Алексей Костарев - Жопа
И тогда ему явился дьявол. Дьявола звали Асмодей Карлович, был он губастым, носатым, плешивым, каким-то поношенным и пыльным, но, без всякого сомнения, настоящим. Таким же пыльным, словно летняя обочина проезжей части, взглядом он грустно смотрел на Сталкера и приговаривал с укоризной:
— Ну что ж ты наделал, дурья башка? Какого ты чёрта влез? Это ведь моя работа, а ты мало того, что напортачил, толком ничего сделать не сумел, так ещё и меня без премии оставил!
— Значит, Дядю Васю ты убил? — тихо спросил Сталкер. — Чтобы премию заслужить, да, Карлыч?
— Не убивал я твоего Дядю Васю! — возмутился дьявол. — Нужен он мне, как птеродактилю презерватив!
— Так кто же тогда убил?..
Тут дьявол как-то странно посмотрел на Сталкера, совсем как тамада в кафешке, и неожиданно сказал голосом Достоевского Порфирия Петровича:
— Как, кто убил-с? Вы же, голубчик, и убили-с!
И добавил, роняя слезу:
— А ведь это — моя работа! Пойми ты, дурья башка, — моя работа!
С этими словами дьявол извлёк откуда-то жестяной таз и бейсбольную биту и, лупя битой по тазу, стал выкрикивать нараспев:
— Мо-я ра-бо-та! Мо-я ра-бо-та!
…Сталкер открыл глаза. Стучали не в таз, а в железную дверь, громко и настойчиво.
— Да кто там ещё, вашу мать! — раздражённо воскликнул он. Спохватившись — мало ли кто это может быть? — нащупал в сумке «макаров». С того злополучного дня Сталкер так и носился с ним, как с писаной торбой, — и при себе таскать опасно, и оставить где-либо страшно, и выкинуть рука не поднимается, и вообще — вдруг пригодится? Он засунул пистолет сзади за пояс и, крадучись, пробрался по лестнице. Каковые действия, ввиду перспективы визита милиции, следовало квалифицировать как безмозглые, с тем единственным смягчающим обстоятельством, что Сталкер не успел окончательно проснуться.
По счастью, милиции за дверью не оказалось — на пороге стоял непричёсанный, похмельный и запыхавшийся Федя, без очков, зато со ссадиной на лбу.
— Сталкер… это… Дядь Васю… кто? — совершенно не справляясь с дыханием, выпалил он.
— Дьявол, — сказал Сталкер. В ушах до сих пор стоял жестяной грохот.
— Чего-о?
— Дьявол его шандарахнул. Вот только не сознаётся, старый хрен. Пытается на меня повесить.
— Чего ты мелешь?!
До Сталкера, наконец, дошло, что он перепутал сон и реальность.
— Ахинею, наверное. Да заходи уже, что ли! Дверь запереть не забудь.
Федя запер дверь и прошел мимо него внутрь. Сталкер спустился следом, на ходу потирая виски. Самочувствие оставляло желать лучшего — как психическое, так и физическое.
— Володька… — покусывая губы и задумчиво глядя на Сталкера, едва слышно сказал Федя, и Сталкеру это не понравилось — слишком уж часто стали на него так вот по-странному смотреть.
— Чего — «Володька»? Я уже тридцать лет, как Володька! Думаешь, Дядю Васю я грохнул? Вижу, что думаешь! А, раз думаешь, так и скажи, не хрен кругами ходить!
— Ну… — неуверенно начал Федя, — я ведь не обвиняю. Но мы-то все раньше тебя ушли!
— Ты параноик! Сам посуди, на кой мне его убивать?
Федя поправил отсутствующие очки:
— А если он вдруг случайно про нас узнал? И сказал, что молчать не будет?
— Детектив недорезанный! Я бы тебе ответил!.. А если это ты вдруг узнал, что он вдруг узнал… Тьфу, запутался!.. Короче, прикинулся пьяным, подождал за углом, дождался и съездил ему топором по чану. Тоже логично!
— Почему именно топором?
— Откуда я знаю! Стамеской, дубиной, томагавком, баллистической ракетой! Хоть телебашней!
Федя задумался.
— Значит, правда — не ты?
— Похоже, дубина, это тобой Дяде Васе по кумполу врезали! Мы же на пару в одном дерьме по самые гланды сидим. Про Юрку, как помнишь, я врать не стал. А мог наплести до небес — сценарист я, или где?
Федя вознамерился было снова поправить очки, с удивлением обнаружив, что их у него нет. И шёпотом спросил:
— Сталкер, а Ника с тобой была?
— Вот только её сюда не приплетай! На толчке он дрыхла! К тому же, Дядь Васю явно не девичьей ручкой стукнули.
— Девичьей ручкой она Витьке башку почти отпилила, — напомнил Федя.
Сталкер поморщился. После сегодняшнего сна вспоминать про Витьку ему совсем не хотелось.
— Это — другая история. А здесь она — не-при-чём!
— Дела-а, — сказал Федя. — Но если, не я, не ты и не она — тогда кто? Совпадений-то не бывает!
«Ты, я, он, она — вместе целая страна!» — съёрничал Сталкер. — Не знаю. Полночи над этим думал.
— Володька, а мы ведь, похоже, вляпались.
— Пока — нет. У меня и у Ники — стопроцентное алиби, да ребята про нас и трепать не станут — они почему-то решили, что у нас ксивы не шибко чистые. Тебя, пьяного, тоже, наверняка, куча народу видела. А вот убийцу, конечно, вычислить бы надо. Для собственной безопасности.
— Мамашу Светкину нужно найти, — предложил Федя. — Может, она что-нибудь прояснит?
— И засветиться? Нет уж, в эту сторону нам пока лучше не рыпаться. Разве что, кого-нибудь постороннего к ней заслать.
— Ладно, подумаем. У тебя, часом, опохмелиться ничего нет?
— Сейчас посмотрю — если всё ночью не выпил, тогда найдется.
Сталкер нагнулся к стоящей под столом бутылке и тут же услышал Федин голос, уловив в нём почти милицейские интонации:
— Так! Кое в чём ты мне, однако, наврал. Только не нервничай, а то, ненароком, пулю в зад себе всадишь. В реке, говоришь, шпалер?
Сталкер выпрямился. Надо ж было умудриться забыть про «дуру» за поясом!
— А это я, Федя, для себя приберёг, на самый хреновый случай. Тебя в долю не приглашаю — ты, если что, можешь на тачке с моста сигануть.
После распития остатков коньяка и похода за самым дешёвым портвейном, напоминавшим по вкусу денатурат, обильно разбавленный протухшим лет десять назад столовским компотом, Федя собрался с мыслями и на едином духу высказал Сталкеру все свои претензии. По его словам выходило, что Сталкер являет собой наипервейшую сволочь, пожалевшую пули для друга. Эту характеристику он обосновал рассуждениями о том, что смерть от пули легка, безболезненна и элегантна, в то время как разбиваться на машине — больно, мучительно и пошло. В завершении речи Федя заявил, что он, лично, не только не пожалел бы для Сталкера пули, но, кроме того, перед самоубийством завещал бы ему машину.
— На фига мне твоя машина, если я уже раньше тебя застрелился? — возражал Сталкер и обзывал Федю бессовестным вымогателем.
Дальше дискуссия перешла в область сравнительного анализа смертей — по степени их лёгкости и приятности. Здесь мнения также разошлись — Федя считал самым лучшим способом вскрытие вен в горячей ванне, а Сталкер — морфиновую передозировку.
— Барбитураты тоже годятся, — заметил он. — Засыпаешь — и не просыпаешься.
— Ты сам, что ли, пробовал? — усомнился Федя.
— Почти. Однажды передознулся — и чуть не отъехал. Но это — другое. Когда не нарочно, тогда страшно становится, и дураком себя чувствуешь — мол, вот ведь, кретин, хотел кайфануть, а вместо того — каюкнешься. А если сознательно хочешь отъехать, то ни страха, ни досады, ни рвотного рефлекса быть не должно — растворяешься в мире, а мир растворяется в тебе.
— Тоже мне, теоретик суицида! — фыркнул Федя. — А как ты считаешь, Дядя Вася легко умер?
— Спроси у него при встрече, — пробурчал Сталкер и вдруг перешёл на шёпот. — Тише! Ника проснулась! Про Дядю Васю при ней — ни слова!
Предупреждение запоздало. Может быть, Ника услышала их разговор, а, может, совпадения, всё-таки, иногда случаются, но, так или иначе, фраза, произнесённая ею, как нельзя более прямо касалась затронутой темы:
— Это я убила Дядю Васю.
11
— Сталкер, ты страшный человек, — сказал Федя, когда «Вольво» в очередной раз увязла в грязи. — Ты — маньяк! Тебя как зациклило на этом проклятом фильме, так всё! Хоть потоп, хоть цунами, хоть моровая язва — хоть бы хны! Главное — фильм! Вылазьте, толкать будете!
— Лучше бы ты «Уазик» взял, — поворчал Сталкер. — Твоё порождение скандинавского социализма — не для наших дорог. Ника, вытряхивайся тоже — с тобой это шведское чудо на целых полсотни кэгэ тяжелее.
Назвать дорогой ухабистый путь, ведущий на станцию с плохо запоминающимся названием — не то чего-то там «бай», не то кого-то там «туй» — просто не поворачивался язык. К тому же, прошедший ливень местами превратил этот путь в болото, а Сталкера и Студента — в помесь белорусских партизан с волжскими бурлаками. Короче, куда не плюнь — везде сплошной Интернационал.
Поездке в означенный «туй-бай» предшествовали продолжительные дебаты, на протяжении которых Сталкер сначала настаивал, затем требовал, потом угрожал и, под конец, уже упрашивал:
— Ну, Федя, ну осталось-то всего ничего! Из «натуры» одна только сцена на вокзале. Пара сцен в студии, монтаж, озвучка — и шабаш! Давай напряжёмся, а?
