Лэйни Тейлор - Дни крови и света
«Ой!»
— Извини, — сладким голосом пропела она в сторону крытого фургона, где пряталась Шеста.
«А вот и еще одна», — злорадно ухмыльнулась Кэроу.
Перед отъездом она объясняла Тьяго, что если бы хотела сбежать, то давно бы уже сбежала.
— Мне не нужна надзирательница!
— Никакая она не надзирательница, — с приторной нежностью произнес Волк, пристально глядя на Кэроу. — Мне будет очень тревожно, если ты уедешь одна. Если с тобой что-то случится, я этого не переживу.
«Я этого не переживу». Мерзость!
Конечно, могло быть и хуже… Например, если бы Тьяго поехал с ней сам. Он поначалу порывался, и Кэроу это стоило многих неприятных переживаний, но в итоге предпочел остаться в касбе, дожидаться возвращения Живых Теней.
— Купи что-нибудь особенное. Мы сегодня празднуем.
Кэроу передернуло.
— Что празднуем?
Тьяго указал на свое знамя и улыбнулся.
«Победа и возмездие».
Конечно.
Что же привезти на празднование победы и возмездия? Выпивку? В Марокко спиртного не найдешь; вот и хорошо. Солдат лучше не поить.
Пыльная главная улица Агдза напоминала о Диком Западе, а не о сказках «Тысячи и одной ночи». Кэроу объехала стороной магазин на севере городка, где в витрине красовались винтовки: Шесте незачем о них знать.
Хотя… может быть, вот чем порадовать их вечером?
Огнестрельное оружие давно тревожило Кэроу. С ним были связаны не самые лучшие воспоминания. Она пробежала кончиками пальцев по животу в том месте, где остались три шрама от пулевых ранений. В нее стреляли… В Санкт-Петербурге, в трюме корабля, в окружении плачущих девушек с беззубыми окровавленными ртами. Кэроу пыталась им помочь.
Она ненавидела огнестрельное оружие, но понимала, какое преимущество оно дало бы повстанцам. Кэроу не раз хотела рассказать Тьяго о человеческих орудиях убийства, однако ее останавливала не только личная неприязнь к нему и к торговцам оружием. Существовала и более веская причина для размышлений и осторожности.
Бримстоун никогда не переправлял огнестрельное оружие в Эрец.
Почему? Кэроу подозревала, что воскреситель не хотел гонки вооружений и кровопролития в ужасающих масштабах. Перед казнью Мадригал он объяснил ей, что все эти века сдерживал натиск ангелов, пытался сохранить свой народ до того времени, когда найдется другой, более истинный путь — дорога к жизни, к миру и спокойствию.
Жизнь и мир. Победа и возмездие.
Вместе им не сойтись…
В поселке Кэроу купила ящики абрикосов, лука и кабачков. Она старалась не выделяться: закуталась в хиджаб, надела джинсы и джелабу — длинный балахон, как у местных, прятала ладони с хамсами. За марокканку ее не принимали, но и европейкой не считали — помогали безупречный арабский и черные глаза. В фургон отправились рулоны тканей и выделанной кожи, мешки чая, бочонки меда, корзины миндаля и сушеных фиников, глиняные горшки с оливками, корм для цыплят и тонкие лепешки, говяжий оковалок с жирком — немного, хранить мясо негде. Кускус — тоннами. Кэроу с трудом волочила в машину огромные мешки, но от помощи приходилось отказываться: в фургоне пряталось волчьеголовое чудище. Спасибо, Шеста.
Для одной любопытной торговки пришлось объяснить, что это все для иностранцев, и марокканка понимающе кивнула: «Голодные туристы». Да уж, купленного провианта хватит на небольшую армию. Забавно, но Кэроу было не до смеха — она не могла забыть про сфинксов.
Желание устроить праздник пропало. Она сунула Шесте бутылку воды и захлопнула двери фургона. Пора возвращаться. По дороге Кэроу заметила один магазин и передумала. Барабаны. Раньше в походах били в барабаны и пели. В касбе пока никто не пел, но ведь Зири с Иксандром дурачились, всем было весело… Кэроу купила десяток берберских барабанов и в быстро сгущающихся сумерках отправилась в долгий путь домой.
Когда она руководила разгрузкой, Живые Тени вернулись.
— Я думала, что Живые Тени на самом деле — давно убитые тени, — сказала Лираз.
Они обсуждали новости из Тизалина: число жертв, устрашающие подробности, дерзость… Нет, безрассудство подобного нападения! Повстанцы допустили серьезную ошибку — Тизалин слишком близко от Астрэ, их действия воспримут как посягательство на священную неприкосновенность Империи. Иорам не замедлит с ответными расправами.
— Послушайте, а ведь химерам всегда удается избежать смерти, — устало заявил Азаил.
— Значит, у нас с ними есть что-то общее, — сказала Лираз.
— У нас гораздо больше общего, — добавил Акива.
— Особенно у тебя, — заметила сестра.
Акива решил, что она язвит про «гармонию со зверями», но Лираз вполголоса добавила:
— Например, таинственные исчезновения…
Под ее пристальным взглядом Акива похолодел. Она догадывается, что он делает по ночам, или просто намекает на чары невидимости?
— Если бы про твою магию узнал папочка, он был бы счастлив, — мечтательно протянула Лираз. — Не упустил бы возможность обзавестись персональной Живой Тенью.
Акива оглянулся по сторонам, не желая говорить в лагере о магии и других своих секретах. Вдобавок называть императора «папочкой» опасно: во-первых, закон запрещает упоминать его иначе как с использованием почетного титула, во-вторых, Незаконнорожденные не имеют права заявлять о родстве с императором. Они — его «верные клинки», а у «клинков» нет ни отцов, ни матерей. Если и есть у меча создатель, то это кузнец, а не рудник, откуда получен металл. Конечно, самому императору ничто не мешает хвастаться, сколько «клинков» он произвел на свет. За всю историю Империи в гареме родилось более трех тысяч бастардов. Секретари заносят их в списки, а после гибели — вычеркивают.
За последнее время вычеркнули многих, в живых осталось не более трехсот.
Убедившись, что поблизости никого нет, Акива напомнил Лираз:
— Ты тоже умеешь исчезать.
Когда они сжигали порталы Бримстоуна в человеческом мире, Акива научил брата и сестру магии невидимости.
— Я не стану убивать исподтишка, — презрительно хмыкнула Лираз. — Мои жертвы знают, кто их убил.
— Им всю вечность снятся твои незабываемые черты, — добавил Азаил.
— Смерть от руки красавцев завидна, — ответила Лираз.
— То есть не от руки Иаила?
Иаил. Акива взглянул на небо. Имя дядюшки вызвало неприятные воспоминания.
— Боги мои, нет. — Лираз передернула плечами. — Что может быть хуже? Между прочим, есть две причины радоваться тому, что я Незаконнорожденная. И обе они связаны с Иаилом.
— Что же это за причины? — недоуменно спросил Акива.
Незаконнорожденные — самые искусные воины Империи, однако им не платили за службу и не давали повышений, хотя они выполняли самые сложные задания. Бастардов Иорама отличала храбрость и прекрасная выучка, они несли пожизненную службу во всех уголках Империи, пенсии им не полагалось. Также им не дозволялось вступать в брак, заводить детей, владеть землей и жить за пределами казарм. Фактически они были рабами. Их не хоронили, просто сжигали и ссыпали прах в общие безымянные урны. Незаконнорожденным даже имя давалось на время, «в долг». Все, что напоминало об их существовании, — жирная черта, проведенная в списке имен.
«Живи неприметно, убивай, кого приказано, и умри невоспетым», — эти слова могли бы стать кредо Незаконнорожденных, но им дали другое… «Кровь — сила».
— Раз я Незаконнорожденная, — сказала Лираз, загибая палец, — я никогда не буду служить под началом Иаила.
— Неплохая причина, — кивнул Акива.
Иаил — младший брат императора, командующий Доминионом, элитным легионом Империи. Бастардов возмущала вопиющая несправедливость: Незаконнорожденные превосходили бойцов Доминиона в силе и воинских умениях, но привилегии предоставлялись элитному подразделению. Там несли службу дети самых влиятельных семейств Империи, получая от родителей роскошные одеяния и провизию. В конце войны их одарили замками и вотчинами на территории бывших свободных земель.
Одна из старших бастардов, Меллиэль, посмела спросить императора, не дадут ли и Незаконнорожденным то, что им причитается, но папаша только в очередной раз похвастался своей мужской силой: «Всем моим отпрыскам в Эреце замков не хватит».
Впрочем, все преимущества воинов Доминиона перевешивает то, что они служат под началом Иаила — омерзительная и гадкая участь.
— Хорошо, а вторая? — спросил Азаил.
Лираз загнула еще один палец.
— Во-вторых, раз я Незаконнорожденная, я никогда не буду лежать под Иаилом.
Акива ошеломленно взглянул на сестру — она впервые, пусть и косвенно, признала себя женщиной. Воинственность всегда служила ей защитой. Лираз с детства была недотрогой, никто не смел ее коснуться. Представить ее под Иаилом было невозможно.
