Александр Шерман - Душа мумии. Рассказы о мумиях. Том 1
Никогда, до конца жизни своей, не забуду я овладевшего мною удивления при виде этого действительно волшебного зала. Ошеломленный, пораженный невиданным зрелищем, водил я взорами по тройному ряду огней, тянувшихся и вдоль стен, и кругом объемистых колонн, и по столбам, покрытым красными, желтыми, зелеными и голубыми рисунками, и по огромным сфинксам из розового гранита, и по статуям из красного порфира, изображающим богиню Пта{62} с кошачьей головой, и по полу из полированного сиенита, блестевшего, как зеркало.
Но, о чудо из чудес! Посреди зала во всем своем великолепии, окруженный жрецами и воинами, украшенный остроконечной митрой Рамзесов, на возвышенном троне с инкрустациями из золота и слоновой кости, перед столом, уставленным кушаньями из Мемфиса, сидел во плоти и крови сам фараон древнего Египта.
Голова моя закружилась, как во время горячки, которую я перенес после экзаменов в Оксфорде. Мне казалось даже, что она сейчас лопнет.
Передо мною, как во сне, развертывалась ежедневная жизнь фараона. Как на стенных картинах, которыми мы любовались в Карнаке и Сиене, так и здесь прислуживали гостям стройные, грациозные девушки с бронзовым цветом кожи, драпированные легкой тканью, обвязанной вокруг чресел.
В глубине зала пировали за отдельным столом придворные дамы, с головы до ног стянутые узкими одеждами из льняной, покрытой рисунками ткани. Древние танцовщицы, вернее — воспроизведение моих приятельниц Гаваци, принимали позы, какие изображаются в священных письменах египтян, и скользили бесшумно под меланхолические звуки трехструнных арф и длинных, тонких свирелей.
Странное собрание было в той же мере удивлено появлением постороннего посетителя, как и сам он при виде небывалого зрелища. Музыка и танцы мгновенно прекратились. Фараон и придворные вскочили и несколько минут смотрели на меня, не трогаясь с места. Затем молодая девушка, с царственной наружностью и в то же время необыкновенно похожая на маленькую Гаваци в Абу-Илле, подошла ко мне и заговорила со мной на древнеегипетском языке:
— О, чужестранец, кто ты и за чем пришел сюда?
Никогда не думал я до той минуты, что могу владеть языком гиероглифов, — и вдруг оказалось, что я без всякого затруднения не только понимал его, но и говорил на нем. Удивительно! Так труден этот древний египетский язык при разборе письменных фигур и в то же время так ясен, когда произносится такими губками, какие были у этой дочери фараонов!
— Десять тысяч раз прошу извинения за мою нескромность, — отвечал я вежливо. — Я не знал, что пирамида эта обитаема. В противном случае я никогда не позволил бы себе бесцеремонно войти сюда… Я английский турист… Позвольте представиться вам.
Вынув визитную карточку из бумажника, который, к счастью, находился при мне, я почтительно передал ее принцессе. Она взяла ее, внимательно осмотрела, но не поняла, очевидно, ее назначения.
— Позвольте и мне узнать в свою очередь, — продолжал я, — в чьем высоком присутствии я нахожусь?
Один из герольдов, стоявших по бокам трона, провозгласил с пафосом:
— В присутствии препрославленного фараона, брата солнца, Тотмеса XXVII из XVIII династии{63}.
— О, чужестранец! Приветствуй владыку мира! — крикнул с тем же пафосом второй герольд.
Я отвесил глубокий поклон его величеству и вошел в зал.
III
Надо полагать, что я, сам не зная того, нарушил придворный этикет Египта, ибо среди красивых рабынь с бронзовым цветом кожи послышался вдруг заглушенный смех. Но великий фараон, довольный, по-видимому, моей искренностью, ласково улыбнулся. Обернувшись к придворному, который ближе всех стоял подле него, он сказал ему величественным и в то же время кротким голосом:
— Омбос! Чужестранец этот представляет собою любопытный феномен. В нем нет ничего общего с эфиопами и другими дикарями юга. Он не походит также на людей с бледным лицом, которые приезжают к нам на судах из Ахагие, хотя чертами своими он мало отличается от них. Нелепая одежда его указывает, однако, что он должен принадлежать в варварам.
Я с досадой взглянул на свой костюм туриста из материи с серыми и коричневыми клетками, последнее слово моды от знаменитого портного из Бонд-Стрита. Егиитяне эти, надо полагать, были одарены плохим вкусом, если не приходили в восторг при виде такого образца наших мужских мод.
— Если прах, который попирается стопами твоего пре-прославленного величества, имеет право высказать свое мнение, — сказал вельможа, с которым говорил фараон, — то я сказал бы, что молодой чужестранец, этот заблудившийся путешественник, явился сюда из ледяных стран севера. Головной убор в его руках указывает на то, что это туземец с полюса.
— Пусть чужестранец наденет свой головной убор, — сказал фараон.
— Варвар, надень свой головной убор! — крикнул герольд.
Я заметил, что фараон никогда и ни к кому не обращался прямо, за исключением вельмож самого высокого ранга. Я исполнил приказание и надел шляпу.
— Что за смешная тиара! — сказала великий Тотмес.
— О, лев Египта! Ты сам видишь, что она ничего не имеет общего с твоей, царственной и священной, — отвечал Омбос.
— Да спросят чужестранца, как его зовут, — продолжал фараон.
Я нашел лишним давать вторую визитную карточку и произнес по возможности громче и яснее свое имя.
— Причудливое и трудное для произношения имя! Язык этих дикарей звучит грубо для нашего уха, особенно если сравнить его с благозвучным языком Мемнона и Сезостриса, — сказал фараон.
Камергер выразил свое согласие тремя коленопреклонениями. Я чувствовал себя крайне неловко, слушая все эти невыгодные для меня замечания египтян.
Принцесса, все время стоявшая рядом со мной, поспешила переменить предмет разговора.
— О, мой отец! — сказала она, почтительно склоняясь перед фараоном. — Хотя чужестранец и варвар, ему все же не могут нравиться наши разговоры о нем и его одежде. Не лучше ли будет ознакомить его с утонченным гостеприимством египтян, чтобы он унес с собою в пустыни севера хотя слабое воспоминание о нем?
— Какой абсурд, о Гатасу! — сухо отвечал ей Тотмес XXVII. — Дикари так же мало способны оценить нашу культуру, как болтливый ворон благородное молчание священного крокодила.
— Ваше величество ошибается, — осмелился я сказать с достоинством, приличествующим сыну Великобритании, который посетил двор чужестранного деспота. (Признаюсь, я сказал это не особенно уверенно ввиду того, что Англия не имела здесь своего представителя.) — Я — английский турист, и приехал из современного государства, цивилизация которого в значительной мере превосходит первобытную культуру древнего Египта. Я привык видеть внимание к себе всех других наций, как гражданин первого по своему могуществу морского государства в мире…
Выходка моя заставила вздрогнуть всех присутствующих.
— Он дерзнул говорить с братом солнца! — с ужасом воскликнул Омбос. — Только сын царской крови мог бы позволить себе такую дерзость!
— В противном случае, — сказал другой сановник, одежда которого указывала на то, что он принадлежит к касте жрецов, — в противном случае его следует принести, как искупительную жертву, богу Аммону-Ра.
Никогда еще не осквернял я себя ложью, но на этот раз нашел, что могу позволить себе невинный обман ввиду угрожавшей мне опасности.
— Я младший брат нашего царствующего короля, — сказал я без малейшего колебания.
Здесь не было никого, кто мог бы изобличить меня.
— В таком случае, — оказал благосклонно фараон, — в его словах не было оскорбления для меня. Садись рядом с нами, мы побеседуем с тобою, не прерывая пиршества, время которого ограничено. Гатасу, о дочь моя, садись рядом с принцем варваров.
Возведенный таким образом в королевское высочество, я с гордостью и чувством уважения к собственной своей особе сел по правую сторону фараона. Вельможи заняли свои места, и кубки снова заходили кругом. Прекрасные рабыни с бронзовым цветом кожи угощали меня наперерыв друг перед другом мясом, хлебом, фруктами, финиковым вином и т. п.
Я горел нетерпением узнать, как сохранили мои странные хозяева свое существование в течение стольких столетий внутри этой пирамиды, но, прежде чем предлагать такие вопросы, вынужден был отвечать на вопросы его величества о моем народе и о том, как я попал сюда, в каком состоянии находится теперь мир, и на пятьдесят тысяч других вопросов. Тотмес отказывался верить, чтобы наша цивилизация превосходила цивилизацию его страны, ибо, — говорил он, — «я вижу по твоей одежде, что отечество твое лишено всякого художественного вкуса». С большим интересом зато слушал он мои рассуждения о социальном вопросе и железных дорогах, о телеграфе и телефоне, о Нижней палате, «Ноте Rule»{64} и других благоденствиях современного мира, а также заинтересовался и общим очерком истории Европы, начиная с падения Греции и до наших дней. Только удовлетворив любознательность фараона, мог я в свою очередь обратиться за сведениями к сидевшей по правую сторону от меня соседке, которая казалась мне более приятной собеседницей, чем ее августейший папаша.
![Елена Артамонова - Царство ожившей мумии [Litres]](/uploads/posts/books/95402/95402.jpg)