Александра Свида - За закрытыми ставнями
Что за чудная картинка в зелено–солнечной рамке…
Прелестный бело–розовый полненький бутуз. На пухленьком личике очаровательные ямочки, а на снежно–белый воротник каскадом сбегают золотистые кудри.
Неужели на это ангелоподобное личико поднимется какая–либо преступная рука, чтобы нагнать выражение нечеловеческого ужаса и грубо, резко разорвать розовую завесу жизни перед этими бездонно синими глазами?!..
Нет, конечно, что может угрожать ему в этом людном дачном месте, где только пылкое детское воображение населило цветники и лужайки ядовитыми змеями, а парк и сады богатых дач — разбойниками.
А вот и блюститель порядка — городовой.
Спокойно стоит на перекрестке и ласково смотрит на славных мальчуганов. Их знают здесь все. Это дети адвоката Плевина.
— Что же это их одних пустили? Хоть и то сказать, еще езды никакой нет, когда же и побегать им на воле.
— Ну ты! — скорей, скорей, коротконожка! — деловито прикрикнул Коля на отстающего братишку. — Скоро полковник встанет, а нам ведь нужно под самым его окном оборвать клубнику так, чтобы нас никто не видел.
— Ну для чего мы должны лезть через забор и красть клубнику, когда мама и так дает нам ее сколько угодно, а полковник любит нас и всегда дает нам конфекты?
— Глуп ты непроходимо, Боря, я объяснял тебе, что мне необходимо проверить на личном опыте, правда ли, что преступника всегда неудержимо тянет прийти и посмотреть на место своего преступления. Это–то их и губит так часто. Необходимо научиться сдерживать себя.
— Как же ты будешь себя сдерживать, когда, быть может, сегодня же мама пошлет нас сюда звать полковника с женой к нам, или возьмет нас на общую с ними прогулку, или их Милочка уже встала и позовет нас к себе в парк играть в мяч? Право, Коля, заберемся лучше в какую–нибудь чужую дачу, не так стыдно будет, если нас поймают.
— Я тебе сто раз объяснял, что преступление должно быть строго обдумано и распланировано, а местность убийства хорошо изучена. А чью же еще чужую дачу я так хорошо знаю?..
— Убийства?!.. А кого же мы будем убивать? Ты говорил, что мы только оборвем самую крупную клубнику.
— Ну да, — я только для важности сказал «убийство». Для убийства мы должны еще немного подрасти. А пока шевелись да вынь палец изо рта, а то я вот надеру тебе ушон- ки.
— Надерешь уши? — задорно остановился малыш и даже ручонки заложил за спину. — А вот я вернусь да и скажу маме, что она позволила нам побегать немного по парку около дачи, а ты увел меня убивать полковника.
— Господи, какое нужно с тобой терпение! — ведь ты же обещал быть моим соучастником.
— Ну, хорошо, я буду соучастником, мне все равно. А только ты смотри, не убей меня потом из страха, что я тебя выдам, как ты говорил, часто делают преступники.
— Я же уж обещал, что не убью. Да и защищать нас будет папа, а он, не забывай, знаменитый адвокат, и мама всегда говорит, что мы должны во всем идти по его следам.
— Тише! Вот и ограда сада. Смотри–ка, калитка не прикрыта даже, а ставни заперты: все, значит, еще спят.
— Нет, не спят. Иван встает рано. Вот он выйдет из–за угла и задаст нам за клубнику.
— Ивана нет. Я слышал, как полковник говорил вчера папе, что у Ивана заболела мать и он отпустил его домой на неделю. Кухня окном и дверью выходит во двор, и сад Аннушке не виден. Я все строго обдумал. Видишь и доказательство, что нет Ивана, у них всегда так чисто выметены дорожки, а сейчас — ишь, наследили и прямо через
клумбу.
Говоря так, Коля машинально затирал следы своей маленькой ножкой.
Вот и терраса. Тихий ветерок чуть шевелит полосатой обивкой и шаловливо пробегает по большой клумбе, полной душистых цветов.
Воздух густо напоен их ароматом.
Солнце льет теплые лучи на красиво распланированный сад, на прелестную детскую группу, присевшую на одну из скамеек, на кусты пышных роз у ступенек террасы, на которой резкой дисгармонией выделялся сдвинутый на сторону стол и опрокинутое плетеное кресло.
— Смотри–ка, Коля, сломан куст палевых роз, самый любимый Ирины Степановны, и на нем висит такой красивый пестрый лоскуток. Давай снимем его и подарим какой–нибудь девочке на куклы.
— Молчи и не мешай мне думать! — остановил его Коля.
— Хорошо, мне все равно, только пора рвать клубнику, а то вон уж у них приоткрыта балконная дверь. Сейчас кто- нибудь выйдет, и — я уж хочу есть.
— Говорю, молчи! Я теперь не преступник — а Шерлок Хольмс и обдумываю, почему у них открыты все двери, а никого нет. Нужно посмотреть, нет ли на песке перед террасой пляшущих фигур.
— Пляшущих фигур? Да нам и отсюда видно, что перед террасой никого нет, а ты говоришь — пляшущие фигуры.
— Боже мой, как ты глуп! «Пляшущие фигуры» — это название рассказа…
— И вовсе не глуп, — вспомнил: «Шерлока с трубкой».
— Не Шерлока, а Конан — Дойля. Шерлок — это его герой, знаменитый сыщик.
— Ну пусть Конан — Дойля, мне все равно.
— И ты теперь не соучастник преступника, а Гарри, ученик и помощник Шерлока.
— Хорошо, буду Гарри, мне все равно, а только дома, верно, уж готовы яички или манная каша. Я так хочу есть.
— Господи, раз ты Гарри, то и не манная каша, а два яйца всмятку и кровавый бифштекс.
— Кровавый бифштекс? да я его не стану есть, и мама мне его не дает,
— Да и не мама, а мистрис Беннет — запомни!..
— Ну хорошо, мне все равно, а только маму зовут не мистрис Беннет, а Надежда Михайловна.
— Докуда ты будешь таким глупым! Пора развивать ум серьезным чтением. Для начала я уж, кажется, прочитал тебе «Пеструю ленту».
— Ну хорошо, пусть будет мама — не мама, а мистрис Беннет, мне все равно.
— Отвыкай ты от своей бессмысленной поговорки «мне все равно», все смеются над тобой даже и дома.
— Хорошо, я буду отвыкать, — мне все равно.
— Теперь слушай! Мы будем осматривать место преступления. Они все лежат мертвые: к ним через форточку спустили пеструю ленту, т. е. змею. Ты сними туфли и подкрадывайся посмотреть через дверь, а я взберусь сначала по столбу на крышу террасы. Шерлок всегда преодолевает препятствия и рискует жизнью.
— Я тоже хочу рисковать жизнью и полезу через перила.
— Гарри обязан слушать начальника! Живо снимай туфли и ползи по ступенькам, да не делай шуму! Посмотри в дверь и возвращайся ко мне обратно с донесением.
С этими словами маленький Шерлок переложил свою трубку в другой угол рта, деловито поплевал на руки и начал взбираться по столбу террасы.
Малыш снял туфли, зажал их в ручонке и послушно пополз по ступенькам, от усердия громко посапывая носом…
Дополз до двери и просунул туда головку…
Миг — и тишину сада огласил отчаянный детский вопль…
— Мама, мама!.. — вопил бегущий Гарри.
Шерлок проверил причину испуга и с пронзительным криком бросился следом за братом.
— Маленький, что ты? — спросил стоящий на углу городовой, подхватывая на руки Борю.
— Ма–ма–ма-бу–бу–бу! — вырывались бессвязные звуки из перекошенного детского ротика, а из синих очей глядело безумие.
— Коля, стой! — схватил городовой за руку старшего мальчика, который бежал, спотыкаясь и непрерывно дико крича.
— Опомнись, скажи, чего напугались?
Губы Коли болезненно, нервно дрожали и из стесненного горла со свистом вылетели слова:
— Там кровь, голова, — показал он рукой на дачу.
Раздался тревожный свисток, ему откликнулся другой, третий, и через минуту тихий парк наполнился топотом бегущих к даче полковника городовых и толпы…
Глава 2
Что скрывали ставни
— Закрой калитку! Не пускай людей в сад! Дано ли знать в участок? — распоряжался старший городовой Григорьев.
Медленно, осторожно обходя всякие следы, взошли городовые на ступеньки террасы.
— Господи Иисусе! — снимая шапку и набожно крестясь, сказал Григорьев. — Заслуженный георгиевский кавалер и такая бесславная, жестокая кончина.
— Где же вся семья?
— Бог их знает. Без начальства нельзя входить.
— Пождем. Начальство разберет, — переговаривались между собой городовые.
Шум автомобиля возвестил о прибытии начальства из ближайшей части, и почти одновременно прибыл следователь со своим секретарем.
Гул бессвязного разговора тотчас же утих, городовые выстроились во фронт, отдавая честь начальству.
— Что случилось? — спросил следователь Зорин, сталкиваясь при выходе из автомобиля с полицейским приставом.
Последний, сухощавый, высокого роста брюнет, неопределенно пожал плечами.
— Право, сам хорошенько не знаю, Николай Николаевич. Дали знать, что совершено убийство.
— Да-а, — протянул следователь, и по лицу его пробежала тень неудовольствия.
