Дебора Харкнесс - Манускрипт всевластия
— Только потому, что побывал на их виноградниках, — на полном серьезе ответил он, как боящийся разоблачения фокусник.
— Запах виноградников тоже чувствуется? — Я сунула нос в стакан — хорошо хоть, что навозом не пахнет.
— Иногда мне кажется, что я помню все запахи, которые когда-либо вдыхал. Возможно, это самообман, но каждый запах вызывает воспоминания. Помню, как впервые ощутил аромат шоколада — словно вчера это было.
— Неужели? — Я качнулась вперед на стуле.
— Да. 1615 год. Война еще не началась, французский король женился на испанской принцессе, которая не нравилась никому — в первую очередь королю. — Он улыбнулся в ответ на мою улыбку, но его глаза смотрели куда-то вдаль. — Она и привезла в Париж шоколад. Горький, как грех, и столь же влекущий. Какао варили на воде и пили без сахара.
— Ужас какой, — засмеялась я. — Хвала тому, кто додумался сделать шоколад сладким.
— Боюсь, это был человек. Вампиры любили напиток густым и горьким.
Мы принялись за оленину.
— Еще одно шотландское блюдо, — заметила я, показывая на мясо ножом.
Мэтью попробовал.
— Красный олень — молодой самец, судя по вкусу.
Я лишь головой помотала.
— Я же говорил — о вампирах не одни только сказки рассказывают.
— А летать ты умеешь? — На этот раз я знала ответ заранее.
— Нет, разумеется, — фыркнул он. — Это мы оставляем повелителям стихий, чародеям. Зато мы сильные, быстро бегаем и хорошо прыгаем — вот люди и решили, что вампиры могут летать. И КПД у нас тоже высокий.
— КПД? — Я отложила вилку: сырая оленина мне как-то не очень нравилась.
— Мы расходуем мало энергии — копим ее для особых случаев.
— По-моему, вы почти и не дышите. — Это наблюдение я вынесла с йоги.
— Верно. Сердца у нас бьются медленно, и в пище мы не так уж часто нуждаемся. Холодная кровь замедляет почти все обменные процессы — это объясняет, почему мы так долго живем.
— Как насчет гробов? Знаю: спите вы мало, но если уж спите, то мертвым сном.
— Ты начинаешь улавливать суть, — хмыкнул он.
Он съел все, кроме свеклы, я — все, кроме мяса.
Основное блюдо единственное требовало готовки, но не так чтобы долгой. Из каштанов я уже соорудила что-то вроде бисквитов, осталось только поджарить крольчатину с розмарином. Чеснок я решила исключить. При таком обонянии он напрочь перешибет всё прочее — вот она, правда этой вампирской байки. Исключался и сельдерей, тоже положенный по рецепту, — ясно, что вампиры не признают овощей. Думая, что со специями проблем не возникнет, я щедро посыпала сковородку розмарином и перцем.
Я чуть недожарила порцию Мэтью и немного передержала свою — авось отобьет вкус сырой оленины. Красиво все уложила и подала.
— Это, боюсь, поджарено, но не слишком.
— Уж не рассматриваешь ли ты все это как некий тест? — нахмурился Мэтью.
— Нет-нет… просто я впервые принимаю вампира.
— Рад слышать. — Он понюхал кролика. — Замечательно пахнет. — От близости к горячему блюду аромат корицы и гвоздики, присущий ему самому, усилился. Мэтью взял вилкой кусочек бисквита, и его глаза округлились. — Каштаны?
— Только каштаны, оливковое масло и чуть-чуть разрыхлителя.
— Еще соль, вода, перец и розмарин, — уточнил Мэтью.
— Хорошо, что ты с такой точностью определяешь состав… учитывая твои пищевые ограничения, — весело заметила я.
Ужин близился к концу, и я начала расслабляться. За разговором на разные оксфордские темы я убрала тарелки и подала сыр, ягоды, жареные каштаны. Мэтью, вдохнув аромат крохотных земляничинок, взял в руку каштан.
— Их действительно лучше есть теплыми. — Он легко расколол скорлупу пальцами — щипцы для орехов ему явно не требовались.
— А от меня чем пахнет? — осведомилась я, вертя свой бокал.
Молчание затягивалось — я думала, что вообще не дождусь ответа. Мэтью грустно посмотрел на меня, опустил веки и сделал глубокий вдох.
— Ивовым соком. Раздавленными ромашками. И жимолостью, и опавшими дубовыми листьями. Цветом гамамелиса и первыми весенними нарциссами. Еще стариной — белокудренником, ладаном, манжеткой. Я думал, что давно забыл эти запахи.
Его веки медленно поднялись. Я смотрела в глубину серых глаз, боясь дохнуть, боясь, что чары развеются.
— Теперь твоя очередь. Чем пахну я? — спросил он, удерживая мой взгляд.
— Корицей, — неуверенно ответила я. — И гвоздикой — как пряностью, так и цветами. Не теми, что продают флористы, а старомодными, растущими в английской деревне.
— Голландской гвоздикой, — подтвердил Мэтью. — Неплохо для ведьмы.
Я тоже взяла каштан и покатала в ладонях, грея внезапно похолодевшие руки.
Мэтью больше не смотрел на меня в упор, только бросал быстрые взгляды.
— Как ты составляла сегодняшнее меню?
— Без магии. Факультет зоологии оказал мне большую помощь.
Он опешил, но тут же расхохотался.
— Ты справлялась у них, что подать мне на ужин?
— Не совсем. В Интернете много рецептов для сыроедов, но я не знала, как мне быть с мясом. Вот и спросила, что едят серые волки.
Мэтью покачал головой и сказал просто:
— Спасибо. Давненько никто не задумывался о моем угощении.
— Пожалуйста. Труднее всего было с винами.
— Да, кстати. — Мэтью встал и свернул салфетку. — Теперь мой вклад.
Попросив меня принести пару чистых бокалов, он поставил на стол старинную кособокую бутылку, опять-таки с короной на пожелтевшей от времени этикетке. Раскрошившаяся черная пробка требовала большой осторожности.
Вытащив ее, Мэтью раздул ноздри, как кот, поймавший смачную канарейку. Золотистое, мерцающее при свечах вино было густым, как сироп.
— Понюхай, — распорядился он, вручив мне бокал, — и скажи, что ты думаешь.
— Пахнет карамелью и ягодами, — доложила я, удивляясь, как может пахнуть чем-то красным напиток желтого цвета.
— Теперь отведай, — предложил Мэтью, пристально наблюдая за мной.
Мой рот наполнили абрикосы и ванильный крем от моих славных кухарок. Вкус не прошел и после того, как я проглотила этот волшебный, по всей видимости, эликсир.
— Что это?
— Вино, только очень старое. То лето выдалось жарким и солнечным. Крестьяне боялись поздних дождей, но погода удержалась, и виноград собрали в самую пору.
— Да, в нем чувствуется вкус солнца, — ответила я и была вознаграждена новой улыбкой.
— Во время сбора над виноградниками пылала комета. Астрономы давно уже видели ее в свои телескопы, но в октябре она сделалась такой яркой, что при ней можно было читать. Виноградари сочли это доброй приметой.
— 1986 год? Комета Галлея?
— Нет, 1811-й. — Я уставилась на двухсотлетнее вино в своем бокале, боясь, что оно испарится у меня на глазах. — Комету Халли (он произносил «Галлей» именно так) наблюдали в 1759 и 1835 годах.
— Где ты это достал? — В магазине у вокзала таких вин не было.
— Купил у Антуана-Мари, положившись на его слово. Он уверял, что это нечто особенное.
Я посмотрела на этикетку. Шато-икем — об этой марке даже я слышала.
— Купил и сохранил. — Он пил шоколад в Париже в 1615-м, получил разрешение на постройку дома от Генриха VIII в 1536-м — что ж удивительного, если в 1811-м он покупал вина. А из-под его ворота виден шнурок, на котором он носит древний ковчежец.
— Мэтью, — начала я осторожно, боясь его рассердить, — сколько тебе лет?
Его губы отвердели, но тон остался легким.
— Я старше, чем выгляжу.
— Это я знаю, — нетерпеливо сказала я.
— Почему мой возраст так много для тебя значит?
— Моя специальность — история. Если кто-то помнит комету 1811 года и помнит, как во Францию привезли шоколад, невольно возникает вопрос, при каких еще событиях он присутствовал. В 1536-м ты уже жил на свете — я была в доме, который ты в то время построил. Может быть, ты знал Макиавелли? Пережил Черную Смерть? Учился в Сорбонне у Абеляра?
Мэтью молчал. Волоски у меня на затылке стали приподниматься.
— Судя по твоему медальону, ты был в Святой Земле. Участвовал в крестовом походе? Видел комету Галлея, прошедшую в 1066 году над Нормандией?
Молчание.
— Видел, как короновали Карла Великого, как пал Карфаген? Противостояли Аттиле, когда он шел на Рим?
— О каком из падений Карфагена ты говоришь? — осведомился вампир.
— Тебе видней.
— Будь ты неладен, Хэмиш Осборн, — пробормотал он, комкая скатерть. Не нашедшись с ответом уже второй раз за два дня, Мэтью медленно провел палец сквозь пламя свечи. Кожа вздулась красными пузырями и тут же опять побелела — боли, судя по лицу, он не успел испытать.
— Телу моему около тридцати семи лет. Я родился примерно в то время, когда Хлодвиг[28] перешел в христианство. Это я знаю со слов родителей — дни рождения у нас отмечались не каждый год, хорошо, если пятисотлетие праздновали. — Он бросил взгляд в мою сторону и опять уставился на свечу. — Как вампир я возродился в 537 году. За исключением Аттилы, который был еще до меня, ты, в общем, правильно расставила вехи тысячелетия, прошедшего между этой датой и той, когда я заложил в Вудстоке первый камень. Макиавелли, должен тебе сказать как историку, был фигурой не столь уж значительной. Мелкий флорентийский политик, не особенно успешный. — В голосе Мэтью звучала усталость — ничего странного, раз ему больше полутора тысяч лет.
