Матс Страндберг - Круг
Ванесса закусывает губу. Мона продолжает исследовать ее правую ладонь, проводя вдоль линии указательным пальцем. Ванессе становится щекотно.
— Видишь? Эти линии идут вместе до конца. Любовь всей твоей жизни не тот, кто ты думаешь, но ты его уже встретила. Ой, ой, ой… Ваш путь не будет усыпан лепестками роз. Но вы связаны друг с другом.
Мона смеется коротким каркающим смехом.
— Что вас так насмешило? — спрашивает Ванесса.
— Со временем поймешь.
Мона выпускает правую руку Ванессы и берется за левую.
— Ты считаешь, что тебя предал кто-то. Кто-то из родителей… — начинает Мона и вдруг наклоняется вперед так сильно, что кончик ее носа почти касается ладони Ванессы. — Ага! — вскрикивает она.
В горле у Ванессы пересыхает. Язык прилипает к небу, она не может выдавить ни слова. Мона глядит на нее с торжествующим видом.
— Я так и знала, — говорит она. — Подожди-ка.
Мона поднимается и идет к выкрашенному черной краской комоду. Когда она выдвигает верхний ящик, он скрипит так пронзительно, что Ванесса вздрагивает. Мона шумно роется в ящике, пока не находит то, что искала.
Ванесса успевает увидеть краем глаза пластиковый пакет с желтовато-белыми камнями, но Моны уже нет в комнате. Возвращается она через несколько секунд с сигаретой в углу рта и пепельницей из красного мрамора в руке. В другой руке она держит пакет.
— Мне необходимо кое-что повесомее, — говорит Мона.
Она осторожно развязывает пакет и высыпает содержимое на стол. Ванесса холодеет, поняв, что перед ней вовсе не камни.
Это зубы. Человеческие зубы.
— Видишь эти зарубки? — говорит Мона, держа перед ней два передних зуба.
Ванесса отшатывается.
— Не будь такой неженкой, — говорит Мона. — Скажи спасибо, что я не использую звериный помет или требуху.
Взгляд Ванессы скользит вниз, на стол. На поблескивающих зубах видны странные зарубки, различным образом пересекающие друг друга. На каждом зубе начертан узор.
— Это знаки огама, — говорит Мона. — Тысячи лет назад их использовали друиды. Некоторые считают, что эти знаки возникли еще раньше и что они происходят из пантеистических культов Ближнего Востока.
Мона собирает все зубы в пригоршню. Несколько раз трясет. Они скрежещут и стучат друг о друга. Затем она открывает руки, и зубы выскальзывают на поверхность стола. Ванесса снова чувствует в комнате электрический заряд, как будто кто-то легко проводит теркой по ее коже.
Мона переворачивает некоторые из зубов, теперь все они лежат знаками вверх. Затем она изучает результат, одновременно затягиваясь сигаретой, которую держит в углу рта.
— Этот знак, uath, обозначает ужас или страх, — объясняет она, указывая на большой коренной зуб. — А это… Нет. Тебе не нужно этого знать.
Мона испытующе смотрит на Ванессу.
— Нет, нужно, — с вызовом отвечает Ванесса.
— N'Geadal означает смерть. Смерть нависла над тобой.
Мона затягивается так сильно, что столбик пепла резко вырастает и грозит упасть в любую минуту. Она снимает с себя очки.
Ванессе трудно дышать. Кажется, комната медленно сужается, вот-вот стены сойдутся и уничтожат ее.
— Не нужно понимать все буквально, — говорит Мона спокойно, как будто они говорят о самых обычных вещах.
Ванесса резко поднимается, путается в складках бархата и наконец находит дверь в обычный мир, где есть воздух, где можно дышать.
— Привет, — говорит кто-то. Ванесса оглядывается вокруг.
Среди стеллажей стоит Линнея. Она держит в руках отливающую перламутром фаянсовую фигурку ангела.
— Он такой страшненький и ужасно крутой, правда? — говорит Линнея.
Ванесса смотрит на пухлого ангела, играющего на арфе. Выглядеть круто эта гротескная вещица могла бы только дома у Линнеи.
Мона входит в магазин, оценивающе смотрит на шубу Линнеи из искусственного меха «леопарда», разрезанный и снова сколотый булавкой свитер, короткую розовую мини-юбку и высокие ботинки.
— Выворачивай карманы, — хрипит Мона.
— Почему это? — говорит Линнея.
— У меня нюх на воров.
— У меня и карманов-то нет, — говорит Линнея.
Она поворачивается кругом и победно улыбается.
Мона щупает шубу, исследует ее и вынужденно признает, что Линнея говорит правду.
Мона фыркает, и Ванесса думает, что Линнея — именно тот человек, который нужен ей сейчас, после общения с этой дымящей, как паровоз, теткой с ее знаками смерти.
Не обращая больше внимания на Мону-Лунный Свет, они покидают ее душный маленький магазинчик.
— Что ты делала у этой старухи? — спрашивает Линнея, выуживая из голенища ботинка пачку сигарет, как только они выходят из торгового центра.
Закурив сигарету, она протягивает ее Ванессе, и та берет сигарету, хотя обычно курит только по пьянке. Потом Линнея прикуривает еще одну сигарету, для себя, и девушки идут дальше.
— Моя мама очень хотела, чтобы я туда пошла, — отвечает Ванесса. Она не хочет рассказывать о гадании, больше всего на свете желая забыть его навсегда. — А что ты там делала? — быстро продолжает она, прежде чем Линнея успевает задать следующий вопрос.
— Да так, позаимствовала кое-чего, — ухмыляется Линнея, показывая пакет благовоний, который был спрятан у нее во втором голенище.
Ванесса смотрит на нее уважительно.
Подойдя к парку Стурвальспаркен, они останавливаются у фонтана.
— Ты ходила еще раз в «Болотные Копи»? — спрашивает в конце концов Линнея.
Ванесса думает о Ребекке. Та несколько раз пыталась уговорить Ванессу прийти в парк. Но Ванесса всегда говорила, что встречается с Вилле или с Мишель и Эвелиной. Она не хочет думать о том, что случилось тем вечером. Не хочет впускать это в свою жизнь.
— Нет. А ты? — спрашивает она.
— Нет, — едва слышно отвечает Линнея. — Я хочу знать, почему умер Элиас. Но не знаю, что мне делать.
— Может, нужно встретиться с остальными, — говорит после недолгого молчания Ванесса. — Попытаться выяснить, что происходит.
— Если я и буду что-то делать, то в одиночку, — коротко отвечает Линнея.
Ванесса делает затяжку и пытается скрыть, что ей противно.
За спиной Линнеи она видит одного из алкашей, которые обычно тусуются в парке. Он танцует какой-то странный танец на серо-коричневой траве. Видно, совсем у дядьки крыша поехала. Но он добрый. Ванесса знает его — он за небольшие чаевые покупал ей в магазине спиртное до того, как она встретила Вилле.
Линнея выбрасывает сигарету на землю и тщательно растирает ее ботинком. Вид у нее обеспокоенный. Может, она боится, что Ванесса попросится к ней домой?
— Мне надо домой, — говорит Ванесса, чтобы подчеркнуть, что не собирается набиваться к ней в лучшие друзья.
Линнея не отвечает. Алкаш за ее спиной трясет головой. Танцует и, пошатываясь, приближается к ним.
— Привет! — кричит он.
— Привет, привет! — кричит в ответ Ванесса, надеясь, что он уйдет.
Но он продолжает приближаться.
— Линнея, утешение и радость моего сердца! — кричит он тем надсадным, пропитым голосом, который рано или поздно появляется у всех алкоголиков.
— Один из твоих приятелей, что ли? — посмеивается Ванесса, глядя на Линнею.
Она не отвечает. И уходит, не поднимая глаз от земли.
— Линнея! — снова кричит алкаш.
Он останавливается посреди своего странного танца, покачивается туда-сюда, стоя на месте, и, открыв рот, смотрит вслед Линнее пустыми глазами. То, что Линнея ему отвечает, сказано так тихо, что Ванесса едва может различить слова:
— До свидания, папа.
15Когда Анна-Карин открывает входную дверь, в нос ей ударяет запах свежевыпеченного хлеба. Анна-Карин улыбается.
— Здравствуй, солнышко, ты уже дома? — слышится из кухни мамин голос.
— Да! — кричит в ответ Анна-Карин, вешая куртку на крючок в коридоре.
Она еще не успела снять ботинки, а мама уже выходит из кухни, чтобы заключить ее в ласковые объятия. С тех пор как мама бросила курить, она больше не пахнет пепельницей. А дом проветрен и благоухает свежей выпечкой и вымытыми полами.
— Как сегодня школа? — спрашивает мама, отпуская ее.
— Нормально. Ни одной ошибки в контрольной по истории.
— Ты у меня умница! — гордо говорит мама.
Анну-Карин нимало не мучают угрызения совести оттого, что она писала все наугад, а потом использовала свою силу на учителе. У нее есть определенные правила. Она пытается манипулировать учителями как можно меньше и никогда не трогает учителей-естественников. Гипнотизирует только тех, кто преподает всякие никчемные предметы, вроде истории, немецкого и физкультуры. Как ветеринару они ей все равно не пригодятся. Да и кто станет счастливее, выучив массу ненужных фактов, чтобы их тут же забыть?
— Я пекла пышки, ну и подумала, а не испечь ли мне заодно и булочки с корицей, — смеется мама, вытирая запачканную мукой руку о цветастый фартук.
