Кристофер Мур - На подсосе
— А я думаю, нам нужно выйти из этого подвала сейчас же, — сказала Джоди. — И если для этого придется убить твоих родителей и маленьких сестренок, что ж, в омлет тоже яйца нужно бить…
— Но что вы думаете о моем романе? — спросил Джеред.
— Про него я думаю, что это не роман, а сексуальная фантазия о тебе и твоей крысе.
— А вот и нет. Там только имена у героев такие.
— Попробуй еще сотовый Эбби, Джеред. — Джоди уже скрипела зубами.
— Скажи, чтоб возвращалась сюда, — добавил Томми. От жажды крови у него уже начались спазмы.
— Погодите, у меня тут прием дерьмовый. — Джеред забрал телефон и крысу и вышел за дверь и по лестнице из подвала.
Томми повернулся к Джоди.
— Меня уже совсем голодом скрутило.
— Меня тоже.
— А может, стоит, ну, Джереда отведать?
— Мне кажется, это плохая мысль.
— Н-да, — произнес Томми. — Уильям у нас в больнице, а где Эбби, мы не знаем, поэтому я не вижу, какой у нас тут выбор.
— Томми, давай сперва отсюда выберемся. Ну что плохого может произойти? Мы шокируем родителей Джереда? У меня такое чувство, что они уже давно десенсибилизированы.
— Это еще куда ни шло, но что мы будем делать завтра? В мотель впишемся? Можно, если добудем деньги — и поставим Эбби караулить дверь, чтоб горничная не зашла и нас не зажарила. — Томми вдруг просиял. — Эй, а может, Эбби прихватила деньги в студии?
— Эбби, может, и в живых-то уже нет, — сказала Джоди, и в голосе ее слышалось нечто большее, чем просто раздражение. — Ты же помнишь, как Илия собирался убить тебя, чтобы мне только досадить. Если он за нами следил — Эбби наверняка видел. Она станет следующей. Надо было уходить отсюда сразу. Ужас, что мы ее там бросили совсем одну.
— Она же прямо к нему отправилась. — Томми схватился руками за голову. — Как я все это ненавижу, Джоди. Ну зачем ты так со мной поступила? Все могло бы получится. Я бы за тобой ухаживал и жил реальной жизнью. А теперь я существую от одной кормежки до другой, и всем со мной очень опасно. Все хотят нас убить или что-нибудь у нас отобрать. Я ж из Индианы, на Среднем Западе нас к такому не готовят.
Джоди соскользнула с кровати и села с ним рядом на пол, обняла за плечи.
— Все не так, Томми. Мы — как боги. Ну да, нам нужно охотиться, но как только поддашься хищнику в себе, у тебя вся тревога испарится. Ты должен почувствовать силу.
— Силу? Какую еще силу? Да я уже готов был этой крысой закусить.
— Ну, крысой можно, если нужно, эта ебучка все равно жуть наводит.
Томми отстранился.
— Не смей.
В дверь ввалился Джеред, жамкая свой ингалятор.
— О боже мой! О боже мой! Она познакомилась с клевейшим парнем, который ниндзя, и они тотально запали друг на друга. А те парни, про которых вы нам рассказывали, которые вас еще выкрали, у них там целая куча теперь вампиры. И там еще высокая такая тетка — вампир тоже, она Эб укусить пыталась. А Эбби тотально всех завалила и подожгла каким-то портативным солнышком. О боже мой, какая она крутая. Вот бы мне такие яйца, как ей.
— А сейчас она где? — спросила Джоди.
— Пьет мокаччино в «Талли» на Маркет. Я ей занял двадцатку. Она вернет из рождественской премии, которую вы ей дали. Эй, а мне премию можно, я же…
— Позвони ей и скажи, чтоб не двигалась с места, — велела Джоди. — Мы идем.
— Правда? — уточнил Томми. «Можно отсюда наконец выбраться — найти… донора!»
— Ты остаешься, — сказала Джоди. — Мы идем. — И она похлопала Джереда по плечу, стараясь держать руку подальше от крысы.
— Правда? — уточнил Джеред.
— Да, Джеред, тебе придется во всем признаться родителям. Рассказать как на духу, что весь день у тебя в комнате провела девушка. Мы сейчас поднимемся, и ты просто меня им представишь как свою подружку.
— Наверно, ладно. Может, карандаш для глаз дать? И помаду чуть-чуть подправьте, ладно?
— Я весь этот мрак из твоей задницы сейчас выбью, крысоеб. — И Джоди изобразила улыбку на несколько градусов прохладнее теплой.
За всю его долгую жизнь Илию бен Шапира выслеживали, пытали, топили, сажали на кол, в тюрьму, а в двух случаях и жгли на костре. Такая уж терпимость у людей к тем, кто питается животворной кровью других. Но за все восемь столетий его ни разу не запекали вспышкой из навороченной «Хонды». Несмотря на новизну этого переживания — а новизна теперь для него стала новой радостью, — Илия прикидывал, что если еще восемьсот лет проживет без этого трюка, его вполне устроит.
Он полз по переулку ЮМЫ, выхватывая из-за мусорных контейнеров крыс и досуха их выпивая, лишь бы поскорее залечиться и окрепнуть, чтобы поохотиться на настоящую жертву. «Вот предметный урок смирения, — думал он. — Вот из-за чего мне и мне подобным приходится давать клятву: не высовываться». Это бы неизбежно случилось: для охоты на вампиров и их уничтожения начнут применять новую технику. Но он же приспособил технику к тому, чтобы она его оберегала. Его яхта с авторулевым, сенсорными датчиками и запечатываемым саркофагом служила ему так же верно, как любой охраняемый замок. Но он забыл правило — не забыл вообще-то, проигнорировал, решил положиться на надежду, чуть ли не веру в то, что он всегда выйдет победителем. Стало быть, какая-то догадливая корова придумала, как консервировать солнечный свет и выпускать его на вампирскую самонадеянную тушку. Корова ни за что бы не отыскала решения, если б сам вампир не показал ей проблему. Унижен, в общем, был Илия, и зол, и голоден, и немного печален, ибо полюбил свой желтый тренировочный костюм, а теперь от него остались только бусины оплавленного полиэстера, впечатавшиеся в горелую его кожу.
Он выковыривал их, а сам прислушивался к добыче, втиснувшись между мусорным контейнером и белым фургоном, загруженным поддонами для хлеба. Вот идет одна — упитанная, долечиться ему хватит, это Илия понимал по эху шагов. Задняя дверь пекарни открылась, наружу шагнул округлый пекарь, вытряс из пачки сигарету. Ореол жизни над ним висел розовый и здоровый, сердце билось крепко — и будет биться еще очень и очень долго, если Илия не высосет его досуха. Обычно он брал лишь больных и слабых, тех, кто и так на полпути к могиле, но сейчас у нас особый случай. Он прыгнул на спину здоровяку и повалил его на землю, одной рукой перехватив крик, а другой надавив на шею в болевых точках. Пекарь утратил сознание за две секунды.
Илия пил, прислушиваясь к тому, как у него потрескивает почерневшая кожа, как она сходит и заживает, хотя пекарь еще дышал. Шею сворачивать он ему не станет, на сей раз тела не найдут. Илия отряс прах пекаря с одеянья его и переоблачился. Предыдущий его костюм пережили только белые «Найки», поэтому сабо пекаря он кинул в мусорку вместе с его бумажником, наличку прикарманил и ушел оттуда, весь в белом с головы до пят.
Вампир сам себе улыбался, но не от радости, а от мрачной иронии такого поворота событий. Люди часто утверждают, будто что-то явилось им вспышкой вдохновения, но теперь этот штамп обрел для Илии новый смысл. Вспышка означала, что игра окончена — его вылазка в царство человеческих желаний, даже возмездия, зашла слишком далеко. Пора ликвидировать последствия. Всем придется умереть. Ему не понравится ее убивать. Кого угодно, но не ее.
Погорев вторично за двое суток, Синия была готова к оздоровительной бойне — кровавой бане, — однако Животные остановили ее своими ссыкливыми этическими соображениями: ну, типа, убивать — это, знаешь, нехорошо.
— Вы же все практически угольки! — возразила им Синия. — Не время совесть себе тренировать. Где была эта ваша совесть, когда вы меня заставляли это с вами делать по десятку раз в день, а?
— Тут иначе, — ответил Дрю. — Ты соглашалась.
— Ага, — поддакнул Джефф. — И мы тебе платили.
— Никому не вредили, amiga,[37] — вставил Густаво.
У Синии отломился кусок горелой корки, когда она кинулась на него через спинку переднего сиденья. Дрю дернул ее за бедра обратно. Она сложила на груди руки и надулась, раздраженно пыхтя хлопьями пепла. Это они должны ее прихоти выполнять, а не наоборот. Это они ее семь… ладно, три — гномика.
— Заткнись нахуй, бобовое. Мне навредили. У меня повреждения. Посмотри на меня.
Никто не посмотрел. Дочерна обгорели они все — выше пояса и, по крайней мере, спереди. Рубашки висели на них обугленными лохмотьями. Льняное платье Синии сгорело почти целиком. На ней теперь были только трусики и жестоко опаленный лифчик. А лицо — по-прежнему отчасти набекрень после того, как Илия поиграл им в баскетбол на капоте «Мерседеса».
— Это ж не мы сделали, Синия, — заметил Дрю.
Та настучала в ответ ему по голове — раз шесть, и у него почти целиком отлетело обугленное ухо и все нитки углерода, что когда-то были волосами. По ходу у нее самой отломился мизинец — тут уж она охолонула и зарычала, как побитая собака.
