Алексей Шаманов - Заарин
— Хватит! — возмутился Василий Шарменев. — Зачем ребенку эти подробности.
— Но я прав? — спросил его Есько.
Шаман молча кивнул.
— Значит, дядя Вася, у тебя есть мистическая жена? — подмигнула ему Джина. — Познакомь нас, пожалуйста!
— Довольно! — почти прокричал шаман, мгновенно поддержанный следователем.
— Действительно, давайте вернемся к сыну Сороки.
— Атан Шамбуев, тысяча девятьсот одиннадцатого года рождения, — хмуро продолжил шаман. — В тысяча девятьсот тридцать первом призван в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию, после демобилизации в Усть-Орду не вернулся. В Иркутске закончил ФЗУ и поступил на Завод тяжелого машиностроения имени Куйбышева фрезеровщиком. Весной сорок первого года женился и, оставив жену беременной, в первой волне мобилизации ушел на фронт. Погиб в январе сорок второго в боях под Москвой, сын родился уже после его смерти.
— Не так уж редко встречающаяся биография, — заметил Есько.
— Кстати, единственный сын Пятнистого Волка погиб там же и тогда же.
— Ничего удивительного, — прокомментировал Есько. — Под Москвой много наших полегло, в том числе и сибиряков…
На некоторое время все смолкли.
— Но перейдем к живым, — продолжил шаман, — По крайней мере десять лет назад внук Сороки Владимир Атанович Шамбуев находился в полном здравии и проживал вместе с семьей в районе Новоленино в Иркутске.
— Адрес, — попросил следователь. После того как он узнал его, снова позвонил и установил наружное и видеонаблюдение за усадьбой Шамбуева.
— Большой участок в конце Новоленино, — продолжал шаман, — большая семья, точнее, две семьи в двух домах…
Глава 29
МЫ ЛЕТИМ В ИРКУТСК…
19.19. Иркутск. Таллин
Первый, еще довоенной постройки добротный одноэтажный дом выходил фасадом на улицу, но почти все его вычурное резное узорочье скрывали разросшиеся кусты сирени, высаженные вдоль невысокой ограды из крашеного штакетника. В доме постоянно проживали Владимир Атанович Шамбуев, шестидесятидевятилетний крепкий старик, и его незамужняя старшая дочь Анна Владимировна, сорока шести лет.
Красотой Анна Владимировна не отличалась, зато обладала многими талантами, а главное, добротой и состраданием. Бурятка лишь на четверть, она унаследовала от бабки Сороки, известной в свое время шаманки, и ее азиатскую внешность, и ее дар. Анна Владимировна занималась целительством, лечила травами и заговорами, а прием вела тут же, в отгороженной половине просторного дома.
Во втором, двухэтажном, фасадом выходящем на параллельную улицу, проживала ее младшая сестра Римма Владимировна с мужем и двадцатитрехлетним сыном с женой и годовалым младенцем.
Двое мужчин в штатском вошли в калитку и постучали в дверь первого дома.
Анна Владимировна, недавно закончившая прием страждущих, отдыхала в своей комнате, и дверь открыл ее отец.
— Владимир Атанович Шамбуев? — поинтересовался старший, лет сорока.
— Он самый.
— Пожарная инспекция, — представился второй, лет тридцати, улыбчивый, предъявив раскрытое удостоверение.
— Что это вы в нерабочее время? — изучив печати и фото и найдя их вполне похожими на настоящие, поинтересовался хозяин.
— У пожарных теперь круглые сутки — рабочее время, — ответил молодой. — Не видели разве по телевизору, у нас тут под боком вчера целая деревня дотла сгорела.
— А все почему? Грубые нарушения пожарной безопасности, — строго добавил первый.
— Все ясно с вами, — проворчал старик. — Пока гром не грянет, пожарного с печи не поднимешь. Полстраны должно выгореть, тогда вы только делом заниматься станете, а не козла забивать!
— Позвольте осмотреть помещения, — хмуро попросил старший.
— А вот не позволю! — заупрямился хозяин. — Может, вы те еще пожарники, ограбить меня пришли?!
— Я вызываю милицию, — предупредил первый, доставая сотовый телефон.
— Это же в ваших интересах, Владимир Атанович, — с укоризной произнес второй. — Инспекция не займет много времени.
На повышенный голос отца выглянула дочь из своей комнаты.
— Папа, да пусти ты их, в конце концов! Они ж не по своей воле на ночь глядя по чужим домам мотаются!
— Ладно, проходите. — Недовольный Владимир Атанович отступил в сторону.
Инспекция действительно много времени не заняла. Спустя четверть часа мужчины уже переходили по заасфальтированной узкой дорожке между грядок, парников и плодовых деревьев во второй дом, оставив в первом четыре скрытые видеокамеры: на крыльце, в прихожей и комнатах хозяев.
Предупрежденная по телефону семья Риммы Владимировны не чинила препятствий инспекторам, и спустя то же примерно время мужчины покинули усадьбу, не забыв сделать то, зачем и пришли. Шесть скрытых видеокамер теперь транслировали с обоих этажей изображение на мониторы одного из кабинетов новоленинского полицейского участка.
Тем временем в поселке Усть-Орда два местных полицейских стучали в дом Николая Петровича Мунхажаева. Знали они старика с детства, не так уж велик поселок, и не очень понимали причину интереса, проявленного вдруг к нему коллегами из областного Следственного комитета. Брать у одинокого старика было нечего, не нажил богатства за долгую жизнь, к криминалу отношения никогда не имел, так кому он нужен?
Мужчины стучали, но на стук их никто не реагировал.
— Может, он в огороде? — спросил один из полицейских.
— Да нет его там, мы же посмотрели уже, — ответил другой. — Не слышит, наверно, спит.
— Однако случилось что…
— Всяко бывает…
Один из них толкнул дверь, и она оказалась не заперта, отворилась со скрипом.
— Петрович, ты тут?! — прокричал другой, и, не дождавшись ответа, полицейские вошли в сени.
Хозяина нашли сразу. Он лежал в большой комнате на пороге спальни. В руках его до сих пор была зажата чашка, а на столе стоял электрочайник и ваза с недорогим печеньем.
Спустя минуту старший по званию уже докладывал по телефону в Иркутск, что Николай Петрович Мунхажаев умер ненасильственной смертью, вероятно, от остановки сердца. Впрочем, им все равно велели ничего не предпринимать и ждать следственную группу из областного центра.
В это же время Нина Павловна подошла к стойке регистрации иркутского аэропорта и уверенно протянула паспорт.
— Московский рейс. У меня электронный билет.
Сотрудница наземной службы сверила данные паспорта с записью на мониторе компьютера и улыбнулась дежурно:
— Ваш багаж?
— Я налегке.
Девушка положила на стойку посадочный талон.
— Проходите, пожалуйста…
Борис Григорьевич Хандагуров, шестидесятилетний таллинский бизнесмен средней руки, имел в этой жизни все, что хотел, кроме эстонского гражданства. Впрочем, его он и не добивался. Во-первых, на старости лет учить иностранный язык было ему недосуг, а во-вторых, в суверенной Эстонии оставаться человеком без гражданства оказалось вдруг выгодно. Это положение не ущемляло никаких важных для него прав и обеспечивало как безвизовый въезд в Шенгенскую зону, а значит, практически в любую цивилизованную страну мира, так и долгосрочную визу в Российскую Федерацию, куда Борису Григорьевичу частенько приходилось наведываться по делам бизнеса.
Словом, когда господин Хандагуров видел политизированную шумиху вокруг русских в Балтии, периодически раздуваемую каким-либо из центральных федеральных каналов, он не мог сдержать смех. Никакой дискриминации теперь он не ощущал. В период советской оккупации, действительно, неприязнь присутствовала, но как только множество туристов, в том числе из России, наводнили город, практичные прибалты вспомнили русский, а рубли, нисколько не артачась, принимали наравне с долларом и евро.
Во втором часу по местному времени Борис Григорьевич попал наконец в свой офис в той части центра, что отстроена в сталинский период, но с видом из окна на средневековый старый Таллин.
Перебирая почту, бизнесмен обратил внимание на странное письмо, на котором отсутствовали не только почтовые штампы, но и адрес отправителя, а на месте адреса получателя по-русски были надписаны его имя и фамилия. Все указывало на то, что письмо в стандартном конверте не пришло по почте, а было доставлено каким-то иным способом. Впрочем, опасаться было нечего, это ж все-таки не посылка или бандероль и вряд ли может оказаться начинено тротилом.
Повертев конверт и не обнаружив более ничего примечательного, Борис Григорьевич вскрыл его и извлек на свет божий лист с отпечатанным на принтере русским текстом, прочтя который с усмешкой отбросил его в сторону. Все это походило одновременно на «письмо счастья» и дружеский розыгрыш, довольно неуклюжий, надо заметить.
