Алексей Оутерицкий - Немцы в городе
– Вставай… – кое-как столкнув тяжеленное тело наглеца со своей девушки, сказал я. Потом протянул ей руку и стоял, тяжело и хрипло дыша, пока Тамарка не вскочила и не набросилась на меня как фурия. Вцепившись когтями мне в лицо, она едва не выцарапала мне глаза, которые моментально залило кровью из располосованных век.
Я не глядя махнул кулаком перед собой, попал во что-то твердое, что податливо хрустнуло под костяшками пальцев, а в следующий миг послышался короткий стон и за ним негодующий Тамаркин вскрик:
– Ты мне нос сломал, подонок!
Со всех сторон на меня сыпались пинки и удары, а я не глядя отмахивался руками, пока, наконец, не удалось открыть глаза и проморгаться. Тамарки уже нигде не было видно, зато в стороне я заметил Викентьича, на которого насели сразу двое складских. У одного была разбита голова, у второго рука неестественно выгнулась в локте, но мерзавцы уверенно теснили мастера в сторону двух ловко орудующих примкнутыми штыками вояк, вокруг которых валялось с десяток окровавленных тел.
– Викентьич, держись! – закричал я, начал пробиваться к нему и вдруг очнулся.
То есть, так мне почему-то подумалось, что я очнулся. На самом деле я просто обнаружил себя на площади перед столовой и не сразу сообразил, зачем я здесь и откуда тут взялась странная, жестоко побитая толпа.
– Че за фигня… – пробормотал, пробравшись ко мне, прихрамывающий Викентьич. Он с недоумением и даже некоторым страхом озирался, одновременно щупая огромную, вздувшуюся на затылке шишку. Кажется, он потерял пару передних зубов, а кровь из разлохмаченных ударом губ стекала на спецовку – точнее, на оставшиеся от нее лоскуты.
– А я будто знаю… – пробурчал я, обнаружив, что мои обновки тоже превратились в лохмотья, физиономия расцарапана и, судя по ощущениям, сломана пара ребер.
В следующий миг я вспомнил о Тамарке, покрутил головой и увидел ее в десятке метров, возле кустов справа от входа в столовую. Девчонка сидела прямо на асфальте и всхлипывала, обняв руками колени, как недавно делала на пляже. На нее молча смотрели высунувшиеся из кустов собачьи морды. Ее платье разошлось спереди, по сути превратившись в халат без пуговиц или пояса, ноги были босыми, а косметика размазалась по лицу. Кажется, еще у нее был сломан нос; по крайней мере он был окровавлен и выглядел как-то не так, словно был свернут набок. Рядом на корточках сидела тоже босая Наташка, вид которой был не краше.
Площадь была полна притихших, растерянно озирающихся людей. Почти у каждого была порвана одежда и наличествовали какие-нибудь повреждения. Все были перепачканы в крови. Поодаль валялась груда из примерно десятка тел, от которой я сразу отвел взгляд. Мне показалось, что это мертвые, и эта мысль была чудовищной, такое попросту не укладывалось в голове. Я заметил, что почти все стараются на эту груду не смотреть. Наверное, не один я оказался приверженцем страусиной политики – если эти тела не замечать, то их как бы и нет.
– Никому не расходиться, всем сохранять спокойствие! – внезапно выкрикнул кто-то срывающимся голосом и я, повернувшись, увидел капитана.
Он потерял самоуверенность и выглядел не лучше других. Рукава его кителя были оторваны, лицо разбито, а весь левый бок густо пропитался кровью, ручейки которой добежали по штанам до самых ботинок.
– Смотри, – сказал Викентьич.
Я проследил за его взглядом и увидел нашего сварщика. Он сидел на асфальте с отрешенным видом и щупал окровавленную голову.
– Подойдем? – предложил я, косясь на Тамарку. Очень хотелось к ней подойти, но я не решался. Мне показалось, что сейчас запросто можно попасть ей под горячую руку с непредсказуемыми последствиями. Ведь капитан наговорил обо мне невесть что.
– Фигня какая-то творится… – сказал сварной. Он попытался привстать, но тут же бухнулся объемистым задом оземь – похоже, его не держали ноги. – Ни хрена не понимаю.
– У тебя голова, кажется, пробита, – сказал я.
Сварной отнял окровавленную руку от волос, посмотрел на ладонь бессмысленными глазами и пожал плечами.
– Упал, наверное, – неуверенно сказал он. – Да пустяки, заживет.
– Тебе бы к врачу надо, – сказал Викентьич.
– Да ерунда, – повторил, подумав, сварной, – зарастет. – Он посмотрел на недоверчиво хмыкнувшего Викентьича и пояснил: – Минуту назад три пальца сквозь дыру пролазило. А сейчас один только.
– Давай мы тебе поможем, – сказал Викентьич.
Он нагнулся, ухватил сварного за левую подмышку и посмотрел на меня. Я нагнулся и вцепился в правую.
– Не надо, – сказал сварной и встряхнул плечами. Мы отступили, а он оперся ладонью в асфальт, перенес на нее вес своего тела и с кряхтеньем, но довольно уверенно поднялся на ноги. – Вот видите, – сказал он, осторожно щупая голову, – еще минуту назад ноги вообще не держали, а сейчас все нормалек.
Викентьич опять неопределенно хмыкнул.
– Пошли, послушаем, – сказал он и мы втроем двинулись к капитану, вокруг которого сконцентрировался народ.
– …никому не расходиться… – механическим голосом бубнил тот и мне показалось, что он силится что-то припомнить, – до выяснения всех обстоятельств.
– Каких обстоятельств? – выкрикнул складской бородач, правой рукой прижимая к себе явно вывихнутую или сломанную левую, а мы тем временем протиснулись к капитану вплотную.
Тот нахмурился, как иногда делают пытающиеся собраться с мыслями люди, но внезапно увидел меня и его лицо разгладилось.
– Вот он! – радостно крикнул капитан своим. – Быстро собрать сюда остальных подозреваемых и продолжим!
Два сержанта подвели к нам Наташу с Тамарой. Девчонки были настолько деморализованы, что почти не упирались. Двое других привели собак. Те выглядели виновато и так же виновато поскуливали, задирая головы, чтобы заглянуть хозяевам в лицо, словно извиняясь за что-то.
Народ стал потихоньку расходиться, стараясь не смотреть друг на друга и вниз. Вся площадь была забрызгана кровью, там и сям поблескивали зубы, валялись оторванные пуговицы, обрывки одежды. Интересно, но когда мы с Викентьичем пришли на площадь, всего этого не было или я просто не обратил на это внимания. Мне вообще казалось, что со мной произошло что-то, словно я выпал из общего жизненного процесса, как, по слухам, выпадают эпилептики и прочий больной люд. Разумеется, я не собирался кому-то об этом говорить. Еще примут за сумасшедшего.
– Ну так я пошел, – то ли утвердительно, то ли вопросительно сказал сзади сварной, о котором я на время забыл и который, оказывается, пристроился за нами с Викентьичем. – Мне стеллаж варить надо.
– Конечно, – сказал Викентьич. И спросил: – Голова как, нормально?
– Голова? – с недоумением переспросил сварной. Он поднял руку, осторожно провел по волосам.
– Ну, у тебя же голова пробита была, – с легким раздражением напомнил Викентьич.
Сварной так же осторожно пощупал затылок, потом в других местах.
– Да показалось, – наконец сказал он и натянуто хохотнул. Кажется, он хотел добавить что-то, но передумал или не решился.
Несколько секунд мы с Викентьичем смотрели, как он бредет в сторону ремонтно-механического, слегка подволакивая ноги, затем вернулись вниманием к капитану. Все же мы были задержанными, или подозреваемыми, или теми и другими одновременно, или что там еще придумали менты. Об этом некоторое время назад говорил странно выглядящий сейчас капитан, но это, как казалось мне сейчас, было так давно.
– А ну-ка, остановите этих! – тем временем зло выкрикнул тот и два свободных мента – рядовой и с ефрейторскими лычками – бросились наперерез разворачивающемуся военкоматскому «бобику».
Я кивнул Викентьичу, мы приблизились к своим девчонкам и опять стали сзади, как это было недавно. Или давно – теперь я ни в чем не был уверен.
Обе были бледными и у обеих были растрепаны волосы. Обе стояли босиком и у обеих платья были порваны и перепачканы кровью – у Наташки сбоку, у Тамарки спереди, снизу доверху, отчего ее строгое платье по сути превратилось в халат. Ее лицо было окровавлено – кажется, моя красавица умудрилась разбить себе нос. Может, упала или что-то в этом роде. Она стояла, обхватив плечи руками, стараясь хотя бы чуть-чуть запахнуть ткань и укрыть тело от любопытных взглядов зевак, и периодически негромко всхлипывала.
– Нет, а в чем дело! – еще издалека начал лейтенант, но его возмущение выглядело настолько откровенно наигранным, что, судя по неуверенности в глазах, он сам это прекрасно понимал. – С каких это пор милицейские получили право задерживать военных? На каком, спрашивается, основании!
– С тех самых пор, как военные стали стрелять по гражданским, – сказал капитан, на глазах обретающий уверенность в себе. Кажется, в этом ему помогали привычные казенные фразы, которые он произносил. Проговаривая их, он на глазах преображался, приходил в себя.
