Марина Александрова - Знахарь
Кучер непонимающе глядел на Филиппа, который сам стоял еще на земле и, по-видимому, не собирался покидать дом.
— А вы, барин? — спросил он. В ответ Филипп со всей силы ударил лошадей, и они пустились в галоп. Последнее, что он увидел, — обреченный взгляд жены. Она поняла его. Он ничего не сказал, но она прекрасно поняла, что им грозит опасность.
— А мне надо еще кое-что сделать, — сказал сам себе Филипп, глядя вслед удаляющейся карете. Он повернулся к дому и в тот же момент раздался оглушительной силы взрыв. Филиппа отбросило в сад. Он довольно мягко приземлился на траву, не ощущая боли.
Зарево начавшегося пожара осветило округу, и через несколько минут стали сбегаться люди. Филипп очнулся и стал пробираться сквозь поваленные деревья к дому. Он хотел быстрее открыть конюшню и сараи, чтобы выпустить бедных животных.
Огонь уже переметнулся в сад. Филипп бежал, спотыкаясь. Внезапно он почувствовал, что носком сапога задел что-то мягкое. В тот же миг крыша близлежащей постройки загорелась, ярко осветив все вокруг. Филипп наклонился и увидел… труп Дмитрия. Позади стало жарко, он обернулся и с ужасом увидел, что столб огня с бешеной скоростью приближается к месту, где он стоял.
Перемахнув через забор, он столкнулся нос к носу с губернским комендантом — князем Далсаевым Валентином Ивановичем.
— Что вы тут делаете? — удивился Филипп, зная о натянутых отношениях Емельяна и Валентина Ивановича.
— Я… Ох! Господи! Горе-то какое! — запричитал Далсаев, — руками прикрываясь от яркого пламени. — Сегодня вот подумал, ну что нам на старости-то лет отношения выяснять, и пришел помириться, а подхожу — и меня кто-то обухом по голове и огрел. Вот очухался и такое тут вижу! — он прослезился. А Филипп, прикрывая лицо от палящего огня, внимательно смотрел на Далсаева.
— Это мы в суде выясним, хотел ли ты помириться или избавиться от своего недруга! — Филипп схватил Валентина за руку и потащил подальше от огня.
Подъехавшие пожарники и полиция окружили дом и стали тушить пожар. Начальник полиции майор Денисов Семен Павлович внимательно слушал рассказ Филиппа и тяжело вздыхал, глядя на испуганного и еще не протрезвевшего Далсаева.
Филипп вернулся в сад и, найдя там обгоревшие останки Дмитрия, наскоро закопал их. Одного он не мог понять: кто же на самом деле пытался их поджечь?
Главный городской судья решил ускорить судебное разбирательство. Вернувшийся Емельян лишь горестно покачивал головой, узнав, каким путем хотел от него избавиться Далсаев.
— Перед тем как пойти на прием к губернатору, я говорил с Емельяном, и он поведал мне печальную историю своей дружбы с Далсаевым. Он искренне надеялся на то, что им удастся помириться. Ведь так? — Филипп обратился к Емельяну.
— Да, да, сынок, все верно, — подтвердил Емельян, утирая глаза.
— Потом я видел Далсаева в доме губернатора, но не стал с ним беседовать. Это личные дела, и мне не резон в них вмешиваться. Поздно ночью мы возвратились домой. Хозяин уже спал, жена пошла готовиться ко сну, и вдруг я услышал странные звуки, доносившиеся из сада. Слишком поздно я заметил бочки с порохом и бикфордов шнур, который уже горел, приближаясь к бочкам.
Дальше он рассказал все, как и было. Только одно он намеренно скрыл, что не Далсаев это был. Филипп помнил, что привидение говорило о другом человеке.
Далсаев искренне рыдал:
— Пьян был, но никаких бочек не носил и друга своего не поджигал!
— У вас был для этого повод, время подходящее, — возражал судья, — поэтому сложно исключить вашу причастность к преступлению и, подчеркну, — злостному преступлению. А если бы в результате пожара погибла беременная женщина, которая вообще не причастна к вашей ссоре с Емельяном Сваром?
Далсаев посмотрел на Диану, и такое сочувствие и неподдельная горечь были в его глазах, что Диана почувствовала дурноту.
Много сторонников было у Емельяна и Филиппа, но не больше, чем у Далсаева. Родственники и друзья его не верили в то, что Валентин Иванович мог такое совершить. Свидетели с двух сторон пытались высказать свои версии происшедшего. Но главным в этом деле, конечно, был Филипп. Благодаря доброй расположенности к нему губернатора, он был уверен, что ему поверят больше. Так и случилось.
Далсаева обвинили и в тот же день посадили в тюрьму, запретив родственникам даже попрощаться с ним. Единственное, что оставило после суда неприятный осадок, это разговор с младшим братом Валентина Ивановича — Виктором.
— Этого я не забуду вам обоим! — прошипел он. — Я отомщу за своего брата!
Губернатор тоже присутствовал на суде и там же пообещал Емельяну помочь отстроить новый дом. Филипп в глазах союзников Сварова стал еще авторитетнее, а губернаторское покровительство делало его недосягаемым.
Только они вышли из зала суда, Филипп почувствовал дурноту. Будто тело его свинцом налилось, а боль от руки, на которой кольцо дедово носил, по всему телу разлилась. Народ шумно выходил из здания и окружал Филиппа, Диану и Емельяна.
— Боже мой! — Филипп схватился за руку и упал. Дальше он ничего не помнил. Очнулся он уже дома и, открыв глаза, увидел склонившуюся над ним Диану.
— Как ты? — тихо спросила она. — Врач сказал, что утомился ты, вот и упал.
— Возможно, — тихо сказал он. Но чувствовал, что это не от утомления. Он вдруг вспомнил, что однажды с ним такое было. Но вот когда и при каких обстоятельствах — из памяти ушло. Через час ему стало уже лучше, он вовсю помогал Емельяну собирать оставшееся добро для переезда в другой дом. Дело решилось быстро — губернатор посодействовал тому, чтобы в городе подыскали для погорельцев подходящее жилье. Дом был не так хорош, как прежние хоромы Емельяна, но все же просторен, светел и уютен.
Хотел было Филипп в связи с этими обстоятельствами уйти от доброго деда Емельяна, но ему это не удалось. В слезы старик ударился, умоляя остаться с ним, не покидать в одиночестве. Сил не было смотреть на это, и Диана уговорила Филиппа остаться.
— Мне все равно скоро одной оставаться. Ты, вон, на войну собрался, а мне с дедом Емелей хоть не страшно будет, — она не смотрела на мужа, а вышивала рушник. Ее страшила предстоящая разлука, но она понимала, что иначе муж поступить не мог.
— Не моя это воля. Россия в опасности, неужели хочешь ты, чтобы немцы или другие иноземцы селились тут да правила нам свои диктовали? — он сел перед ней и пытался успокоить. Слезы уже давно катились из глаз молодой жены, и остановить их она не имела сил.
Глава 27
1 августа 1914 года Россия вступила в войну.
Поздним вечером приехал Олег Полоз с девушкой.
— Я не мог уговорить Ольгу ехать с нами! В городе небезопасно, но она отказалась наотрез, так как ждет своего Максима! — сообщил Олег.
И тут на вопросы родных о девушке он ответил:
— Ее родственников убили, Софья чудом избежала этой участи. Поэтому нам пришлось скрыться. Вы примете ее?
— А почему только ее? — спросили хором Емельян и Филипп.
— На послезавтра назначен сбор, я ухожу на войну, а она остается совсем одна. Когда я вернусь, мы поженимся.
— Батюшки мои! Ну конечно, конечно! Я ведь только рад, а ты как, Диночка? — обратился он, заранее зная, что ответит Диана.
— Мне это только в радость, поверьте, — она встала и, подойдя к Софье, обняла ее и усадила на оттоманку. — Я буду относиться к тебе с таким же уважением и любовью, как и к Олегу.
— Спасибо, я тоже, — девушка бросила кроткий взгляд на всех и остановила свои зеленые глаза на Филиппе. Тот, откинувшись на стуле, внимательно разглядывал девушку. Было в ней что-то таинственное. Это и заинтересовало Филиппа, потому и взгляд его был острее остальных.
В те же дни вышел императорский указ о всеобщей мобилизации. Создавался Земской союз, его целью было оказывать помощь правительству в организации снабжения русской армии продовольствием и прочими необходимыми вещами. В обеспечении русских солдат теперь было заинтересовано все общество — и дворяне, и простой народ. Война сплотила людей.
И Олег Полоз, и Филипп Одинцов попали в Первую армию Северо-Западного фронта под командованием Я.Г. Жилинского.
Так начался знаменитый поход на Восточную Пруссию.
* * *…Осень пришла с холодными дождями и пронизывающими ветрами. Емельян и женщины старались лишний раз не выходить из дому. Софья была кроткой и тихой девушкой. Емельян и Диана по-доброму иногда посмеивались над ней, говоря:
— Ты у нас словно тень, не слышно, порой не видно. Смотри, забудем про тебя когда-нибудь.
Она только улыбалась и отмалчивалась. Вскоре заметили домашние, что Софья беременна, и Диана запретила ей что-либо делать по дому, хотя и сама уже на днях должна была родить.
— Не запрещайте мне, у меня никогда не было своего дома, так позвольте мне здесь немного почувствовать себя хозяйкой, — просила Софья. Диане не хватило мужества отказать ей. Только наказала ей не переутомляться. Спрашивать же ее о чем-то было бесполезно. Сколько раз она пыталась разговорить девушку, расспросить ее о семье, но все заканчивалось скупыми фразами, из которых трудно было что-либо узнать, и Диана отступилась.
