В уголках глаз у неё вновь появились слёзы. Она кивнула – и отвернулась, прикусив губу.
– Позавтракаем? – предложила я с улыбкой, чувствуя, что ещё немного – и сама расплачусь.
Мы трапезничали в полной тишине, передавая друг другу хлеб или сливки по одному лишь жесту, словно читали не движения, а мысли друг друга. Пылинки то взмывали вверх по солнечному лучу, то опускались на паркет. Часы на большом комоде равнодушно отмеривали время.
Наконец, когда пришёл черёд кофе, Мадлен резко отставила чашку, потянулась за своей тетрадью и написала размашисто:
«Меня зовут Хэрриэт».
Я пригубила кофе, едва сдерживаясь от того, чтобы не закричать: «Знаю!», но вместо этого кивнула с улыбкой:
– Прошу, продолжай.
…Она родилась в несчастливый год, в семье бедной и простой. Старшие братья и сёстры пропадали на заработках. К отцу часто приходили незнакомые люди и громко бранились, требуя что-то вернуть. После одной из таких стычек он исчез; несколько дней мать делала вид, что так и надо, а затем взяла пятилетнюю Хэрриэт за руку и отвела далеко-далеко, на незнакомую площадь, и оставила там на ступенях храма. Пообещала возвратиться – но, конечно, солгала.
