Наталия Ломовская - Лик избавителя
И у самой Люси на носу выпускные. Самый лучший, самый любимый ее курс – впрочем, разве о предыдущем она так не думала? И самая лучшая девочка, звезда курса, златокудрый ангел Клара Грановская. Люся надышаться на нее не могла, вложила в нее и душу, и сердце, все надежды свои, все чаяния.
Перед выпуском Клара чувствовала себя неважно. Ходила вялая, бледненькая, словно спала наяву. Приобрела неприятную манеру пропадать – вот вроде только что была тут, и нет ее.
– Ты со мной в прятки, что ли, играешь? – удивлялась Люся. – Клара, что с тобой творится? Некстати как ты расклеилась!
– Нет… Ничего, – отвечала Клара.
– Смотри…
Люся не пыталась узнать больше, потому что полагала – «ничего» связано с «Мерседесом», который порой забирал Клару из училища или театра. Автомобиль был черный, окна зеркальные, из них доносилась громкая и неприятная музыка. Клара была из простой семьи, жила где-то за городом в частном доме, так что вряд ли за ней приезжал отец или другой родственник. Примерно полгода назад «Мерседес» пропал. Люся хотела утешить девочку, сказать ей, что не в «Мерседесах» счастье, что их еще будет целый гараж… Но не в ее правилах было давать непрошеные советы. Люся решила подождать, когда Клара придет в себя. И дождалась – той стало дурно во время занятий. Был жаркий день, уже через пятнадцать минут в классе стало нечем дышать. Клара осела на пол, лицо ее залилось меловой бледностью, глаза закатились.
– Откройте форточки! – крикнула Люся, а сама бросилась к ученице. На той были лосины и мужской свитер, длинный и широкий, с высоким горлом. Ворот не расстегивался, Люся дергала его, потом решила стащить с потерявшей сознание девочки свитер. Потянула его вверх и обмерла.
Под свитером Клара носила нечто. Внешне это одеяние было похоже на власяницу, которой святые схимницы усмиряют плотские страсти. Оно было скроено из кусков плотной ткани и затягивалось сбоку шнурками. Развязать их не получалось – похоже, Клара не снимала корсета даже на ночь, так туго были завязаны и безнадежно перепутаны синтетические шнурки. Пришлось отыскать в своей сумочке маникюрные ножницы и разрезать шнуровку. Освободив талию девочки от корсета, Люся поняла – той, в отличие от святых схимниц, не удалось противостоять вожделению. Клара была, по крайней мере, на седьмом месяце. На вздувшемся животе отпечатались багровые швы корсета. По белой коже пробежала рябь – ребенок шевелился. Клара застонала и сжалась. По белым лосинам расплывалось темно-розовое пятно.
– Врача! – бешено крикнула Люся. – Она рожает. Дура! Дура!
Клара открыла глаза.
– Простите меня, – сказала тихо, но отчетливо.
– Зачем же ты, – заплакала Люся, – девочка, зачем? Все бы обошлось. Почему ты так поступила? Родителей боялась? Сказала бы мне, мы бы придумали выход…
– Это не имеет смысла, – ответила Клара. Руки у нее холодели, губы стали синими. – Я умру, да? Я умру!
И застонала.
– Нет, нет, не умрешь, от этого не умирают, – успокоила ее Люся.
– В любом случае все кончено. Белая королева… Белая королева выиграет партию и будет править призрачным королевством. А я… я тоже хотела. Я могла бы! Я ведь такая же, как вы! Я тоже хочу править!
Клара пронзительно закричала.
«Бедная девочка, она не понимает, что говорит, – это от боли и страха. Призрачное королевство, очевидно, балет. Она имеет в виду, что ее карьера окончена. Быть может, она не так уж ошибается».
– Ты будешь, будешь править, – пообещала ей Люся. – Ты проживешь сотню жизней, ты будешь возрождаться снова и снова, юная и прекрасная, в новых образах, в новых ролях. Ты…
«Я тоже несу какую-то чушь. Но мне надо успокоить ее, отвлечь от боли».
– Правда? Правда? Вы обещаете мне? Правда?
Клара твердила эти слова, а Люся все кивала головой, и это продолжалось до тех пор, пока девочку не увезли.
Люся пришла домой пораньше. Немного постояла у подъезда, посмотрела на небо, на бледные, чуть пахнувшие гроздья северной сирени. Она всегда так делала, чтобы не нести домой свои рабочие проблемы. Сегодня этих проблем выдалось больше, чем обычно…
Поднявшись, Люся застала на кухне теплую компанию. На столе, на белой скатерти – парадный сервиз, любимые ее чашки, снаружи синие, изнутри смугло-золотые. Открыта пачка индийского чая, хранившаяся до особого случая. Благоухает ванилью шарлотка, трутся друг о друга маковыми бочками сушки. Люся удивилась – мать с годами стала скуповата, а тут вдруг расщедрилась, выставила даже сервелат, который в условиях тотального дефицита достали чудом и припрятали «до выпускного». И нарезана-то деликатесная колбаса была грубо, вернее даже сказать, искромсана ломтями. За столом трое – бабушка, внучка и незнакомый юноша. Ничего, симпатичный, такой сумрачно-обаятельный тип. Это, наверное, Алексей. И колбасу резал он.
– Я вовремя. Добрый вечер, – поздоровалась Люся и удивилась произведенному эффекту. Наталья подпрыгнула на табуретке, мать вскочила и без видимой надобности полезла в холодильник, и только Алексей, как говорят японцы, сохранил лицо – встал и поклонился. Это Люсе понравилось.
– Садись, мамуль, мы как раз чай пьем, – пропела Наталья. – Тебе покрепче? Бабушка шарлотку испекла, будешь? Вот, познакомься, это Леша. Леш, это моя мама, Людмила Николаевна.
– Очень приятно, Леша. Нет, от пирога я на этот раз, пожалуй, воздержусь. Мам, ты все мои яблоки в шарлотку упекла? Или что-нибудь осталось?
Мать достала из холодильника пару яблочек – маленьких, со сморщенной кожицей. Сполоснула их под краном, подала Люсе и заметила:
– Какие уж в них теперь витамины, май на дворе!
– Ладно, ладно, – пробормотала Люся, собралась уж яблоко надкусить, но тут обратила внимание на Алексея – тот как встал при ее появлении, так и стоял, хоть Наташка и тянула его за руку. – Алеша, что с вами? Вы садитесь. У нас запросто.
Но парень жестом фокусника достал откуда-то встрепанный букет нарциссов и протянул Люсе.
– Людмила Николаевна, прошу у вас руки вашей дочери Натальи, я люблю ее и хочу на ней жениться, – выговорил он на одном дыхании и снова поклонился. Он очень волновался, и это Люсю тронуло, хотя вся сцена в целом представлялась ей, скорее, забавной.
– Спасибо, Алеша, за цветы. Да вы все же сядьте, давайте поговорим. Мам, и ты тоже – закрой холодильник и сядь. Наташ, ты что же, замуж собралась? А в институт сначала поступить не хочешь?
– Успеется, – легкомысленно отмахнулась девчонка. На мать она не смотрела, что-то заинтересовало ее в вазочке с брусничным вареньем.
– Может, я чего-то не понимаю… Наталья, тебе же нет восемнадцати! Нет, я не против, просто не понимаю, куда спешить-то? Спешить-то некуда!
– Может, и есть куда, – вступила бабушка. Ох, и недаром Люсе казалось, что мать знает побольше, чем она сама!
– Чего, мам?
– Того-о! Нашелопутили детишки, теперь надо венцом прикрыть. А что ж, бывает. Ничего страшного, поможем, вырастим все вместе. Я Наталье так и сказала: пока, говорю, бабушка жива – рожай и не бойся!
– Кого… рожай?
– Это уж кого бог пошлет. Хорошо бы девочку, я все приданое Наташкино сберегла. Ведь какие времена пошли! Я уж заходила в магазины – ни пеленок, ни ползунков!
– Пеленки? Ползунки? Да, вот так история. А я обо всем узнаю последней? Наташ, ты что молчишь-то?
Заговорили все разом:
– Мам, ты не волнуйся, тебе нельзя волноваться. Я за твое сердце боялась, поэтому сначала бабушке сказала. Я выпускные экзамены сдам, а в институт потом поступлю, через год, хорошо?
– Людмила Николаевна, вы не думайте, я зарабатываю хорошо и Наталью люблю, она учиться пойдет, все нормально будет…
– Тоже мне история! История, говорит! Дело-то обыкновенное. Сама-то вот…
Люся зажмурилась, перед глазами качнулась, как океан, вкрадчивая тьма. Ей привиделся живот Клары – белый, жалкий. Замученное чрево замученной девчонки. Кого родит она? Кому нужен будет этот ребенок? Что они будут делать потом? …И кто уже говорил ей про белую королеву?..
– Стоп! – Люся подняла руку, и все разом замолчали. – Дочка, отрежь-ка мне кусочек пирога. А ты, мам, достань из своего тайника бутылку ликерчика.
– Какой такой ликерчик?
– Ой, да ладно тебе! Финский, черничный. Сегодня, я думаю, можно и выпить по рюмочке. Наташ, а ты сама кого хочешь – мальчика или девочку?
Часть 2
– Алиночка, привет. Тебе как обычно? Айриш-кофе большой со сливками и шоколадным сиропом. А тебе, ласточка? Морковный фреш со сливками, оки-доки. Кушать что будем? Ничего не будем? Понятно, за фигуркой следишь. А ты в форме, насколько я могу судить!
Официант издал жеманный смешок и удалился. Он невысокий, вертлявенький, с кокетливыми кудряшками явно парикмахерского происхождения.
– Ты здесь, судя по всему, часто бываешь.
