Наль Подольский - Возмущение праха
— Подожди, сейчас ты и это получишь, но сначала поцелуй меня здесь. — Она медленно передвигала руку перед моими губами, отчего ее талия изгибалась все напряженней. — То, что ты говоришь, опасно, потому что это начало вселенского блуда, стоит только начать, ты ведь можешь потом захотеть не ямку, а линию руки и цвет волос или кожи. Днем сегодня, когда я тебя искала, я любила город и хотела, чтобы он меня любил, я хотела вступить с городом в плотскую связь. А ведь можно возжелать и небо, и звезды. Это и есть блуд вселенский, космический. И мне не нравится то, что ты говоришь, потому что во мне еще не иссякла самая обычная похоть.
Наклонившись надо мной и опершись на руки, она подставляла моим губам по очереди соски обеих грудей.
— А теперь, раз ты мудр и кроток, я буду делать с тобой что хочу. Я хочу сейчас любить тебя тихо, хочу любить медленно, хочу любить вот так. — Осторожно касаясь пальцами и губами моего тела, она побудила меня повернуться на спину и села сверху, постепенно принимая меня внутрь.
Она двигалась очень медленно, вызывая во мне мучительно-блаженные ощущения, и лепетала шепотом что-то неразборчивое, неизвестно к кому или чему обращаясь. Ее пришептывания ласкали так же ощутимо, как и руки, они стали казаться громкими и слились с ее движениями в странную шелестящую музыку, в которой хотелось раствориться полностью. Стены и потолок исчезли, и открылось пространство, заполненное пульсирующими волнами света, они омывали Полину и размывали ее тело. В музыку вплелись ее стоны, пульсация звука и света становилась все напряженнее, и мне наконец удалось раствориться в потоке света, принявшем в себя Полину, когда ослепительная вспышка разметала все видимое и наступил покой.
10. ДОКТОР
Голод и смерть происходят от одних и тех же причин, и потому вопрос о воскрешении есть вопрос и об освобождении от голода…
Вещество же, рассеянное в небесных пространствах, только тогда сделается доступным, когда и самое питание, еда, обратится в творческий процесс, создания себя из веществ элементарных.
Николай ФедоровНекоторое время мы лежали, не видя возможности отлепиться друг от друга.
Полина очнулась первой.
— Ладно, надо бы встать, — она с явной неохотой села, — а то мы, как кролики, будем заниматься любовью non-stop и в конце концов превратимся в скелеты.
Несколько секунд она сидела молча, затем, тряхнув волосами, решительно поднялась и направилась к шкафу.
Она была удивительно хороша, и я подумал, что еще не видел ее вот так, во весь рост, и до ужаса захотелось, чтобы она повернулась ко мне лицом.
— Пожалуйста, — сказала она, оборачиваясь и давая себя рассмотреть. — Я была не всегда такая, мое тело, столь соблазнительное теперь для самцов, — на девяносто процентов продукт этих проклятых сеансов.
Она достала из шкафа халат, а мне стало жалко, что сейчас это великолепное тело будет задрапировано мертвой неодушевленной тканью.
— Всякая материя — одушевленная, — ответила она, — разве ты не слыхал об этом? Не жалей, что я одеваюсь. Все это, — она небрежно провела рукой от груди к бедру, — никуда от тебя не уйдет. У меня на тебя серьезные виды.
Она своего добилась, и даже большего: я не только почти поверил в то, что она не хочет и не умеет врать, но усвоил еще и другое — что она ничего не говорит зря, лишь бы сказать, и потому последняя фраза, которую можно было понять по-разному, доставила мне и удовольствие, и тревогу.
Первым делом она извлекла из стола шприцы и, ампулы. Меня нисколько не раздражало, и даже нравилось — пока, — что она так легко читает мои мысли, но какой-то бес, спортивный что ли, подмывал попробовать ее переиграть, не додумывать мысль до конца, не доводить ее до полной ясности.
— Что это? — спросил я бездумно.
— Ты делаешь успехи. — Отвлекшись на секунду от операций со шприцем, она бросила на меня любопытный взгляд и ответила формулой, которую сутки назад я слышал в этом же здании, только на первом этаже: — Глюкоза и витамины.
Сделав инъекцию мне, она занялась собой, а я удивлялся, какой большой кусок жизни прожит — да и как сама жизнь изменилась — всего за один день.
— Знаешь ли, я за десять лет не ширялся столько, как за последние сутки. Мы что, теперь так и будем жить на игле?
— Нет, — она засмеялась почти беззаботно, — день или два, не больше. Я же тебе говорила, этот эффект затухает быстро. Дальше мы будем нормальными людьми… более или менее.
Отвечая на вопрос, она одновременно успела осмотреть мою рубашку, которую сама же и разорвала, и принести из шкафа другую, выглаженную и аккуратно сложенную.
— Хватит бездельничать. Одевайся. Впрочем, можешь принять душ, после меня.
Она убежала, а я, попытавшись встать, обнаружил, что теряю равновесие, то есть не стою на ногах в буквальном смысле слова, и вынужден был сесть в кресло. Только через несколько минут, когда начала действовать инъекция, я вновь обрел способность ходить.
После душа Полина провела меня вниз, в кухню, по-видимому служившую одновременно и столовой. Она успела уже наскоро приготовить еду, и я про себя отметил, что ей удается все делать быстро, толково и незаметно.
— Спасибо за хорошие оценки, — усмехнулась она, — я чувствую себя отличницей… — и добавила, открывая дверцу огромного, промышленного типа, холодильника: — Хотя в данный момент я ухитрилась забыть про горчицу.
Пока она искала сей столь важный для нее продукт, я изумился впечатляющему количеству провизии, представшему моему взору:
— Здесь запасы еды как в бункере. Можно подумать, твой… шеф… приготовился к осаде.
— Ты не представляешь, насколько попал в точку. Это здание способно выдержать и осаду, и штурм вооруженного противника.
— При таких-то проемах? — кивнул я на высокие, чуть не до самого потолка, полукруглые наверху окна.
— Стекла пуленепробиваемые… да есть и еще кое-что.
— И что, к этому имеются серьезные основания?
— Пожалуй, сейчас — нет. Но были. И могут возникнуть опять… А Виктор все делает фундаментально, — по ее лицу скользнуло легкое недовольство: похоже, ей не хотелось развивать эту тему, — я тебе уже говорила, не пытайся понять все сразу… Давай-ка лучше есть, потому что назвать мой аппетит волчьим — значит оклеветать это скромное животное.
Утолив первый голод, мы замедлили темп поглощения еды, чтобы продолжить разговор. У меня имелось к ней достаточно вопросов, да и у нее ко мне как будто тоже. Ей явно хотелось взять на себя инициативу в общении, и я уступил ей эту возможность.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Полина врачебным тоном.
— Я в порядке.
— Утомления нет? В сон не тянет?
— Не беспокойся, все в порядке. А как ты?
— Я?! По-моему, я тебе уже говорила: после этих окаянных процедур моя биологическая машина неуязвима и неутомима.
— Похоже, ты не очень-то жалуешь эту отрасль науки, хотя, как я понял, и сама лично отчасти ее развиваешь?
— Я не против науки и всех ее отраслей, но меня не устраивает, как она развивает меня лично… Это непростая и длинная повесть, — утвердив локоть на кромке стола, она склонила голову почти горизонтально и положила ее щекой на ладонь, изображая лень и созерцательность, — и когда мы дойдем до ее конца, то будем знать больше, чем теперь. К чему я, собственно, и клоню. — Она с легкостью вернула разговор в задуманное ею русло, и эта очевидная целенаправленность заставила меня насторожиться.
Ну вот, сейчас начнет лапшу вешать, раскрывай уши пошире. Нельзя ее слушать, с ней можно только трахаться, да и то в меру, иначе козлом станешь, кожа да кости останутся.
Спокойно, не лезь, Крокодил. Что ты несешь? Конечно же, ее надо слушать. Раз уж мы влипли в эту историю, нужно иметь максимум информации.
— Ты устроен сложнее, чем кажется с первого взгляда, — констатировала она невозмутимо. — Мне нужно тебе кое-что рассказать, и многое ты, вероятно, сочтешь странным, поэтому мне придется не только рассказывать, но и показывать. И сделать это можно лишь ночью, потому что днем здесь будут люди. Оттого я и выспрашивала, как ты себя чувствуешь, способен ли выдержать небольшую лекцию. — Она остановила на мне выжидательный взгляд, спокойный, не торопящий, но требующий ответа.
— Годится, — кивнул я.
— Виктор мне сказал, что ты сыщик высокого класса, вот и все, что мне о тебе известно.
— Вряд ли твой старикан что-нибудь смыслит в сыщиках. Но прибедняться не стану: с уровнем квалификации у меня все в порядке.
— Ты кончал юридический?
— Да.
— Дело в том, что твой лексикон — в мыслях — да и сам строй мыслей выходят за рамки потребностей сыщика, или… скажем так: за рамки моих представлений о сыщиках.
— Думаю, твои представления о сыщиках столь же нелепы, как и твоего старикана. Впрочем, до юрфака я успел два года проучиться в Первом медицинском.
