Марина Александрова - Знахарь
— Ты, Иван, не томи девушку, говори скорее, да и дело с концом, — Емельян поднялся с оттоманки и заходил по гостиной взад-вперед.
Иван Иванович взял ладони девушки в свои большие руки и, посмотрев ей прямо в глаза, тихо произнес;
— Диана, твой муж Филипп — мой сын.
Она, не моргая, пристально смотрела на него и не знала, как отреагировать на такую новость. И сказала нечто совсем необычное.
— Он мне пока не муж, — и потупила глаза, осознав, что говорит совершенно не то. — Простите, я… я не знаю…
— Я сам не знаю, милая. Тебе нелегко, но и мне тоже.
Он замолчал.
— Как вы узнали об этом? — спросила она.
В разговор вступил Емельян.
— Мне пришло письмо от тетки Филиппа, из него я все и узнал. Думаю, что поступил правильно, рассказав об этом тебе, Иван.
— Да, да.
Иван Иванович так выразительно посмотрел на Диану, что ее осенила мысль. Неожиданная и не очень приятная.
«А вдруг он захочет забрать меня с собой? Нет, нет, я не поеду. Я не оставлю Емельяна, пока не приедет Филипп. Он оставил меня здесь, здесь он меня и найдет!» — подумала она.
Никто из присутствующих не предполагал, что их мысли почти совпадали. Емельян боялся, Иван Иван Иванович надеялся, а Диана пребывала в полной растерянности.
— Я думаю, единственное, что сейчас нам нужно, это молиться за него. Филиппу это необходимо. Пока он не вернется, мы не можем ничего предпринимать, — рассудила Диана.
— Да, ты права, но мой сын, мой младший сын, Станислав, — поправился губернатор, — собирается искать брата.
— Не позволяйте ему этого. Сейчас не время, да и не вошел он еще в возраст, чтобы самому такие решения осуществлять, — посоветовала Диана.
— Отец ты или кто? — воскликнул Емельян. — Мало ли чего он хочет?! Филипп вернется, и тогда…
— Вы, конечно, правы, но, Емельян, когда я узнал об этом, я хотел было сам искать его, но это не в моих силах уже, и, вероятно, поддавшись какому-то необъяснимому порыву, я не возразил против решения сына. Нет, я был неправ. Я сегодня же поговорю с ним! — губернатор решительно поднялся и тут же, схватившись за сердце, опять сел на оттоманку.
Диана вскочила и, наполнив стакан водой, поднесла к губам бледнеющего Ивана Ивановича.
Емельян бросился из гостиной за врачом.
— Вот, выпейте, вам станет легче… — она помогла ему выпить воду и отошла, внимательно глядя на больного.
— Диана, — хрипло произнес он, — милая, если вдруг со мной что-то… что-то произойдет, передай моему сыну… передай мою просьбу. Хорошо?
— Конечно! — потом, спохватившись, она быстро заговорила: — Ну что вы такое говорите! Вы сами сможете все ему сказать…
— Не перебивай, милая. Сама видишь мое состояние. Не слишком крепок я. Отжил, видимо, да и правильно это, — он тяжело задышал и закрыл глаза.
Диана решила дать человеку выговориться. Она понимала, что это ему сейчас крайне необходимо.
Глава 34
В дверь тихо постучали и, не дождавшись ответа, вошел седой доктор Анисимов Петр Флегонтович.
— Добрый день, сейчас мы все исправим, — его голос был мягким и убаюкивающим, а небольшой дефект речи делал его обаятельным и беззащитным. Он обратил взор своих добрых выцветших глаз на девушку.
— Если что-то нужно, я…
— Милочка, — он улыбнулся, чем окончательно расположил ее к себе, — я курирую своего драгоценнейшего пациента уже пять лет, и вы можете не беспокоиться. Я справлюсь.
Она вышла. Прислонившись спиной к двери и шумно выдохнув, Диана поднялась к себе в комнату и без сил рухнула на кровать. Вскоре она заснула и увидела чудесный сон, который к утру почему-то превратился в кошмар.
Окончательно проснувшись, она услышала надрывный крик ребенка. Многовековой инстинкт матери, заложенный в каждой женщине, подсказал ей, что с Георгием не все ладно. Наспех одевшись, она выскочила из комнаты и бросилась к Софье, которая в слезах сидела над ребенком, покрытым сыпью.
— Петр Флегонтович ушел вчера поздно, я не хотела беспокоить его опять, но Емельян сам уехал за ним, — всхлипывая, поведала она Диане, — Диана, что это? Я так боюсь! Мне страшно до такой степени, что немеют руки, ноги!
— Что это? — спокойно переспросила Диана. — Это, милая, ветрянка. Случается она у каждого ребенка в возрасте нашего малыша и проходит так же незаметно, как и приходит. Это не смертельно, скорее, это неизбежно. В более старшем возрасте ветрянка опаснее, — она подошла к малышу и освободила его ручки и ножки.
— А… а откуда ты…
— Ты вспомни, кто у меня жених, милая! — смеясь, сказала Диана. — Я благодаря ему многое узнала. Поверь, Петр Флегонтович скажет тебе то же самое.
— Но что мне делать до его прихода?
Диана, склонившись над мальчиком, произнесла:
— Поиграй с мальчиком. Он уже успокоился. Покорми его или давай я займусь им, — и Диана протянула руки к малышу. — Ты отдохни, устала, наверное. Этот малый утомит любого, — она ласково поцеловала его и принялась нашептывать ему какие-то нежные слова.
С души Софьи свалился камень. Она облегченно вздохнула и села в плетенное кресло.
— Как неудобно получилось перед Петром Флегонтовичем, — проговорила тихо она, — заставлять человека ехать из одного конца города в другой.
* * *…Жизнь менялась на глазах. Смута, хаос, беспорядки, дезертирство множились, как на дрожжах. И как и следовало ожидать, все завершилось революцией.
Филипп волновался. Дорога казалась нескончаемой, а остановки неоправданно длительными. Со всех сторон он слышал, что повешены, расстреляны, похищены те или иные люди. Филипп переживал за Максима Парфенова, за свою сестру, за Емельяна, который происходил из знатной семьи и был очень этим горд, за губернатора и его сына Станислава, испытывая к последнему необъяснимое чувство симпатии и привязанности.
Близился к концу ноябрь 1917 года. На одной из пересадочных станций Филипп увидел Антонию. Сразу он и не узнал в этой женщине бывшую игуменью. Это она его узнала, но не подошла, выжидая, когда он сам обратится к ней.
— Какая удивительная встреча! — воскликнул он.
— Твое удивление меня поражает и заставляет в свою очередь удивиться тоже, — ответила она.
Филипп молча рассматривал ее и пытался понять, какие чувства она вызывает у него, а какие испытывает сама. Ведь она почти погубила свою дочь, если бы не он, Дианы давно бы уже не было в живых. Интересно, знает ли она, что ее дочь жива? Словно прочитав его мысли, она вдруг обернулась и, глядя прямо в глаза Филиппу, сказала:
— Не долго тебе на волюшке-то быть да с моей дочерью забавляться, — и, злорадно усмехнувшись, прошла мимо.
Филипп остолбенел, но понимал, что ничего не сможет сделать этой женщине, не сможет предотвратить того, что она задумала. А задумала она недоброе по отношению к нему и к Диане.
«Но как она узнала?!» — спрашивал он себя и предположил, что она могла следить за ними в то время, когда они выкапывали Диану. И был недалек от истины.
Пока он раздумывал, стоя в тамбуре, Антония куда-то исчезла. Сколько потом он ни пытался ее отыскать — не смог. До дома он ехал в печальной задумчивости, но, как сказал один из мудрецов, «способна грудь нести страданья тихо, но радости безмолвно не несет», так что к концу пути он уже забыл об Антонии и предался мечтам о будущей встрече с Дианой.
Они были до сих пор не женаты, и потому первым делом по приезде Филипп решил жениться. Свадьба должна быть скромной, в кругу самых близких родственников.
На станции городка Ревда Филипп вышел из вагона, чтобы подышать свежим воздухом.
— Не думай, что я все так оставлю! Мне нужна моя дочь, я ее верну! Я раскопала эту проклятую могилу, — прошипел кто-то над ухом. Он резко повернулся и увидел быстро удаляющуюся спину Антонии. Филипп хотел догнать ее, но внутренний голос подсказал ему, что это бесполезно.
Он так и стоял, пока к нему не подбежала бойкая старушка, продававшая горячие пирожки с капустой. Филипп отсчитал мелочь, взял пирожки и вернулся в вагон.
«Что надумала эта женщина? Чего нам ожидать от нее?» — размышлял Филипп. До дома осталось совсем ничего, и вдруг какой-то смутное чувство тревоги и страха охватило его.
Ночь опустилась незаметно и неожиданно. Он решил поспать, так как день предстоял беспокойный. Расположившись поудобнее, он решил почитать перед сном. В дверь купе постучали.
Не отвечая, он открыл ее и увидел перед собой маленькую сухонькую старушку.
— Сынок, — обратилась она к нему, — мне б сюда вещички перетащить. Подмогнешь?
— Подмогну, — ответил он.
Предчувствуя беспокойный вечер в компании этой бойкой попутчицы, Филипп тяжело вздохнул и обреченно уставился в окно.
— Лукерья Павловна я, повитуха, — сказала старушка, вынимая из баулов разную снедь, при виде которой у Филиппа невольно потекли слюнки, — от дочери еду. Она у меня славная, — Лукерья Павловна так добродушно улыбнулась, что Филипп постыдился своих дум.