Галина Долгая - Бирюзовые серьги богини
— Ха! Со всеми?! — в голосе Тансылу зазвучали угрожающие нотки. Со мной больше ТАК никогда не случится. Слышишь? Никогда и никто больше не прикоснется ко мне!
— Тансылу…
Она стояла, сжав кулаки, да и сама вся сжавшись, готовая прыгнуть на любого, кто посягнет на ее честь.
Белолобый напомнил о себе ржанием. Аязгул и Тансылу оглянулись. Конь стоял перед гротом и бил копытом землю.
— Идем, там еда, одежда, мать передала тебе, идем, Тансылу, — Аязгул взял вдруг обмякшую девушку за руку и увлек за собой.
…Аппетитный аромат мясной похлебки пощекотал ноздри. Устроившись в пещере, где охотник застелил широкий камень охапками травы и сложил очаг из крупных камней, Тансылу и Аязгул провели весь день и всю ночь. Девушка, чье беспокойство и страх улетели с дымком костра, когда она снова почувствовала рядом надежное плечо верного друга, уснула, а Аязгул занялся приготовлением супа из сушеного мяса, оказавшегося в припасах, заботливо приготовленных Дойлой.
Аязгул еще не сказал Тансылу о смерти ее родителей. Девушка и раньше отличалась быстрой сменой настроения, порой, странными поступками, которые Аязгул старался не замечать. Но сейчас, после всего пережитого, он боялся, что известие о гибели Таргитая и Дойлы сломят их дочь, и она не сможет противостоять еще не законченным испытаниям, которые продолжатся там, в долине, куда им уже надо отправляться, и поскорее. Аязгул помнил наказ мудрой Дойлы идти к дальним пастбищам, туда, где половина воинов племени охраняет стада, и эти воины встанут на защиту Тансылу, приняв последнюю волю ушедшей по своей воле жены вождя, как приказ. Да и друзей Аязгула там немало. Но надо торопиться. Старейшины племени и особенно брат Таргитая — Ишбулат, который, скорее всего, захочет стать вождем по праву единокровного родства, вряд ли примут еще совсем молоденькую девочку предводителем. Да и Аязгул, даже став ее мужем, останется чужаком. Хотя… Именно этот факт им на руку, ведь браки в кочевье старались совершать, объединяя мужчин и женщин из разных племен.
Тансылу проснулась и, опершись на руку, наблюдала за другом, задумавшимся у костра.
— Аязгул.
Он повернулся на голос. Улыбнулся. Подбросил дров в костер; сняв чашу с очага, подошел к Тансылу. Она села. Язычки огня отражались в ее глазах, в них не было и тени страха. Казалось, что ничего не произошло, что они, как и раньше, просто охотились и, застигнутые ночью, остались в пещере до утра.
— Тансылу, нам надо принять решение, — Аязгул смотрел в сияющие глаза и боялся, что его слова поднимут в душе девушки бурю, — нам надо ехать к дальним пастбищам и надо торопиться, чтобы успеть раньше Ишбулата.
— А что Ишбулат?
Аязгул опустил глаза.
— Давай покушаем, похлебка готова.
Он достал из хурджуна глубокие миски, горсть сушенных творожных шариков; прихватив чашу с похлебкой краями рукавов халата, налил горячий суп в миски. Распаренные куски мяса, дымясь, остались на дне.
— Ешь, Тансылу, суп восстанавливает силы, ешь, — он подхватил длинный кусок мяса и протянул девушке.
— Так что Ишбулат? — прихлебывая из миски, Тансылу разглядывала друга, — что-то ты не договариваешь. — Она прожевала мясо, закусила кислым куртом[12]. — Ты боишься, что я буду плакать? Не бойся. Говори. Что было после того, как я уехала? Как ты узнал об Ульмасе? Бурангул к отцу приезжал? Что сказал?
Аязгул отставил свою миску, промокнул губы рукавом халата.
— Бурангул убил всех воинов, которые сопровождали тебя к мужу, его люди убили Таргитая, и с ним еще троих воинов, когда они сражались у Батыр-камня. Дойла ушла с Таргитаем, взяв на себя твой грех. Смерть Ульмаса отомщена — из жизни ушли девять человек нашего племени, двое из твоей семьи. Ты знаешь, Тансылу, законы кочевья, — он взглянул в лицо девушки. На нем застыла маска гнева. Даже Аязгул не мог наверняка сказать, о чем она сейчас думает, что скажет или сделает в следующий момент, но он продолжил:
— Бурангул не успокоится. Он ищет тебя, чтобы убить. Наше племя защитит тебя, как просила Дойла. Но надолго ли? Если Ишбулат станет вождем, он сделает все, чтобы умять это дело и жить в мире с Бурангулом. Потому нам надо опередить его и убедить наших воинов, что ты наследуешь власть, как единственная дочь Таргитая, и по последней воле твоей матери. Понимаешь, Тансылу?
Она кивнула. Аязгул ожидал, что, узнав о смерти родителей, девушка расплачется, но из ее глаз, превратившихся в щелочки, не упало ни слезинки.
— Тансылу, — Аязгул взял ее руку. Она разжала кулак и чуть дрожащие пальчики легли на широкую ладонь, — ради твоей безопасности и по воле твоей матери, мы должны объявить, что стали мужем и женой.
Тансылу отдернула руку, словно обожглась, в глазах засверкали искры.
— Нет, слышишь, нет! Мне не нужен муж!
Она встала, дерзко глядя в глаза тоже поднявшемуся охотнику. Но он резко взял ее за плечи и медленно, но твердо сказал:
— Обещаю тебе, что никогда не прикоснусь к тебе, как мужчина. И каждому, кто только подумает об этом, перережу глотку. Но для того, чтобы ты могла встать во главе племени, мы должны стать мужем и женой. Одна ты — всего лишь женщина, а я — никто. Вдвоем мы — сила. Тем более, что твоя мать благословила нас перед уходом. Вот, — он достал бусы, — вот, это тебе передала мать. Она сказала, что они будут хранить тебя от демонов. Это сделано в ее стране…
— Я знаю, — перебила Тансылу.
Гнев ее растворился в новом выражении, в котором смешались и скорбь, и детский страх, и жалость. Тансылу взяла бусы, прижала ладони с ними к лицу, вдохнула запах матери, который еще витал между бусинами, собранными на тонкий кожаный ремешок.
Аязгул обнял девушку. Он понимал ее без слов, и восхищался ее стойкостью. В свои пятнадцать лет, Тансылу уже познала кровь и горе, унижение и страх, но это не сломило ее, и воинственный дух, живший в ее сердечке, зажигал глаза гневным огнем.
— Я согласна стать твоей женой, но помни свое обещание, Аязгул!
Они смотрели друг другу в глаза, и это была молчаливая клятва.
— Седлай коней, муж, мы выходим.
Утро всадники встретили верхом. Солнечный свет торопливо бежал за ними вслед, спускаясь по пологому боку холма в долину. Когда солнце ослепительно засияло в белесом небе, Тансылу и Аязгул уже мчались во весь опор по степи, обгоняя время и ветер.
Глава 5. Любовь и заклинание
Серебристые нити ковыля стелились по земле, до самого горизонта степь колыхалась волнами, теплый воздух трепетал над пахучим травяным морем, и два всадника летели в нем, как миражи …
— Арман!
Игривый ветер подхватил звонкие нотки и понес их вперед, как добычу, но рассыпал по пути и, не успев огорчиться, снова вернулся к девушке, влетел в распущенные волосы, растрепал, шутя подкидывая русые пряди. Не угомонившись, перебрался в гриву лошади, но та, почувствовав натянувшийся повод, остановилась, и ветер, потеряв интерес и к лошади, и к всаднице, улетел в степь.
Арман, будучи чуть впереди, услышал голос Симы, оглянулся, осадив коня. Тоненькая, грациозно выгнув спину, девушка в живом облаке волос походила на сказочную фею. Сердце юноши обожгло огнем. Он остановился. Сима помахала ему и пришпорила кобылу.
— Давай поедем медленно, а то я едва не задохнулась от такой скачки, — в глазах Симы отражалось возбуждение, шальная улыбка блуждала на губах.
Арман, поддавшись порыву, приблизился так, что бока лошадей соприкоснулись, привлек девушку к себе и поцеловал. Пегая кобыла под Симой взбрыкнула и отошла на шаг, всадница едва не потеряла равновесие. В выражении лица радость сменилась недоумением. Некстати вспомнились слова подруги: «Это так приятно!». «Да, — Сима облизнула губы, приятно… но… что это я?..»
— Что на тебя нашло? — от чувства неловкости появилось раздражение.
Сима отвернулась. Волосы упали на лицо. Достав заколку, она собрала их на затылке. Арман тем временем слез с коня, сорвал несколько цветочков, что прятались под ковылем. Когда он появился перед Симой — улыбающийся во весь рот, с цветами, — она совсем растерялась. А он рассмеялся и протянул к ней обе руки. Сима сама не поняла, как она вынула ногу из стремени, положила ладони на горячие плечи Армана и оказалась в его объятиях.
Осторожные шаги любви… Первый — самый трогательный. Прикосновения рук, будто бы случайные, говорящие взгляды, словно зовущие, близкое дыхание — горячее и волнующее, и первый поцелуй — нежный и мягкий. И вдруг взрыв чувств, понимание обретения родственной души, доверие, страсть и снова осторожность…
— Не бойся, любимая, я не обижу тебя.
Шепот, как ласка, нежность губ у ушка, пульсирующая жилка на шее. И вокруг колышущееся серебристое море.
— Арман, мне кажется, что наша встреча неспроста. Нас будто бы кто-то вел друг к другу.
— Все предопределено в этом мире, случай — это тщательно сплетенные нити судьбы — так моя бабушка говорит. Все, что должно случиться, случится.
