Ли Кэрролл - Взлет черного лебедя
— Стойте! — выкрикнула я, затормозив. — Прекратите… Хватит меня заставлять…
Он остановился. Уилл Хьюз был так близко, что я увидела, как пульсирует на виске голубоватая вена… Но разве вампиры не должны быть мертвыми? И меня осенило. В его жилах текла моя кровь. Мне стало нехорошо, и Хьюз снова меня поддержал.
— Ладно, — буркнул он, — но вам следует прислушаться к голосу разума. Нам нужно уйти отсюда. Как вы будете объясняться с полицией?
И он замолчал. Я ощущала тягу к нему, но больше не чувствовала желания повиноваться. Его гипнотическое воздействие улетучилось. Хьюз дал мне возможность подумать самой. «А для вампира он весьма цивилизован», — отметил холодный внутренний голос. Я имела право на собственное мнение.
— Офицеры узнают, что я была в музее. И то, что я сбежала с места преступления, — пробормотала я, пытаясь быть спокойной. — Охранник видел меня.
— В живых никого не осталось, — парировал Хьюз. — Мантикора всех убила. — Он провел пальцами по моему плечу. Я поежилась, но поняла, что он просто указывает на мою сумку, ремешок которой я перебросила через плечо. Я вспомнила, как поправляла ремень на груди. Это было будто в другой жизни…
— Вы ничего не забыли?
Я покачала головой.
— Нет, но… Трость доктора Толберта… Я схватила ее, когда сражалась с мантикорой.
Хьюз поднял руку. На сгибе локтя висела рукоять трости старого библиотекаря.
— Я это предусмотрел. Теперь ничто не свяжет вас со смертью вашего друга. Конечно, вам кажется предательством ваше, как вы выразились, «бегство». Однако если вы хотите, чтобы убийцу справедливо наказали, вам необходимо исчезнуть.
И Хьюз кивнул в сторону тропинки. Если здесь были фонари, сейчас их выключили. Дорожка уводила в непроглядную тьму. У меня возникло чувство, что, согласившись, я преступлю некую черту. И все изменится. Навсегда. Несколько минут назад, когда Уилл Хьюз корчился в агонии, я считала, что переживаю самые страшные мгновения в своей жизни. Я смирилась с тем, что сверхъестественное реально. Но теперь я осознала: это — только начало. Нечто призывало меня шагнуть вместе со своим спутником во мрак. Я посмотрела на Уилла Хьюза. Его глаза сверкали серебром — два ярких маяка или звезды. Может, их сияние разгонит темноту? Я шагнула из света в тень, понимая одно — теперь я буду полностью зависима от Хьюза.
Но я ошиблась. Спустя минуту я стала неплохо ориентироваться. Но дело было не в том, что мои глаза привыкли к темноте, скорее наоборот — ночь открылась для меня и впустила в свои тайны. Я смогла разглядеть цвета, которых прежде не замечала — оттенки темного индиго и глубокого фиолетового, нежно-лилового и бледно-розового. Мы уходили все дальше в глубь парка, и тени раскрывались, словно бутоны цветов. Из сгустков черноты изливались каскады золота и серебра, они налетали на нас вихрями и подталкивали вперед. Однако я не ощущала ни холода, ни страха — только всеобъемлющее удивление. Уилл Хьюз казался невозмутимым.
— Что вы сделали со мной? — спросила я.
— Когда я исцелял вас, часть моей крови проникла в ваши вены. Вам передалась частица моих способностей. Теперь вы видите в темноте.
Восторг и изумление сменились страхом.
— Значит, я стану такой, как вы? Превращусь в вампира?
Хьюз долго не отвечал. Он отвел взгляд, и его глаза покраснели.
— Нет, я сдержался. Вот если бы я выпил всю вашу кровь и дал вам немного своей, тогда…
Я невольно вскрикнула, он запнулся.
— У вас это вызывает отвращение? А ведь я дал вам замечательную возможность…
Он раскинул руки, будто хотел обнять краски, игравшие вокруг нас, и мне стало совестно, поскольку я оскорбила его дар.
— Такое происходит со всеми, кого вы кусаете? — произнесла я и опустила голову, чтобы он не видел, как я морщусь при слове «кусаете».
— Нет. Для обретения нового зрения необходимо, чтобы к человеку прикоснулась фея. Вас она посетила когда-то… Это присуще многим художникам, поэтам… актерам…
— Я не художница, — машинально пробормотала я. — Но все напоминает мне «Звездную ночь» Ван Гога.
— Бедняга Винсент. Он влюбился в эти цвета, безумно привязался к ним. Они стали для него наркотиком. И в конце концов сошел с ума.
Я открыла рот, чтобы спросить у Хьюза, был ли он лично знаком с Ван Гогом, но меня поразила другая мысль.
— Что вы имели в виду, когда сказали о прикосновении феи… или фейри?[35]
Хьюз рассмеялся, и с кончиков его пальцев посыпались светящиеся искры.
— Только не говорите мне, что после встречи с мантикорой и вампиром вы шарахнетесь от фейри. Они повсюду вокруг нас.
Мы вошли в Вересковый Сад, откуда я вечером начала свою прогулку… или это было вчера? Я совершенно потеряла счет времени, пока мы здесь бродили. Поначалу я обращала внимание на краткие радужные вспышки посреди последних осенних цветов. Но затем я различила силуэты. Правда, перемещались существа настолько быстро, что я видела их лишь на долю секунды. Вот мелькнула чья-то улыбка, а рядом тут же раздался всплеск крыльев, взбивающих воздух.
— Они движутся слишком быстро! — жалобно воскликнула я.
— Нет, вам стоит снизить скорость. Заставьте сердце биться медленнее.
Уилл Хьюз приблизился ко мне вплотную сзади, обхватил рукой мои плечи и запустил пальцы под джемпер. Его ладонь легла поверх моего сердца. Я ощутила его пульс кожей, услышала ответный стук собственного сердца. «Моя кровь пульсирует в его жилах», — вспомнила я.
— Дышите медленно и ровно, — шепнул Хьюз мне на ухо. Его дыхание растеклось по моему затылку, коснулось незаживших ранок на шее, оставленных его зубами. Веки начали смыкаться, но вдруг я рассмотрела… В ночи прямо-таки материализовалось крошечное создание и начало порхать между кустами вереска. Его цвет менялся от глубокого синего до фиолетового с серебряными вкраплениями. Крылья с темно-синими прожилками слегка трепетали. Куда бы оно ни опустилось, оно сразу же склоняло маленькое лисье личико к каждому цветку, похожему на колокольчик. Я решила, что прекрасное создание пьет нектар, как пчела или колибри. Но затем поняла — оно впитывает краски: хрупкое тельце начинало вибрировать и переливаться, принимая оттенок растения.
Я повернулась к Уиллу Хьюзу.
— Это реально?
— Они настоящие. Их называют световыми сильфами, потому что они питаются светом. Но появляются они исключительно ночью. В свете дня они бы просто утонули и захлебнулись.
Сильф оторвался от своего занятия. Его рот был лиловым. Миниатюрное создание склонило головку к плечу и шевельнуло губами, но улыбка превратилась в оскал. Обнажились крошечные и острые, как иголки, зубы. А затем сильф вспорхнул и улетел.
— Почему?..
— Не переживайте, — шепнул Уилл, уводя меня в сторону. — Не вы напугали сильфа, а я. Они не слишком жалуют вампиров, но поскольку мы ведем ночной образ жизни, то стараемся друг другу на глаза не попадаться.
И он повел меня вниз по склону холма. Теперь я знала, что ночь населена зубастиками, и держалась поближе к моему спасителю — крупному зубастому экземпляру.
— Вы раньше упомянули про дар феи, — сказала я. — Но как вы догадались, что я им наделена?
— Вы — потомок Маргариты д'Арк. А она была одной из них.
Произнося слово «них», он вздрогнул. «Что может его страшить?» — изумилась я, но вспомнила еще кое-что. Ведь вампиры бессмертны. А Уилл Хьюз вроде был знаком с Винсентом Ван Гогом.
— Вы видели самую первую Маргариту?
Мы приблизились к парапету, за которым открывался вид на Генри-Гудзон-Парквей и реку. Хьюз молча прислонился к нему. Серебряный свет в его глазах померк, затем заблестел тускло, как покрывшееся патиной блюдо. После в его зрачках будто заклубились грозовые тучи. Я почувствовала, как внутри него что-то закипает — и этот ураган может обрушиться на меня.
— Да. Я любил ее и потерял. Из-за нее я такой, каким вы видите меня сейчас, в теперешние дни. — Он усмехнулся. — Ну, точнее, в теперешние ночи.
Хьюз вскочил на парапет. Если бы он раскинул руки и полетел, я бы не удивилась, но он похлопал по камню.
— Идите сюда и послушайте меня. В конце концов, это и ваша история.
— В юности я, стыдно признаться, невероятно кичился своей красотой и был пустым человеком.
Хьюз сидел лицом к реке, поэтому я видела на фоне темного неба лишь его профиль, подобный белой камее, вставленной в оникс. Я была готова простить его за тщеславие и самовлюбленность. А если он и являлся пустозвоном, столетия придали ему глубину.
— Я стал тщеславен. Многие красавицы влюблялись в меня, и отец умолял жениться и произвести на свет сына, но я не желал связывать себя с единственной женщиной, дабы не утратить любовь других. Моему отцу отчаянно не терпелось обзавестись наследником. Это был своего рода залог бессмертия. Батюшка даже нанял поэта, и тот слагал стихи с мольбами ко мне о продолжении рода. Он регулярно приходил в наш дом и наставлял меня в стихосложении, любви и в ответственности моего положения… а потом воспылал ко мне любовью.
