Лорел Гамильтон - Список на ликвидацию
— Нет, есть еще мышцы. Ты в поразительной форме. На тренажерах работаешь как телохранитель.
— Я с нашими охранниками занимаюсь там при любой возможности.
Он посмотрел большими глазами:
— Ни разу не слышал о царственной особе, которая тренируется с охранниками.
— Я насчет царственности как-то не парюсь.
— Наша королева считает, что ты не проявляешь к ней достаточного уважения.
— И она права.
— Как это чудесно — снова спать рядом с женщиной. Я даже не понимал, как много теряю, когда некого просто обнять.
Я поняла, что Этан недостаточно доминантен, чтобы двинуть процесс вперед. Значит, мне надо быть смелее, а то еще час уйдет на разговоры. То есть разговоры — это хорошо, и мне нравилось, что мы с ним можем разговаривать, но мне нужно было утолить ardeur и найти Эдуарда. Я ему нужна — прикрыть спину.
— Поцелуй меня.
— Что? — спросил он.
— Поцелуй меня.
Он посмотрел тревожно, неуверенно.
— С тех пор, как ты целовался с женщиной, тоже два года прошло?
— Да.
Это он сказал шепотом.
Я улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка была ласковой.
— У тебя должно хорошо получаться.
— Откуда ты знаешь?
— Ты — оборотень, а потому кинестетик, и я видела тебя в бою. Ты владеешь своим телом, и это очень помогает в постели.
— Я знал бойцов, которые не очень отличались в спальне.
— У них были проблемы.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что у всех есть, — ответила я. — «Но если их будет слишком много, я выпущу ardeur, и он уберет все сомнения.
— Ну, не думаю, чтобы я настолько нервничал, — сказал он, отпустил мою руку и просто смотрел на меня.
— Нервничать можно.
— А ты нервничаешь? — спросил он.
Я улыбнулась:
— Недавно еще да, но сейчас уже нет.
— Почему?
— Потому что ты нервничаешь сильнее.
— Бессмыслица какая-то. Почему тогда ты не нервничаешь сильнее? Почему из-за нервов считаешь меня слабаком?
— Ты меня назвал милой. Возвращаю комплимент.
— Милый — это не то, каким женщина хочет видеть мужчину.
— Ну, я думаю, тебе еще предстоит встретить много женщин, которые это качество в мужчине ценят чертовски высоко.
— А ты?
Я снова улыбнулась ему:
— Поцелуй меня, Этан. Просто поцелуй и двинемся дальше.
— А почему не выпустить ardeur питаться и не снять все сомнения?
— Потому что я хочу, чтобы это делали мы, только мы, без метафизики.
— Почему? — повторил он.
— Чтобы медленно ввести тебя в первый за два года секс, а не набрасываться на тебя как голодный волк.
— Набрасываться на меня?
Он посмотрел на меня так, будто считал это невозможным.
— И еще как, — сказала я. — Наброситься и смять в лепешку.
Он улыбнулся, засиял, ямочками:
— Ой, вряд ли.
— Если ты про армрестлинг, то конечно, нет. Руку бы я тебе не положила, но речь же не о силе.
— А о чем? — спросил он.
— О сексе.
Он сдвинул брови:
— Тогда, похоже, мы с тобой по-разному понимаем слово «наброситься».
Я улыбнулась:
— Наверное, да, но ты же хочешь секса со мной?
— И очень.
— Тогда победа была бы моя, потому что ты хочешь, чтобы я на тебя набросилась.
Этан снова засиял ямочками.
— То есть ты говоришь, что я позволю тебе победить.
Я подняла руки, провела ими вверх по его плечам и притянула его к себе.
— Я говорю, что победа была бы обоюдной.
Мои ладони спустились ниже по его спине, он придвинулся ближе.
Лицо его было так близко, что перед глазами расплывалось.
— Побеждать я люблю, — сказал он.
— И я тоже, — прошептала я прямо ему в губы.
И он меня поцеловал, сперва осторожно, будто не совсем знал, что именно делать, потом у него вырвался стон, полный желания и муки, и вспомнил, как целоваться. Вспомнил, как жадными руками гладить мое тело. И поцелуй длился, пока не пришлось прервать его хотя бы для вдоха, и мы разлепились, смеясь.
И продолжали смеяться, а Этан чуть шевельнул бедрами, и я почувствовала его.
— Ты красив, — сказала я.
— Ни одна женщина до сих пор такого не говорила.
Я посмотрела ему в лицо:
— Дуры они были, а я люблю мужчин. И все в них люблю.
— Многие женщины слегка нас боятся.
Я замотала головой:
— Я не боюсь.
— Да, — сказал он чуть более низким голосом, — ты не боишься. — Он выскользнул из моих рук, спустился по телу ниже. — Хочу тебя распробовать. Хочу смотреть на твое тело и видеть, как у тебя глаза закатываются, а тогда я в тебя вдвинусь.
Я смотрела на его тело, смотрела в глаза, темнеющие от желания, и от одного этого внизу сжалось. Я попыталась себе помешать, не дать себе насладиться моментом, но ardeur уже притаился в моих глазах, в голове, в сердце, в кишках, и я хотела этого мужчину. Звери во мне почему-то стали странно вялыми. Тигрицы всех мастей, что так его хотели, вылизывали кончики хвостов, на меня поглядывая, открывали ленивые глаза цвета огня и трех оттенков синего: светлое небо, серая голубизна пасмурного дня, и синева с рассветным золотом. Все три тигрицы по отношению к мужчине, целовавшему дорожку вниз по бедру, казались почти спящими, довольными, будто уже насытились или вот только-только очнулись от дремоты. Очевидно, обезболивающие, которые мне дали, хорошо подействовали. Я мысленно завязала узелок: спросить название лекарства, чтобы сообщить другим оборотням. Анальгетик, действующий на ликантропов, — воистину благословение божие.
Тигриц вполне устраивал вариант — дать питаться ardeur'y, а самим валяться, как гигантским кошкам, и только смотреть. А может, я так давно не утоляла ardeur, что даже звери во мне знали: его надо насытить в первую очередь. Может быть, им не нравилось, что оболочка моего тела так серьезно повреждена. Откуда нам знать, что думают тигрицы?
Этан прижимался лицом мне между ног и, медленно целуя, подбирался все ближе и ближе к самому интимному. И снова я попыталась сама себе усложнить жизнь: как это я разрешила незнакомцу тыкаться в себя мордой? Но он передвинул губы с бедра на другие места, и от одного движения губ и языка у меня спина выгнулась, голова запрокинулась на подушку, руки вцепились в простыню.
Такие теплые были у него губы, язык ласково исследовал, пробовал меня на вкус. Он мне точно сказал, чего он хочет, и сейчас это делал. Не только ощущение было восхитительно, но и искренняя его радость при этом. Некоторые мужчины, как, впрочем, и некоторые женщины, оральный секс исполняют как долг, но есть и такие, которые ему радуются. Которые наслаждаются каждым моментом действия, радостно переживают каждое движение языка и губ, каждый сладостный спазм партнера. Этан оказался именно таким. Но у него были годы, чтобы на эту тему фантазировать, и вот фантазия стала реальностью, поэтому сейчас он хотел получить от ситуации все, что она могла ему дать.
Он столкнул меня за край наслаждения, восхитительная тяжесть разлилась по всему телу. Спина выгнулась так, что верхняя половина тела у меня приподнялась, как у марионетки, которую дернули за ниточки, и снова я рухнула на кровать, будто нитки обрезали и я задергалась на простынях, не в силах подняться. От наслаждения я стала бескостной, беспомощной, и даже веки не могла поднять, ничего не видя.
Кровать шевельнулась, покачнув меня, я поняла, что он ползет по мне вверх, но лишь ощутив его там, где только что он вылизывал, я снова вскрикнула, изогнулась и задергалась, широко открыв глаза, глядя на него, а он снова чуть задел те же места, и я снова изогнулась в судороге.
И легкие подергивания предоргазма стали подступать ко мне, и непонятно было, успею ли я до того, как он? Я хотела, чтобы до этого он оказался внутри меня.
Мне хотелось найти для этого слова, суметь произнести, преодолевая теплоту и тяжесть, что уже нарастали между ног.
Он выдавил с напряжением:
— Не могу сдержаться. Слишком уже.
Я сумела просипеть на вдохе:
— Войди, войди!
Он посмотрел вытаращенными серыми глазами, только кивнул, — и я почувствовала, как он это делает.
— Господи боже мой! — вскрикнула я.
— Еще не вошел, — сказал он, — прошу тебя, не шевелись так бурно.
«Бурно» прозвучало уже сдавленно, глубоким, нетерпеливым голосом, как будто куда больше его тела хотело оказаться внутри меня.
Я попыталась выполнить просьбу, не шевелиться, но не могла перестать — части тела не слушались.
— Как ты обхватываешь меня! — выдохнул он.
— Сильнее, глубже! — сумела я сказать.
— Не хочу делать больно.
— Не будет, обещаю.
Он мотнул головой, попытался сохранить ту же осторожность, но я уже не могла терпеть — или ardeur не мог, или мы оба. Я отпустила страсть на волю, эту волну жажды и желания. И только что он был осторожен, и вот глаза у него такие бешеные, что белки видны, и вот он вбился в меня одним мощным движением бедер. Я заорала его имя, заорала в потолок, и он стал врываться и вырываться в почти отчаянном ритме, пытаясь смирить свое тело и мое и ardeur, и это тянулось и тянулось, и я извивалась и уже в стену над головой выкрикнула его имя:
