Сэм Крайстер - Наследники Стоунхенджа
Он быстро толкал тележку мимо прилавков, забрасывая в нее молоко, хлеб, бобы, готовую лапшу — все, что приходило в голову. И, конечно, зубную пасту, шампунь, пену для бритья и станок с лезвиями. Прихватил пакет белья, носки, дезодорант и даже щетку для волос.
Расплатившись, он первым делом бросился в туалет, чтобы привести себя в порядок. Какая роскошь — пользоваться собственной зубной щеткой, а не оставленной кем-то из безымянных гостей отца. Он кое-что вспомнил, вернулся в магазин и докупил пачку печенья, шоколад и немного разных фруктов — по списку, оставленному отцом на холодильнике. То, чего тот так и не купил.
На выходе Гидеон бросил жадный взгляд на маленькое кафе. Он не отказался бы от плотного английского завтрака. Спросил старика, выгуливавшего лабрадора, как добраться до Блик-стрит.
Через пару минут он был на месте — буквально на пороге смерти.
«Абрамс и Каннингэм» в погребальном бизнесе бы-ли тем же, чем «Чепстоу, Чепстоу и Хоук» в юридическом — консерватизм, старые традиции, ничем не примечательный внешний вид. На долю секунды ему почудилось, будто он бродит по коридорам дома какой-то старой девы. Полосатые, неяркие бархатистые обои и толстый темно-зеленый ковер привели его в мрачную приемную.
Пустую. Скромная табличка на стене предлагала: «Пожалуйста, звоните», и под ней на блестящей латунной дощечке выделялась белая мраморная кнопка. Он не стал звонить. Пошел наугад. Побрел по коридору. Он сам не знал, зачем. Потянуло. Ему хотелось заглянуть за тусклый простой фасад. Что-то понять прежде, чем он окунется в мрачные подробности похорон и кремации.
За первой дверью оказалась полная комната гробов. Выставочный зал. С него, несомненно, начинались вкрадчивые уговоры: дубовый или кедровый вместо дешевого соснового или фанерного. Дальше он увидел комнату для отдыха персонала. Несколько кресел, большой стол, микроволновка, раковина и кофеварка. Жизнь продолжается даже рядом со смертью.
Третья комната поразила его прежде всего запахом бальзамических жидкостей, а затем — металлом. Его было слишком много. Стальные раковины, каталки, инструменты. Молодой человек в белом халате поднял взгляд от куска серой плоти.
— Простите, сюда входить нельзя. — Помедлив, он обошел безжизненное тело на носилках. — Вы родственник? Чем я могу помочь? — Подходя к Гидеону, он старался загородить тому вид на помещение. — Если вы вернетесь в приемную, я вызову кого-нибудь, кто вам поможет, хорошо?
Гидеон кивнул. Он заметил, что молодой человек прячет руки за спину, скрывая красноватые пятна на белых резиновых перчатках.
Извинившись, Гидеон вышел и вернулся к звонку. На этот раз нажал кнопку.
Через минуту вошел, оправляя черный костюм, человек лет сорока пяти с курчавыми волосами и очками в темной прямоугольной оправе.
— Крейг Абрамс. Мистер Чейз?
Тот протянул руку:
— Гидеон Чейз.
— Очень сожалею о вашей потере, мистер Чейз. Вы хотите сразу увидеть отца или прежде присядете и мы обсудим церемонию?
— Я, с вашего позволения, хотел бы его видеть.
— Как пожелаете. Пройдите за мной, пожалуйста.
Он проводил Гидеона по старой синей, будто река, ковровой дорожке через дверь в дальнем конце, выходящую в другой коридор, еще более темный. Абрамс остановился перед дверью с табличкой «Часовня покоя». Кашлянул, уважительно прикрыв рот.
— Прежде чем мы войдем, я хотел бы упомянуть о двух обстоятельствах. Мы позволили себе обрядить вашего отца в одежду, полученную от полиции. Если она не подходит, мы с удовольствием заменим ее на ту, которую выберете вы.
— Благодарю вас.
Он серьезно взглянул на Гидеона:
— Второе, наш визажист сделал все возможное, но боюсь, вы будете несколько потрясены его видом.
— Понимаю.
— Многие клиенты ожидают увидеть своих любимых точно такими, какими их помнят. Боюсь, что это просто невозможно. Я хотел только подготовить вас к неизбежному.
Абрамс сочувственно улыбнулся и открыл дверь. В нос ударил запах свежих цветов. Шторы были задернуты, повсюду мерцали свечи. Натаниэль Чейз лежал в гробу из красного дерева с креповой обивкой. Верх крышки был откинут на петлях, так что виднелась голова. Приблизившись, Гидеон согласился, что художник хорошо справился со своей работой. С первого взгляда нельзя было и подумать, что его отец приставил пистолет к виску и нажал курок.
Потом он кое-что заметил. Кожа неестественно оранжевая. Волосы зачесаны не на ту сторону. В голове у левого уха вмятина — выходное отверстие пули.
Абрамс мягко тронул его за локоть:
— Вы хотели бы остаться один?
Гидеон не отвечал. Эмоции бурлили, словно в скоростном блендере. Жалость, любовь, гнев сбивались в густую тошнотворную массу. Мелькнуло воспоминание о похоронах матери. Слезы. Черные платья. Мужчины в длинной странной машине. Стоя у могилы, он крепко сжимал руку отца, потому что боялся свалиться в яму. Все вернулось.
— Я видел достаточно, спасибо.
Он улыбнулся отцу, поцеловал кончики пальцев и коснулся ими изуродованной головы. Краткое прикосновение не удовлетворило его. Он не мог так уйти. Склонившись над гробом, он коснулся губами лба отца. Он не помнил, чтобы раньше делал так. Стена в подсознании рухнула. Хлынули слезы. Гидеон обхватил создавшего его человека и зарыдал.
Крейг Абрамс молча вышел из комнаты. Не из скромности. Ему нужно было сделать звонок. Очень важный звонок.
39
Осталось девять дней.
Куда бы ни взглянул Мастер, все напоминало об этом факте, который смотрел на него с календаря на большом антикварном столе — его рабочем месте. С первой страницы «Таймс», аккуратно сложенной одним из его ассистентов. Отовсюду.
Чуть больше недели до завершения второй части ритуала обновления. Он обязан подготовить Последователей к важнейшему событию. А они и близко не готовы. Если бы Чейз не погубил все… Если бы у него хватило твердости исполнить свой долг, все было бы хорошо. Но он не выдержал.
Взгляд мастера упал на нежное лицо жены в золотой рамке. Сегодня — годовщина их свадьбы. Тридцатая. Все могло быть совсем по-другому, не отвергни он врачей с их так называемым «ученым» заключением. Их высоконаучный «безошибочный» диагноз: ЛГ. Две буквы, которые двадцать лет назад ничего им не сказали. Они оба недоуменно уставились на доктора, который произнес их. Только легкая дрожь его губ указывала, что он говорит о чем-то серьезном.
Смертельно опасном.
ЛГ — легочная гипертензия.
Они-то сами приписывали ее одышку и головокружения усталости. Слишком много работала. Сжигала свечу с обоих концов. Работа и дом отнимали слишком много сил. Карьера адвоката и молодая семья — это не могло не сказаться.
ЛГ — «неисцелимо».
Он чуть не поправил консультанта, мистера Санджея. Не смысл его слов, а ошибку в грамматике: надо было сказать: «неизлечимо». Человек его положения, независимо от места рождения, должен был лучше знать язык. Нет такого слова.
Но слово прозвучало. И его милая красавица жена повторила про себя:
— Неисцелимо.
ЛГ.
Тогда он отыскал чудо — Святых. Через неделю после вступления в ряды адептов Ремесла «неизлечимого» больше не существовало. ЛГ исчезла. Исчезла так же внезапно и необъяснимо, как возникла. Жену три месяца мучили обследованиями в больнице, прежде чем признать это и чуть ли не с недовольством выдать ей чистую справку о состоянии здоровья.
Они не понимали. Они продолжали приставлять стетоскопы к ее груди, исследовать ее кровь, разглядывать анализы и записи. Все соглашались: ошибки в диагнозе не было — однако ЛГ прошла. Она исцелилась.
Мобильный телефон, лежавший на кожаной обивке столешницы, зазвонил. Он минуту смотрел на аппарат, прежде чем ответить:
— Да?
— Это Драко. Сын в похоронном бюро.
— Что-то необычное?
— Нет. Мне сказали, что он проявил сильные эмоции при виде отца.
Мастер побарабанил пальцами по столу.
— Может быть, пришло время залечить разрыв, разделивший их.
— Может быть.
— Не торопитесь с ним. Будьте готовы к любому развитию событий.
— Я всегда готов.
— А как с другим делом?
— Да.
— Святые решат.
Драко забеспокоился:
— Вы уверены, что есть время?
— Святые уверены. Предупредите Смотрителей.
40
Гидеон вернулся в дом немного за полдень. Он чувствовал себя совершенно опустошенным. Иначе и быть не могло, после того как увидел лежащего в гробу отца с кое-как замаскированной простреленной головой. Но распускаться он не хотел, это было не в его характере. Когда жизнь сбивает тебя с ног, вставай и снова берись за дело.
Гидеон понимал, что повторяет себе отцовский совет. Как долго он пытался отрицать все, что было связано с папой, и поразительно, сколько теперь в нем самом обнаруживается отцовского. Гидеон сварил чашку черного кофе и сел на балконе, глядя на зарастающий газон. Он никак не мог представить отца в роли садовника. Скорее всего, тот нанимал кого-то ухаживать за садом.
