Марина Александрова - Знахарь
Она ничего не ответила, но по ее глазам он понял, что она выполнит то, о чем он просил. Он написал ей несколько адресов и фамилий людей, которые могут вывести ее на его след. Это будет не скоро, но это случится.
Поздно ночью он вместе с ней вышел из санитарного вагона и проводил на вокзал. Там он вручил ей документы и посадил в поезд.
— Береги себя, — сказал он, и голос его слегка дрожал.
— Все будет хорошо. Я сделаю все, как вы говорите, — она обняла его крепко и поцеловала в лоб.
Филипп делал это не из-за нее, он хотел спасти своего ребенка. Свое продолжение. Она это понимала и была благодарна ему за все. В том же поезде ее ждал молоденький офицер-поляк, любовь которого заставила ее бросить дом и отца.
«Смелая девушка! Достойная мать для моего сына!» — глядя вслед уходящему поезду, думал Филипп.
* * *Сибирь. Екатеринбург 1918 год. Весна.
Еще тогда, когда отец Григорий был жив, Филиппу впервые удалось увидеть семью императора.
Татьяна, вторая дочь императора, запала в израненную душу Филиппа как яркое и теплое солнышко, осветившее его жизнь после всех бед и несчастий, выпавших на его долю.
Первые мгновения Филипп не мог понять: почему вдруг именно Татьяна? И не мог сам себе ответить…
А потом, уже спустя какое-то время, он узнал причину своего беспокойства. Диана!
Татьяна была так похожа на его Диану. Возлюбленную, жену и лучшего человека в мире, который вовсе не радовал ее.
Он так и не смог забыть ее. Не смог стереть из памяти этот милый сердцу образ. Как ни пытался.
Память — это наша совесть, которая посылает нам из глубин подсознания порой такие метки, от которых нас корчит чувство стыда. О многом мы пытаемся позабыть, надеясь таким образом зачеркнуть не красящие нас страницы. Наивно.
После ухода из его жизни Дианы он хотел остаться только с воспоминаниями, но понял, что так продлевает свои страдания и усиливает боль.
Чувство страха, беззащитности и огромной вины не за разлуку с любимой, а за свое существование не покидало его до сих пор.
«Я должен был предотвратить это! Я мог, но не сделал!» — мысли, с которыми он ложился и вставал.
И вот теперь, встретив Татьяну, он хотел стать ее невидимым ангелом-хранителем. Пусть она даже никогда и не узнает о его намерении, но он будет делать то, что считает своим святым долгом.
Ему нужен был человек, с помощью которого он смог бы искупить свою вину перед Дианой.
«Что случилось с нею? Я до сих пор не знаю, и это тревожит меня больше всего!»
Смятение, неизвестность, боль и отчаяние охватывали порой душу Филиппа, когда он хотел вспомнить лица родных, а вместо них появлялось светящееся улыбкой безмятежное лицо молодой царевны Романовой.
Как и перед уходом Дианы, Филипп видел во сне над головой Татьяны тот же черный крест. Он оправдывал это видение своими переживаниями и страданиями, но смутная тревога не покидала его.
— Что же мне делать? — в отчаянии вопрошал он, мысленно обращаясь к отцу Григорию, и почудился ему ответ старца, возвещающий с высоты небес:
«Покорись! Покорись, сын мой! Ибо все мы смертны. Будь ты мужик, будь сам царь!»
Что означали эти слова, Филипп не мог понять, но загляни он на несколько недель вперед — уверовал бы в пророчество Распутина твердо.
Наступил июль. Середина лета, середина года. Филипп уже состоял врачом в санитарном поезде. Их было немного, но все врачи были настоящими знатоками своего дела. И к Филиппу они отнеслись хорошо.
Сегодня профессор Боткин обещал взять его с собой в Ипатьевский дом, и если сложится, то Филипп сможет пообщаться с кем-то из семьи императора. От этого у него начинала кружиться голова, мысли путались.
— Почему мне так тяжело? — терзался Филипп и не мог найти ответа. Туманное будущее не могло рассеять его мрачного настроения, с каждым днем становившегося все более давящим. Теперь даже ожидание второго визита не приносило радости.
Наконец этот день настал. С самого утра Филипп начистил ботинки, принес от портного новый костюм и, отобедав в трактире, отправился к Боткину.
— Сегодня для тебя великий день! Увидишь не только императрицу, но, возможно, и дочерей Романовых! — вместо приветствия сказал профессор.
— Да, да, — запинаясь, ответил Филипп. Он еще был в плену своих ночных снов и утренних видений. Профессор был прав. Первая встреча Филиппа с императорской семьей осталась для всех тайной, так как была неофициальной и носила характер почти родственной встречи, и все это благодаря Григорию Ефимовичу, который и привел его с собой. И благодаря протекции старца императрица отнеслась к Филиппу, пусть и с некой долей иронии, но благосклонно.
— Вижу, что маешься, да не дрожи. Благодаря Распутину императрица благосклонна к тебе, хотя и не проявляет своей расположенности. Не время сейчас, — мудро заметил профессор.
Всю дорогу к Ипатьевскому дому Филипп чувствовал растущее напряжение. И волнительный трепет перед встречей с бывшим правителем страны, и одновременно гнетущую атмосферу окружающей действительности. Везде, где большевики останавливали их, слышались нелестные и порой оскорбительные отзывы об императорской семье и о всех, кто был приближен к ней.
Революция, природу которой Филипп так и не смог понять, свершилась. Но что она принесла в его жизнь? А в жизни тех людей, которые боролись за власть народа со своим же народом?
Что? Смерть родных, развалившуюся страну, раскол общества и нелепые попытки обеих сторон доказать свою значимость, голод, страх, неизвестность и неуверенность и, наконец, еще большую ненависть — вот что!
* * *Боткин, казалось, задремал и не мог видеть искаженные злобой и ненавистью лица солдат.
Во дворе Ипатьевского дома их встретил комендант, не выказавший никаких эмоций. Как будто за этими железными стенами жили обычные люди. Но ведь это были цари!
Им навстречу вышла Анна Вырубова, ближайшая подруга императрицы, и проводила в отдельную залу для бесед. Ни императрицы, ни членов семьи видно не было. Боткин после нескольких минут удалился по зову царицы, а Филипп и Анна остались одни.
Как хотелось Филиппу в эти драгоценные минуты увидеть Татьяну. Хоть издали… Но время проходило в тихой беседе, а смелости спросить о ней у Филиппа не хватало.
По неторопливым разговорам и обрывкам фраз, доносившихся от Анны и присоединившихся к ней слуг, Филипп все больше убеждался в своих догадках относительно неизбежного конца величавых правителей страны.
Какой же жалкий вид был у тех, кто окружал Николая II и Александру, по сравнению с великолепными свитами прежних царей. Казалось, что это замечают все, но уже давно смирились.
Тут Филипп стал вспоминать туманные рассуждения Распутина о Романовых.
— Для Николая и Александры, как и для всех родителей, самым важным в жизни стала забота о царевиче Алексее. Но несведущие люди не понимают их печали, потому и норовят отравить их жизнь. Я все больше и больше удивляюсь лицемерию и интриганству его ближайшего окружения!
Тогда Филипп не совсем понял, о чем говорил Григорий Ефимович, а теперь все стало на свои места. Здесь не было двора со всеми знаменитыми личностями, здесь была семья. Семья со своей бедой, со своими радостями, заботами и… императором.
* * *Из книг и по рассказам Филипп знал, что предыдущие цари России окружали себя выдающимися государственными мужами, искусными дипломатами, ловкими интриганами. В те поры затевались изощренные интриги на фоне пышных балов и войн, велась тонкая политическая борьба и совершались государственные перевороты.
Хоровод разномастных личностей составлял в те времена царское окружение: великие князья и княгини, многочисленные дядья и тетки, кузены и кузины царя, которые в зависимости от степени родства оказывали на него влияние, гордые наследники древних родов, министры, призванные на аудиенцию, в парадных, расшитых золотом мундирах, полководцы при орденах, высшие иерархи церкви с золотыми крестами на груди, курьеры и адъютанты, постоянно снующие с важными сообщениями, букет придворных дам, княгинь и графинь — молодых и старых, прекрасных и некрасивых женщин в богатых туалетах, усыпанных драгоценностями.
Все они посещали пышные приемы, торжественные обеды, великолепные балы, придавая царскому двору красочное оживление, только ему присущий колорит, который соединял в себе утонченность и импульсивность европейских городов с тяжелой роскошью азиатского деспотизма.
В тот период царская резиденция, где бы она ни находилась, была подлинным центром государственных и политических интересов, общественных устремлений, интриг и тщеславия.
Но уже при Александре III жизнь царского двора понемногу начала терять прежний блеск. Последние годы своего правления царь проводил вдали от Петербурга — во дворце в Гатчине или в Крыму. Зимний дворец, где раньше была сосредоточена придворная жизнь, опустел.
