Она за мной пришла (ЛП) - Пирон-Гельман Диана

   Становиться невидимой, когда в доме появляются большие стеклянные бутылки с Дрянью.

Песня сменилась начальными аккордами The First Noёl^[4]. Линнея увидела, как они с Джули рождественским утром, в шесть часов, сидят наверху лестницы и ждут, когда же наступит семь утра. Семь утра было тем волшебным часом, когда им позволялось спуститься вниз и проверить чулки — разумеется, при условии, что они не будут шуметь. Шум в доме Полов считался самым страшным грехом. В особенности ранним утром, после ночи с бутылкой.

Чаще всего рождественские подношения были скудными. Но подарки не имели значения. В этот предрассветный час значение имела только Джули, которая прижималась к ней в поисках тепла, и тогда они шептались обо всем на свете, кутаясь в полосатое одеяло. Линнее тогда было лет десять, может быть, одиннадцать. Джули только что пошла в детский сад.

   — Линнея, где живет Бог?

   — Везде. Так говорит отец Джон.

   — Нет, я хочу знать, где Его дом? У Него же есть дом?

   — Отец Джон говорит, что в церкви.

   — В нашей церкви? Святой Анны?

   Она пожимает плечами:

   — Наверное.

   — Тогда как же у Него может быть день рождения?

   — У отца Джона?

   — Нет, глупая. У Бога.

   — О чем ты?

   — В церкви Святой Анны нет кухни. Если у Бога нет кухни, как же Он может спечь праздничный торт? Если у тебя нет торта, у тебя нет и настоящего дня рождения. Как же Рождество может быть Его днем рождения, если Он живет в церкви Святой Анны?

   Она бы рассмеялась, но у Джули было такое серьезное личико, что Линнея просто не смогла бы отделаться от нее какой-нибудь шуткой. Поэтому она сказала первое, что пришло в голову:

   — Ангелы пекут Ему торт. На кухне у приходского священника, — вранье, но оно должно было прогнать озабоченность из глаз сестренки. Несколько лет в чистилище казались небольшой ценой за это. — Бог не может сам приготовить себе торт. В смысле, Он может, но это было бы нечестно. Поэтому ангелы готовят торт при помощи ангельского волшебства. Сестра Фрэнсис говорит, это волшебство помогает нашим ангелам-хранителям защищать нас.

   — А-а-а, — Джули еще плотнее прижалась к ней. — Когда я стану такой же большой, как ты, я тоже буду все знать о Боге?

   — Угу, — она обняла Джули за худенькие плечи и зажмурилась, чтобы унять жар в глазах. Еще одна ложь. Большую часть времени она была так напугана, что хотела бы убежать за миллион миль отсюда. Но она нужна Джули. Она должна быть сильной и смелой. Никто больше этого не сделает. Ни ангелы-хранители, о которых постоянно болтает сестра Фрэнсис, ни Бог — это уж точно. Бог на них не смотрит. Ну, или Ему просто нет до них дела.

   Запах жареного лука вернул ее назад в забегаловку. От этого запаха желудок у нее сжался. Она сунула руку в карман плаща, где обычно носила пачку банкнот, вытащила десятидолларовую бумажку, швырнула ее на стол и выскочила из кабинки. Пока она шла к двери, никто не обратил на нее ни малейшего внимания. Ночной воздух, такой холодный, непривычно холодный для Лос-Анджелеса, но чистый и живительный, манил наружу.

   Выйдя за дверь, она сделала глубокий вдох, а затем прислонилась к стене, охваченная внезапной слабостью. Выбеленный камень холодил спину. Ну и куда, черт побери, ей теперь идти? Домой, в пустую квартиру? Она оторвалась от стенки и поковыляла вниз по улице. Одна нога, потом другая, дрожь понемногу уходила, и теперь она шагала более уверенно, оставляя за собой городские кварталы. В этой части города тротуары уцелели. Расставшись с Джули, она шла долго, так долго, что решила, будто голодна, и зашла в первую попавшуюся закусочную. Ей стало интересно, как далеко она сейчас от поврежденных землетрясением районов.

   Ветер усилился, трепля ее волосы и играя с подолом плаща. Она задрожала под его порывами. «Неподходящая неделя для стирки», — мелькнуло у нее в голове. Кто же знал, что в Лос-Анджелесе будет так холодно? Но после землетрясения все пошло кувырком. Высотные здания обратились в пыль, знакомые улицы зияли провалами и топорщились углами обломков, друзья и родные погибли или пропали. В эти дни о приближающемся конце света голосили не только полубезумные уличные проповедники. В особенности после того, что местные СМИ окрестили Пришествием. Она вспомнила увиденное в одном из новостных выпусков — дерганные, забитые «шумом» кадры, на которых проступало нечто огромное и яркое, подобное колонне из языков пламени, принявших форму ангельских крыльев. И звук, записанный на микрофон каким-то бесстрашным репортером, — глубокий низкий рев, вибрация от которого ощущалась даже через телевизор, напоминающий одновременно завывания урагана и вопли проклятых.

   После этого люди устремились в уцелевшие церкви и пункты медицинской помощи, развернутые в самых пострадавших от землетрясения районах. В одном из них она провела трое суток, оказывая первую помощь и стараясь хоть чем-то облегчить страдания людей, пока сама не рухнула на пол лазарета, потеряв создание от усталости. Тогда ее отправили домой, но она не могла расслабиться настолько, чтобы заснуть, хотя и понимала, насколько нужен ей сейчас сон. Поэтому она отправилась к Джули, чтобы бодрствовать у ее кровати. Здание больницы Милосердной Девы чудесным образом не пострадало от землетрясения. Раньше это показалось бы ей добрым предзнаменованием. Ангелы-хранители оберегали их, Господь присматривал за Своими детьми. Просто он был немного занят, как и всегда, впрочем. А потом у Джули случился второй удар, после которого у нее парализовало всю левую часть тела. Теперь она ела в основном через соломинку: слабые челюсти не могли справиться с твердой пищей. Попытки вновь овладеть сколько-нибудь разборчивой речью стоили ей многих недель упорных усилий, и все равно только Линнея понимала все, что она говорит. Доктора почти не надеялись на выздоровление, тем более, что почечная недостаточность поглощала все силы, необходимые для восстановления. Неудивительно, что она захотела умереть.

   — Ублюдок, — пробормотала Линнея в ночное небо. Там сияли звезды, ставшие заметными после того, как землетрясение повалило тысячи уличных фонарей. Сестра Фрэнсис как-то сказала ей, что звезды — это глаза Господа нашего, наблюдающие за миром, который был создан Его Всеблагим Отцом. Чушь. Если Бог и смотрел вниз, Его взгляд был таким же холодным и отстраненным, как и эти белые точки, удаленные от Земли на миллионы световых лет. — Ты ж даже не почешешься, а? Ты заставляешь нас родиться, засовываешь сюда, а потом оп-па — и исчезаешь, оставляя нас тут барахтаться. Черт бы побрал все это. Я в тебя больше не верю. И знаешь что? Если бы тогда в городе и правда появился Дьявол, я бы продала ему душу, просто назло тебе. Потому что он, быть может, вылечил бы Джули. Равноценный обмен. Не так, как с тобой. Ты забираешь всю нашу любовь и доверие и ничего не даешь взамен. Так что иди ты в задницу, приятель. С меня хватит.

   Она на мгновение остановилась на углу, всматриваясь в небо, словно надеялась, что звезды ответят ей. Но единственным ответом была тишина да еще один порыв ветра, вызвавший слезы у нее на глазах. Температура опускалась все ниже, и тонкий плащ уже не защищал ее от неожиданного холода. Она поплотнее запахнула полы плаща и побрела в неизвестном направлении. Бог умер, Джули умирала, а ей осталось только приглушенное цоканье ботинок по растрескавшемуся тротуару.

   Вскоре трещины сменились дырами, а те — провалами с зазубренными краями и торчащими тут и там кусками бетона. Большинство из них она могла перешагнуть, но кое-где приходилось прыгать. Она дошла до границы зоны землетрясения. «Пора сворачивать», — подумалось ей, но ноги упрямо несли ее вперед. Лодыжкой она ударилась о кусок бордюра и вскрикнула, затем нагнулась, чтобы потереть место ушиба, а когда выпрямилась, заметила среди темных магазинных фасадов блеск неоновой вывески. В отличие от рухнувших соседних строений, у этого небольшого дома все еще сохранились четыре стены и крыша. Вишнево-красная надпись гласила «Винный магазин Майка», а под ней ядовитой зеленью горело слово «ОТКРЫТО».