Анастасия Монастырская - Девять хвостов небесного лиса (Ку-Ли)
− Бывший муж.
− Хорошо, так думает ваш бывший муж.
− Вы с ним не согласны?
− Ерунда все это. Плевать на Шекспира, если хочешь срать. Человек создан для красивой, вкусной и удобной жизни. Дауншифтинг − для неудачников. Если говоришь, что тебе ничего не надо, то у тебя ничего и не будет. Не может быть художник голодным! Не может и не должен! Если день и ночь думаешь о том, сможешь ли купить хлеба своему ребенку, ни черта не создашь.
− И что вы теперь намерены делать?
− Жить. Ровно столько, сколько отмерено. И постараюсь получить удовольствие.
− Вы позволите?
Он сразу понял.
− Пожалуйста.
Откинулся в кресле и закрыл глаза.
Та же ярмарка. Но это я уже видела. Набралась смелости и побрела к черной полосе. Узкая тропка. Колючие лапы елей. И тишина. Звенящая, напряженная. Пробиралась вглубь, отводя тяжелые зеленые лапы. Дальше — бурелом. Выворотни. Сучья, готовые продырявить босую душу. Темнота и страх. Я наклонилась: под мертвыми черными ветвями − зеленые ростки. Тонкие, слабые, но они были повсеместно. С каждым мгновением их все больше. И они очень хотели жить.
Имела ли я право сказать ему, КАК это сделать? Не знаю. Но я сказала. Точнее, подсказала. Ростки благодарно потянулись вверх, стало чуть светлее.
Я осторожно вышла, стараясь не причинить боли.
Марычев спал. Блаженно и умиротворенно.
Будете жить, Марычев.
СЕДЬМОЙ
− Вы оказались правы, − сказал постаревший на чужую жизнь Сергей Леонидович. — Я выжил. Мы ведь с вами после того разговора так и не виделись?
− Не пришлось.
− Да, закрутилось как-то все. − Он помолчал. — Маша сгорела очень быстро. Но умерла счастливой, точно знаю.
− Вам тяжело это далось.
− Очень. Долгое время чувствовал себя убийцей. Расскажи кому — сочтут сумасшедшим.
− Если вдуматься, безумны все вокруг. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Считайте, у вас норма.
− Самое сложное было заставить себя спать с ней. Ничего не чувствовал. Только механику процесса. Туда-сюда, туда-сюда. Она же очень старалась. Последняя просьба умирающего — начать все сначала. Кто устоит? Но в какой-то момент все изменилось. Я стал сильнее, она слабее. Мы поменялись местами.
− Так и должно было быть, − мягко ответила я. — Не стоит переживать. Все в прошлом. Вы хотели выжить — и выжили.
− Но откуда вы про это знали? Что будет так?
− Никогда не слышали про обмен энергией во время секса? Не интересовались даосским практиками?
− К своему стыду, нет. То есть тогда — нет… Вы подсказали. До остального сам дошел. Интуитивно. Сидел в кабинете и думал о том, что будет дальше. Меня возбудила неизвестность. Странное чувство — еще ничего не решено, ничего не известно, но ты знаешь, что все теперь будет хорошо. Вошла секретарша. Я приказал закрыть дверь и занялся с ней сексом. На столе. Как ее звали? Вика? Аня? Не помню. Секс был бурным, животным. И она очень быстро достигла оргазма. Она всегда хотела меня. Мы кончили вместе. Я заглушил ее крик поцелуем и почувствовал это.
− Что именно?
− На сотую долю секунды она стала мной, а я — ею. Это было… − в его зрачках мерцали снежинки, − это было великолепно!
− А что случилось с вашей… партнершей?
− На следующий день заболела. Взяла больничный. На неделю. Потом мы снова заперли дверь, и все повторилось. Было лучше, дольше, совершеннее, что ли… И она снова заболела. Уже на две недели. Я сопоставил кое-какие детали и понял.
− И вернулись к жене.
− Я занимался с ней сексом через не могу, через не хочу. Тратил все свои силы, чтобы привести к оргазму, и когда она кончала, приникал к ней поцелуем. И пил этот крик, принимал ее дрожь, ее пульс, биение сердца. И становилось легче.
− Вы забирали ее энергию — ИНЬ, сильную, живительную. Взамен отдавали свою — ЯН, пусть и мужскую, но больную и немощную.
− Неравноценный обмен, да? — осклабился он. — Убийство на энергетическом уровне. Безупречное убийство.
− Можно и так сказать. Вас мучит совесть?
− Нет, не совесть… Не знаю, как сказать. Какой-то осадок. Будто нынешний я — уже и не я. Впервые за долгие годы живу настоящей жизнью. Все мои мечты исполнились. Но все чаще ловлю себя на мысли, что все более похожу на свою покойную жену. В прошлое воскресенье должен был поехать с друзьями кататься на лыжах, но целый день просидел перед телевизором. И это пугает меня. Чувствую бессмысленность существования.
− Такова цена.
− Вы о ней не говорили.
− А вы не спрашивали.
− На похоронах были только я и Олег. Плохо умереть, когда о тебе никто доброго слова не скажет, а через день и не вспомнит.
− Для вас это так важно?
− А для вас?
− Мне безразлично, кто и что обо мне скажет.
− У Олега были красивые похороны.
− Простите за вопрос, но сами подняли тему. Вы Олега видели? В гробу?
− Гроб был закрыт, − Марычев не удивился вопросу. — Я еще тогда подумал, что странно все. И смерть нелепая, не для Олега. Думаете, похоронили не его?
− Не знаю. Уже ничему не удивляюсь. Как к вам попала моя дочь?
− Олег попросил устроить. Я же с детства Лену знаю. Искал секретаря, а она без работы.
− Вот и встретились два одиночества…
− У нее сложный характер. Никому не верит, все воспринимает в штыки.
− Что поделать, жизнь у девочки − дурная сказка.
− Будем надеяться, конец у сказки счастливый. Каждый получает то, что заслуживает. Олег знал, что вы ко мне придете, − Марычев протянул мне конверт. — Просил передать. Сказал, вы сами все поймете.
− Так он за этим и заходил?
− Наверное. Сказал, пришел попрощаться. Мол, долго не увидимся. Он часто пропадал в последнее время. Вот я и решил, что он в очередной раз решил поехать на Гоа за смыслом жизни.
Или в Шамбалу.
Как много мы не знаем о близких людях!
Я крутила конверт в руках. Шершавый, из индийской бумаги с вкраплениями листочков и засушенных цветов. Внушал страх.
− Может, вы вспомните, о чем говорили?
Марычев посмотрел с жалостью:
− О пророчествах. После вашего развода Олег помешался на этой теме. В любой компании муссировал…
− Странно. Со мной он всегда обходил эту тему стороной.
− Он не знал, верить вам или нет. Иногда с пеной у рта уверял, что вы, Кассандра, придумали свой дар. Но назавтра находил подтверждение вашим прогнозам и уверял меня в обратном.
− Алла знала?
− Все знали. Алла. Лена. То есть Ляля ваша. Деловые партнеры. Друзья. Сначала воспринимали как чудачество, потом как пунктик, с которым нужно мириться. У Олега была специальная тетрадка, куда он выписывал ваши пророчества. Графики чертил, диаграммы рисовал… Самое тяжелое началось, когда Олег узнал, что вы из больницы вышли… − Марычев запнулся.
− И больше не пью.
− Ну да. Олег тогда совсем помешался. Говорил о вас с ненавистью, словно вы виноваты в его женитьбе на Алле.
− Понимаю.
Я лихорадочно прокручивала события последних лет.
Странные звонки Олега, перепады в его настроении, ненависть Аллы, неприязнь Ляльки.
Все просто, черт возьми. И — сложно. Одно дело — винить в развалившемся браке спивающуюся жену. И совсем другое — когда сразу же после развода проблема исчезает. Невольный сакраментальный вопрос: кто виноват? И получается, что виноват-то ты — без тебя вон как все хорошо устроилось.
Я вскрыла конверт.
Привет, Каська! Ты читаешь это дурацкое письмо, значит, я умер. Правда, смешно? Надеюсь, ты смеешься, а не плачешь.
Можно, я побуду в твоем амплуа? Впрочем, какого черта я спрашиваю? Ведь я уже умер. Алла передаст тебе венок пророчеств. И в тот же вечер к тебе придут они. Что? Они уже приходили? Я так и думал. Будут уговаривать спасти мир. Все это ерунда, Каська, чушь. Нет никакого венка пророчеств, нет никакого Апокалипсиса. Ничего нет, раз нет нас с тобой. Какой смысл переживать из-за того, что может не произойти?
Я знаю, что ты согласилась из-за меня. Тебе интересно, как я умер. Неужели не поняла? Всегда предают близкие. Они и мостят дорогу, которая ведет в ад. Я в аду, Кася, и здесь очень жарко.
Плюс сорок в тени. Кормят плохо. Скучаю.
P.S. Забыл сказать, я тебя люблю.
Пока читала, Марычев внимательно следил.
− Понимаю, вопрос звучит глупо, но… Вы не знаете электронного адреса Олега?
Он тут же протянул мне бумажку: адрес и пароль.
− Вы знали?
− Не я. Ваш муж.
− Мой бывший муж.
ВОСЬМОЙ
− Да здравствует кризис! — весело сообщила Марга. — От клиентов отбоя нет. К тебе запись на два месяца вперед.
− Кризис-то при чем?
− Когда у человека кризис, он ищет волшебника.
− А кто у нас волшебник?!
− Ты!
— Справедливости ради, я не волшебник, я только учусь.
