Либба Брэй - Прекрасное далеко
— Тем больше причин остановить ее, — говорит Картик. — Может быть, она еще не привязала силу Евгении к дереву. Мы можем еще спасти сферы.
— Мы?
— Я не сбегу снова. Это не для меня. Не моя судьба.
Он берет меня за подбородок и заставляет поднять голову, и я сама целую его, первая.
— Я думала, ты перестал верить в судьбу, — напоминаю я.
— Но я не перестал верить в тебя.
Я невольно улыбаюсь. Как мне нужна его вера!
— Ты не думаешь…
— Что? — бормочет он, уткнувшись лицом в мои волосы.
У него такие теплые губы…
— Как ты думаешь, если бы мы остались в сферах, мы могли бы быть вместе?
— Нам предстоит жить в этом мире, Джемма, к добру это или к худу. Так что бери от него, что сможешь.
И я притягиваю его к себе.
После нескольких недель лихорадочной подготовки к костюмированному балу школа Спенс похожа на шар, из которого выпустили весь воздух. Разобраны декорации. Костюмы упакованы в папиросную бумагу, пересыпаны камфорой, хотя некоторые из младших девочек никак не хотят с ними расставаться. Они желают как можно дольше быть принцессами и феями.
Но другие ученицы уже обсуждают следующий праздник, терзая мадемуазель Лефарж расспросами о предстоящем венчании.
— Вы наденете бриллианты? — спрашивает Элизабет.
Мадемуазель Лефарж розовеет.
— Ох, боже… нет! Они слишком дорогие. Хотя мне подарили прекраснейшее жемчужное ожерелье, чтобы я надела его на свадьбу.
— А где вы проведете медовый месяц? — интересуется Марта. — В Италии? Или в Испании?
— Мы планируем совершить скромную поездку в Брайтон, — отвечает мадемуазель Лефарж, и девушки глубоко разочарованы.
Моего плеча касается Бригид.
— Вас зовет миссис Найтуинг, мисс, — с сочувствием говорит она, и я боюсь спросить, чем вызвана ее особая доброта.
— Да, спасибо, — отвечаю я.
Я иду следом за Бригид к обитой плотной тканью двери строгого, степенного убежища нашей директрисы. Единственное яркое пятно в нем — букет диких цветов в стоящей на углу стола вазе; они бесцеремонно роняют лепестки.
Миссис Найтуинг указывает мне на стул.
— Как вы сегодня себя чувствуете, мисс Дойл?
— Гораздо лучше, — отвечаю я.
Она перекладывает нож для разрезания бумаги, переставляет чернильницу — и у меня начинает быстрее биться сердце.
— А в чем дело? Что случилось?
— Вам пришла телеграмма от вашего брата, — говорит директриса, протягивая мне листок.
«ОТЕЦ ОЧЕНЬ БОЛЕН ТОЧКА ВСТРЕЧУ ТЕБЯ ПОЕЗДОМ НА ВИКТОРИИ ТОЧКА ТОМ»
Я смаргиваю слезы. Я не должна была давить на него так. Он не был готов к правде, а я обрушила ее на него, и теперь мне страшно, что я нанесла ему рану, от которой он уже не сможет оправиться полностью.
— Это я виновата, — говорю я, роняя листок на письменный стол.
— Ерунда! — рявкает миссис Найтуинг, и это как раз то, что мне нужно: хороший удар по шее. — Я пришлю Бригид помочь вам собраться. Мистер Гус отвезет вас на станцию к первому утреннему поезду.
— Спасибо, — бормочу я.
— Я всей душой с вами, мисс Дойл.
И я понимаю, что миссис Найтуинг говорит это искренне.
На долгом пути обратно в комнату ко мне подбегает Энн, едва дыша.
— Что еще? — спрашиваю я, видя, как она встревожена.
— Фелисити, — выдыхает Энн. — Я пыталась ее образумить. Только она не желает слушать.
— О чем ты?
— Она отправилась в сферы. Решила остаться с Пиппой, — объясняет Энн. — Навсегда.
Глава 56
Мы стоим перед наполовину законченным восточным крылом. В листве деревьев подмигивают светлячки, и мне приходится присмотреться получше, чтобы убедиться: это действительно всего лишь безобидные насекомые. Ведущий в сферы коридор холоднее обычного, и я прибавляю шагу. Когда мы выходим на склоне холма, я ощущаю: что-то не так. Все кажется слегка сероватым, как будто сюда добрался лондонский туман.
— Чем это пахнет? — спрашивает Энн.
— Дымом, — отвечаю я.
Вдали небо пересекает большой черный столб дыма. Он поднимается с горы, где находятся Храм и Пещера Вздохов, где живут хаджины, неприкасаемые.
— Джемма? — вопросительно произносит Энн, с испугом глядя на меня.
— Бежим! — кричу я.
Мы мчимся к маковым полям. На нас дождем сыплется пепел, покрывая кожу тонким серебристо-серым слоем. Кашляя, мы взбираемся на гору. Тропа будто кровоточит, усеянная смятыми цветками мака. Энн едва не спотыкается о тело какого-то неприкасаемого. Потом мы видим еще тела. Обугленные трупы лежат вдоль тропы, ведущей к тлеющему Храму. Аша, пошатываясь, выходит с пожарища.
— Леди Надежда…
Она чуть не падает на меня, и я тащу ее к камням, туда, где в воздухе меньше пепла.
— Аша! Аша, кто это сделал? — зло спрашиваю я.
Она бессильно опускается, кашляя. Опаленное оранжевое сари ложится вокруг нее, как сожженное оперение волшебной птицы.
— Аша! — кричу я. — Скажи мне!
Она смотрит мне прямо в глаза. Ее лицо покрыто черными пятнами.
— Это… это лесной народ.
С реки меня окликает горгона. Мы с Энн ведем Ашу на корабль, подаем ей воды, и она пьет, как человек, чью жажду никогда не утолить. Я трясусь от гнева. Я не верю, что Филон и лесные жители могли сотворить подобное. Я всегда считала их мирными существами. Возможно, в конце концов жрицы Ордена были правы, и магию нельзя делить между местными племенами.
— Расскажи мне, как все это произошло, — прошу я.
— Они пришли, когда мы спали. Они просто хлынули на гору. Нам некуда было бежать. Один из них бросился с факелом к Храму. «Это за Креостуса!» — кричал он. И Храм сгорел.
— Так это была месть?
Аша кивает, отирая лицо промокшим краем сари.
— Я говорила им, что мы не причастны к убийству кентавра. Но они не поверили. Они были полны решимости. Они явились, чтобы воевать, и их невозможно было остановить.
Она прижимает к губам дрожащие пальцы и смотрит на горящий Храм. Там, где огонь добрался до маковых полей, поднимаются спирали красного дыма.
— Но мы ведь ни о чем не просили. Это не наш путь.
Я обнимаю ее за плечи.
— Ваш путь необходимо изменить, Аша. Пришло время потребовать всего.
Мы выстраиваем хаджинов в несколько линий, передаем ведра с водой наверх до тех пор, пока не гасим, насколько можем, пламя.
— Почему бы тебе не исправить все с помощью магии? — спрашивает меня какой-то мальчик-хаджин.
— Боюсь, сейчас это не лучший способ, — отвечаю я, глядя на тлеющий Храм.
— Но ведь магия могла бы все восстановить? — настаивает мальчик, и я вижу, как отчаянно хочется ему верить, как он хочет, чтобы я взмахнула рукой над его разрушенным домом и сделала все как прежде.
Мне и самой хочется, чтобы это было возможно.
Я качаю головой и передаю дальше ведро с водой.
— Магия может не все. Многое зависит только от нас самих.
Потом горгона везет нас сквозь золотистый занавес к острову, где живет лесной народ. Все племя выстроилось вдоль берега с угрожающим видом, лесные существа держат наготове недавно сооруженные копья и луки. Горгона держится на безопасном расстоянии от берега — достаточно близко для того, чтобы меня могли услышать, и достаточно далеко для того, чтобы вовремя сбежать. Филон подходит к самой кромке воды. Его плащ из листвы переливается оранжевым, золотым и красным. Высокий воротник пылает вокруг длинной шеи.
— Тебе здесь не рады, жрица, — кричит Филон.
— Я только что была в Храме. Вы сожгли его!
Филон величественно выпрямляется.
— Да, это так.
— Но почему? — спрашиваю я, потому что не могу придумать вопроса лучше.
— Они лишили жизни одного из нас! Почему ты отказываешь нам в правосудии?
— А вы в ответ убили двадцать хаджинов? И это ты называешь правосудием?
Аша с трудом поднимается на ноги. Она цепляется за поручни, чтобы не упасть.
— Мы не убивали кентавра!
— Это ты так говоришь, — ревет Филон. — А кто тогда это сделал?
— Поищите среди своих, — уклончиво отвечает Аша.
Неела швыряет в нашу сторону камень. Он падает в воду, поднимая фонтан брызг, неподалеку от корабля.
— С нас довольно вашей лжи! Убирайтесь!
Она бросает второй камень, и он чуть не попадает в меня, приземляясь на палубу. Я, поддавшись порыву, хватаю этот обломок скалы, и рука ощущает его солидный вес.
Аша удерживает мою руку.
— Месть — это собака, которая ловит собственный хвост.
В ее словах — настоящая мудрость, но мне так хочется метнуть этот камень, что я вынуждена приложить все силы к тому, чтобы он остался в моей ладони.
— Филон, ты, видимо, не подумал вот о чем: как мы можем соединить руки в союзе, если ты сжег Храм?
По толпе лесных существ пробегает ропот. И я вижу, как в холодных глазах Филона возникает сомнение.
