Галина Долгая - Бирюзовые серьги богини
Встав рано утром, Сима ехала в машине, просыпаясь вместе с Лхасой. Дух Тибета — вечный, как сама земля, — блуждал над священным городом. Величественная Потала — дворец Далай-ламы, словно парила над городом. Вокруг нее с самого раннего утра отмеривали круги верующие, колотушкой отгоняя духов тьмы. Те, кто прошел три круга, ложились перед дворцом ниц и продолжали молиться, то поднимаясь, то опять падая, распластавшись перед домом того, кто уже почти полвека жил в изгнании. Но в монастырях и храмах как во все времена несли службу монахи, ежедневно обращая свои молитвы к Будде. И не только. Сима сразу, на первой же экскурсии, обратила внимание, что среди верующих, исправляющих священный ритуал, есть такие, которые, вопреки правилам буддистов, обходят ступы против часовой стрелки, так же крутят молитвенные барабаны, а на некоторых изображениях Будд начертан левосторонний знак свастики.
— Смотри, Саш, — поделилась Сима с мужем, — тибетцы до сих пор сохранили свою исконную религию Бон. Даже наш гид, как мне кажется, ее последователь.
Разговаривать было нелегко. Организм жителей равнин с трудом адаптировался к высокогорью. У Симы все время болела голова, засыпая, она ловила себя на том, что дышит вхолостую — воздух будто не доходит до легких. И от этого Сима просыпалась с бешено колотящимся сердцем, раскрывая рот, как рыба. Но все же плохое самочувствие не мешало думать. Сима ходила по монастырям, слушала песни монахов, замирала, когда ветер, словно виртуозный музыкант, ежеминутно импровизируя, играл монастырскими колокольчиками, звук которых негромок, но их мелодичное позвякивание, сливаясь с тихими голосами монахов, взлетало в высокое тибетское небо и дарило особое чувство умиротворения и благодати.
— Я думал, мы будем ходить по горам, а тут… природа так похожа на наши степи и даже пустыни, — Алеша, казалось, был разочарован, поглядывая в окно на невзрачные каменистые холмы, местами покрытые волнами песка. То, что все они были выше четырех тысяч метров, вовсе не производило впечатление. Ведь сама Лхаса стоит на высоте трех с половиной тысяч.
— Доберемся и до гор! — успокоил его отец. — Чтобы сразу попасть в горы, надо ехать на машине со стороны Кашгара — оттуда испокон веков ходили в Тибет караваны, паломники. А мы вот, самолетом, и сразу в Лхасу!
— Через день дорога станет интереснее. Очень красивые ущелья, перевалы, — добавил гид, поняв по тону парня, что он недоволен. — Вы просили показать вам священные места, озера…
— Да, Тензин, все хорошо! Сначала все вокруг Лхасы, потом на запад, — подтвердила Сима и снова откинулась на спинку сидения, чувствуя, как кружится голова.
Перевал Сими-Ла встретил путешественников сплошной облачностью и холодом. Сима выползла из машины, остановившейся чуть ниже самой высокой точки. Она пыталась что-нибудь прочувствовать на перевале имени себя, но аура Тибета так и осталась для нее непробиваемой. Симу окружало плотное кольцо тумана, за которым скрывалась истина. Мысли стали совсем тягучими, сознание еле удерживалось в реальности. Хотелось одного — дышать! Полноценно, всей грудью набирая воздух! Вместо этого Сима закрывала глаза и погружалась в сон, в котором задыхалась от недостатка кислорода и от тревоги, черными струйками вползающей в сердце.
— Поехали отсюда, — с досадой сказала она, вползая на заднее сидение джипа.
— Как ты себя чувствуешь? — Саша смотрел на позеленевшее лицо жены и боялся что-либо еще спрашивать, уловив нотки раздражения в ее голосе.
— Поехали, — выдохнула Сима то, чего нет, и тут же ее грудь поднялась в тщетной попытке наполниться кислородом.
Сима закрыла глаза. Никаких мыслей, никаких ощущений, только колышущиеся серо-черные тени перед взором и шум машины в ушах.
Какие-то слова. Голос Тензина. Но вот словно прорвало плотину: звук ворвался в голову ударами гонга.
— Здесь интересное место. Раньше оно считалось священным. Видите, до сих пор паломники вешают ритуальные флажки. Только теперь не на шесты, а на опору высоковольтной линии…
Машина остановилась. Сима разлепила глаза. Саша с Алешкой уже вышли и направились к флажкам. Понимая, что потом, когда они вернутся, она забудет о своем плохом самочувствии и очень пожалеет, что не посмотрела на священное место, Сима собралась с духом и тоже пошла за своими мужчинами.
Опора выглядела как новогодняя елка: почти до середины она была увешана флажками с начертанными на них мантрами[18]. Но Симу больше заинтересовало озеро внизу. Длинное, больше напоминающее реку, петляющую между отвесными каменными сбросами, идущими прямо от дороги. Вид на озеро закрывал скальный выступ, драконьей спиной выгибающийся над ним.
— Это озеро Нам-до-ю-цо, — рассказывал Тензин, — мы с вами видели его еще раньше — я вам показывал, оно длинное и петляет между гор, и очень глубокое. — Тензин постоял, словно раздумывая, говорить еще что-то или нет, и как-то по-особенному взглянув на Симу сказал: — Дословно название озера переводится как «Яшмовое Озеро На Верхнем Пастбище». — Сима кивнула. Тензин уже говорил об этом. — А в народе его называют Бирюзовые Серьги Богини.
— Почему? — словно прозрев и выплыв из тумана, спросила Сима, не спуская глаз с ровной поверхности воды, играющей всеми оттенками бирюзы.
Тензин пожал плечами и продолжил рассказ:
— Там внизу, на острове, разрушенный храм, его называют, как и перевал, Сими-Ла, что означает Душа Нежнее Шелка…
Сима уставилась на гида широко распахнутыми глазами. Их синева слилась с синевой озера, и Тензин испугался взгляда таких красивых и одновременно пугающих глаз.
— Что-то не так? — только и нашелся он, что спросить.
Сима ничего не ответила. В голове колоколами билась тревога. Забыв о дыхании, Сима догнала Сашу, фотографирующего тот самый храм, вид на который открывался за скалой. Алешка, обогнув скальный зуб, спускался к озеру. Сима закричала:
— Стой!
Алеша обернулся на крик матери и застыл.
— Ты чего, Сим? — Саша подошел к жене.
— Скажи ему, чтобы вернулся, тут опасно.
Сима прижала ладонь к груди, стараясь успокоить сердце, но оно стучало барабаном, и она присела на камень у тропы, ведущей вниз. Алеша не стал спорить с родителями, сделал еще пару снимков и вернулся.
— Мам, идем, — он тронул Симу за плечо.
— Сейчас, посижу чуть-чуть… ты иди, там с папой подождите…
Сима закрыла глаза, прислушиваясь к шуршанию щебенки под ногами сына. Внезапно все звуки исчезли, и в полной тишине перед взором появился белый монах, всю жизнь преследовавший ее дома. Монах, как всегда, молчал и только смотрел на нее, сложив руки на груди. Но теперь Сима не просто видела его глаза — она чувствовала взгляд.
— Что тебе надо? — спросила она.
Монах медленно отвел одну руку в сторону озера, словно приглашая пройти.
— Нет! — твердо ответила она, открыла глаза и пошла к машине.
В голове звучал тревожный голос Армана: «Береги Алешку!» И тут Сима вдруг осознала, что неспроста он позвонил ей, он что-то знал или чувствовал и хотел предостеречь.
Сима дошла до машины и оглянулась: монах исчез так же внезапно, как и появился. Облегченно вздохнув, Сима влезла в машину, сказав коротко:
— Поехали.
Потом мужу:
— Дай телефон.
Но позвонить Арману не удалось: в телефоне зазвучала музыкальная фраза, означавшая «связи нет». «Ладно, попозже еще раз попробую», — решила Сима и оставила телефон у себя.
Машина шла легко. Дорога, уходя вниз, огибала озеро. Сима смотрела в окно. Прямо под ними совсем близко показались разрушенные почти до основания старые каменные стены храма. На мгновение Симе показалось, что она видит внутри своего монаха. Не успела она как следует приглядеться, как водитель резко ударил по тормозам: крупные и мелкие камни с грохотом скатились на дорогу, закрыв проезд прямо перед машиной.
— Ничего себе! — отметил Саша. — А если бы мы на мгновение раньше…
Сима не дослушала мужа. Она, повинуясь неведомой силе, открыла дверцу машины и вышла. Алеша последовал за ней. Пока вылезал Саша, Сима уже бежала вниз по крутому каменистому склону. Алеша устремился за матерью с криком: «Мама, ты куда?». Тензин, ничего не понимая и пребывая в состоянии испуга, уставился им вслед. Саша без слов прыгнул вниз и покатился на широком камне, заскользившем по мелкой щебенке. Густой туман накрыл и дорогу, и озеро, и людей, один за другим пробравшихся на остров к храму по узкому каменному перешейку.
… Монах сидел посреди храма, подогнув ноги под себя и сложив руки на коленях. Сима встала перед ним, вглядываясь в знакомые и одновременно незнакомые черты. Обритая голова монаха — идеальной круглой формы — чуть поблескивала от света, пробивающегося сквозь пелену тумана. Кустистые седые брови нависали над глазами, рассмотреть которые Сима не могла, но и теперь чувствовала взгляд — теплый, искристый. Сухощавость на грани бестелесности скрывал синий балахон, фалдами складок спадающий на земляной пол.
