Порочное трио для сводной (СИ) - Амор Полина

Мы вылетаем с Максом в мой родной город первым рейсом. Макс берет каршеринг и на арендованной красной машине мы доезжаем сразу же до больницы. Купленные Максом врачи мгновенно пускают нас в выделенную для мамы палату.

Как только я вижу спящую маму, тут же теряюсь.

— Что мне делать? — спрашиваю, я шепотом.

— Она в коме! — заявляет усатый седой мужчина, вбегая в палату. По пути он натягивает на себя белый халат. Выдыхает и пожимает руку Максу и я понимаю, что это именно тот доктор, которого Макс вызвал среди ночи наблюдать за состоянием мамы.

— А причина? — отвлекаю его я от подобострастия перед Максом.

— Мы не знаем. все показатели в норме, она просто… просто спит. Единственное, что, судя по показателям мозга и в целом по ее реакциям, понятно, что видит она кошмары. Она будто в постоянном жестком нервном напряжении.

— Это магия страха, точно Сет, — шепчет мне на ухо Макс и обращается к доктору. — Пожалуйста, оставьте нас вдвоем здесь.

— Хорошо, если что мы рядом, — он снова кивает быстро, как китайский болванчик, и уходит.

— Ну что? — начинает Макс, когда врач уходит. — Думаю, магия не смертельна, но неприятна. Так что чем раньше мы вытащим, тем лучше. Доставай артефакты.

То, из-за чего нам пришлось лететь бизнес-классом еще и через вип чтобы таможня не обыскивала. Семь древних артефактов — маленькие статуэтки, или сосуды с животными и египетской символикой в моем маленьком рюкзачке.

— И что теперь делать? — говорю я, разложив статуэтки на полу.

— Так. Ты пока не прошла полную инициацию, пока мы не заключили договор с Хатхор, поэтому энергию ты не можешь видеть. Но ты все равно можешь её чувствовать и направлять… — начинает Макс, но я перебиваю.

— Может быть, это все-таки сделаешь ты? Ну зачем тратить время на мое обучение сейчас?

— Тебе будет легче, чем мне, — кивает он.

— Но почему?

— Потому что ты её любишь. Тебе нужно всего-лишь, преобразовать энергию из артефактов в твою любовь к ней. Здесь нет ничего сложного, тебе нужно просто захотеть и раскрыть всю свою любовь к ней.

— А если ее нет?

— То есть?

— Ну я вам не говорила, но вообще то у нас не очень хорошие отношения. У меня нет к ней любви.

— И поэтому ты рвалась сюда среди ночи? — хмыкает Макс. — Хочешь не хочешь, а ты любишь её. Поэтому отставить панические настроения и работать.

— Какой командир, — хмыкаю я.

— Иначе и нельзя с тобой. Давай.

Я беру в руку одной из статуэток, похожую на маленькую синюю птичку.

— Для удобства возьми её за руку. Будешь проводником энергии, — говорит Макс.

Качаю головой. Совершенно не уверена в том, что получится. Все же беру ее за руку.

— Представь энергию цвета сгущенки, такая бело-желто молочная. Так выглядит энергия жизни. Представь, как она течет через тебя к ней. Не злись на неё сейчас, не думай о плохом. Только о хорошем. Ты должна искренне хотеть ей восстановления.

Снова качаю головой, но все-таки делаю, как он говорит. Представить светлое облако вокруг статуэтки оказывается совершенно нетрудно. А вот вообразить, что она идет через мои руки — сложнее. Картинка как-то будто не клеится.

— Не пытайся сосредоточиться на образе сосредоточься только на любви, — советует Макс.

— Не получается.

— Пробуй, — только и отвечает он.

Ладно. Я отбрасываю любое воображение. Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь только на том, что хочу, чтобы мама исцелилась. Приходит простая мысль: а зачем я должна держать артефакт, и быть проводником? Я беру ее руку и вкладываю статуэтку в неё. Оглядываюсь на Макса, но тот внимательно наблюдает и молчит.

Сжимаю статуэтку в руках мамы и просто, думаю о том, как сильно хочу её исцелить. Закрываю глаза, чтобы сосредоточится. Мысленно я произношу что-то вроде молитвы, только непонятно кому. Молитвы либо заклинания — слова, которыми я прошу, чтобы она исцелилась. Я не знаю, сколько времени это происходит, в какой-то момент понимаю, что попала в какое-то около медитативное состояние.

Слова, что шли тяжело и я придумывала как выразиться — стали будто струиться из меня как водопад. Где-то на задворках сознания я даже понимаю, что они ритмичны, будто белый стих.

Я не открываю глаза, но четко вижу, как из статуэтки белая энергия будто вливается в руки мамы. Это видение пробуждает меня от моего транса.

Я открываю глаза и вижу, как мама резко дергается и статуэтка падает на пол, тут же разбиваясь.

Макс грустно провожает её глазами.

— Мы ее из Каира везли, тайком, — вздыхает он, но мне плевать.

Мама открывает глаза и смотрит на меня. Я пытаюсь что-то ей сказать, но вдруг меня прерывает Макс громким воплем:

— Врача, срочно!

Усатый мужчина влетает в палату, видит маму, кивает сам себе и кричит в холл.

Пока я ничего не успеваю сообразить, Макс хватает меня под руку и выводит из палаты.

— Да что не так? — спрашиваю я, обеспокоенно глядя, как вместо нас в палату вбегают несколько врачей.

— Все так. Но пусть её теперь осмотрят доктора, мало ли что.

Я только вздыхаю. Он ведет меня специально в холл больницы. Мы садимся на жесткие красные диванчики. Я нахожу автоматы со снеками, газировкой. Я беру себе минералку без газа и небольшой шоколадный батончик. С утра едва заставила себя съесть бутерброд, а теперь желудок требует срочно порцию еды.

— Из тебя, кстати, фиговый учитель, — говорю я, откусывая замершую сладость.

— Это с чего это? — спрашивает Макс не глядя на меня.

— Я делала всё совершенно не так, как ты сказал. А исцелила.

— Ну так в этом смысл.

— Это как? — говорю я с набитым ртом, и вижу как усмехается этой картине Макс.

— Я знал, что ты должна сама это почувствовать и самой что-то сделать. Я только подсказал тебе все остальное ты уже сделала сама. Так многие интуитивно могут лечить кого-то. Если любят по-настоящему.

— Я даже не думала, что я еще люблю. Она мне столько наделала. Даже уж извини, но развод с вашим отцом. Если бы она могла сберечь эту семью, я бы жила в шоколаде. А она не сберегла, зато стала алкашкой. Со всем её потенциалом. Она просто угробила свою жизнь, и заодно мою. Мне не за что её любить, Макс.

— Кристина, ты всё равно её любишь. Любовь — это умение прощать и принимать. Если человек идеален, его очень легко любить. Ну ты же понимаешь, что это скорее похоже на фанатство? Когда человек красивый, успешный. Никогда не делает никаких ошибок, весь такой умный, правильный. Легко любить отличника, здоровую, красивую, успешную девочку или мальчика. Когда есть чем хвастаться. Но это не любовь, в её полном понимании. Любовь — это как раз, когда ты любишь, уже после того, что человек показал себя на самом дне. Вот ниже падать некуда — а ты любишь. И всё.

— Но у многих любовь проходит после такого, — парирую я, доедая шоколадку. — Даже родители они могут отказываться от своих детей, если те, что-то не то сделали. Это часто бывает, к сожалению.

— Значит, это не была любовь. Это как любовь к этой шоколадке. Ты же её любишь?

— Ну да, вкусная.

— Ну вот именно — вкусная, — Макс кивает и опускает голову, садится напротив меня на пол, и у меня мелькает мысль, что в его черных брюках сидеть на этом пыльном полу преступление. Но я молчу, ожидая, когда он продолжит говорить. — Когда-то давно, когда Хатхор ещё являлась мне и брату. Она говорила, что человек отличается от животного только душой. А это не только создание энергии и магии, это еще и способность любить не за что-то. Не под властью инстинктов или выгоды. Любить даже вопреки. Издали, я могу любить даже твою мать, просто за то, что она твоя мать, за то, что она родила тебя. За то, что ты получила от неё и её любовника своё шикарное тело.

— Фу, — комментирую я.

— Ага. Но ты любишь её, вопреки тому, что она сделала все возможное, чтобы испортить жизнь себе и тебе. Я иногда ненавижу Виктора. Ты еще не знаешь, но кроме его силы, и креативности, иногда он такое может учудить!.. Но я люблю его. Моим испытанием было то, что Хатхор сказала мне заключить договор без него.