Александра Свида - За закрытыми ставнями
Нет, зверь в клетке счастливее, он свободен рычать, рыть когтями песок, потрясать прутья своей клетки, а я… Скорей бы вызывал этот следователь! Что он, забыл, что ли, о моем существовании? Ведь не считает же он, на самом деле, меня убийцей!.. Или хочет истомить сидением и неизвестностью, чтобы играть мною, как кошка мышью?
О нет, г. следователь! Можете держать меня здесь сколько угодно, — вам не сломить и не запугать меня! Я силен сознанием моей правоты и невинности, а вам придется ответить за превышение власти.
Брандт гордо выпрямился, провел рукой по вспотевшему лбу и оглянул камеру, как будто первый раз ее видел.
Снова старая боль защемила его сердце. Голые стены и решетка на окне точно сжали, связали его движения и отняли свет и воздух. Опять надвинулись было безволие и тоска. Но нет, он не поддастся им вторично.
Подошел к кровати, лег на нее, закрыл глаза и усилием воли заставил себя успокоиться. И только было благодетельный сон начал смежать его усталые веки, как в коридоре раздались громкие голоса и топот ног.
Через минуту щелкнул замок, заскрипел засов и на пороге появился надзиратель с сообщением, что его вызывают к следователю и со стереотипными тюремным добавлением — скорей, скорей!
Формальный заход в контору, — и он за воротами тюрьмы. Жадно, глубоко дышит.
Через минуту — он опять в клетке тюремной кареты, но на этот раз он благословляет ее, — она избавляет его от позорного дефилирования по знакомым улицам Москвы с вооруженной стражей по бокам.
Сквозь маленькое решетчатое окно мелькают знакомые с детства картины: мальчишки с лотками яблок и слив на голове, торговки с корзинами овощей, татарин с узлом на спине и даже мусорщик со своим грязным холщовым мешком и клюкою в руке. Как же они все милы! Как мог он не замечать их раньше, как мог не дорожить свободой пойти куда угодно, как мог находить летний воздух Москвы душным и пыльным?
Теперь это нектар, вновь вливающий в него энергию и силу.
Глава 9
Тяжелое обвинение
Кабинет судебного следователя.
За большим, заваленным деловыми бумагами письменным столом, откинувшись на спинку кресла, сидел Зорин. Его самоуверенный вид и саркастическая улыбка без слов говорили, с каким недоверием относится он к словам сидя- щоео против него Зенина, который горячо и взволнованно старался что–то доказать.
Говорили они о деле Ромовых, — а в частности, о Брандте.
Зенин доказывал несомненное присутствие в саду и в доме следов третьего лица и убеждал согласиться отдать несчастного Брандта на поруки его родным.
— Нет и нет, — твердо сказал Зорин. — Я не вижу разницы в обрисовке следов, считаю улики подавляющими и, чтобы убедить вас в их бесспорности, я, если хотите, вызову его сейчас для первого допроса, а вам разрешаю присутствовать в соседней комнате при открытой двери.
Зенину осталось только подчиниться.
Через полчаса привезли арестованного и в кабинет вошел похудевший, осунувшийся, но совершенно спокойный молодой человек с симпатичным и интеллигентным лицом.
При взгляде на Зорина, в котором он узнал хотя и мало, но все же знакомого человека, глаза его приветливо и довольно блеснули — и тут же погасли: на него холодно и надменно строго смотрел следователь, находящийся при исполнении своих обязанностей.
Брандт разом почувствовал себя в положении арестанта и замкнулся в броню враждебности к виноватому перед ним, по его внутреннему убеждению, человеку.
Наблюдавший за ним в дверную щель Зенин понял это молчаливое перерождение и невольно мысленно окрестил Зорина упрямым индейским петухом в судейской тоге.
Официальные вопросы предложены. Ответы получены и записаны.
Зорин предложил подследственному сесть.
— Где вы были в ночь с 11‑го на 12-ое июля? — задал он первый вопрос.
— Дома, — последовал спокойный, короткий ответ.
— Я хотел бы знать, где вы провели первую половину ночи, — с 11 до 1 часу?
— Дома.
— Вы, быть может, совершенно не выходили в этот вечер? А если выходили, то, вероятно, не откажетесь сказать, куда и когда именно? Предупреждаю, — в ваших интересах говорить правду.
— Я не вижу цели лгать, — скрывать мне тоже нечего.
Следователь наклонил голову, как бы приглашая этим молчаливым жестом дать объяснения.
— Я вышел из дома вечером, — приблизительно в шесть часов, — и на трамвае поехал в Борки к сестре. Около девяти я уже был дома, так как спешил к больной матери, и больше никуда не выходил.
— Вы входили в дом Ромовых?
— Нет, я повидался с сестрой в саду, нарвал цветов для матери и уехал обратно.
— Вы только одни цветы унесли с собой из дома Ромовых?
Брандт с молчаливым удивлением взглянул на следователя. Тот сухо улыбнулся и повторил вопрос.
— Я получил от сестры еще деньги для матери.
— Ах, так эти сто рублей были взяты у убитой?
— Мне их дала моя сестра, — слегка подчеркнул Брандт.
— Ее муж знал об этих деньгах? и они были даны вам с его согласия?
— Сестра передала мне эти деньги для моей матери и я не интересовался вопросом — с ведома, или без ведома мужа она это делала.
— Давно у вас установились враждебные отношения с убитым полковником?
— Наши отношения не были враждебные, — они были просто холодные.
— Однако вы часто, приходя к ним, не заходили в дом. Почему вы это делали?
— Не заходил в дом я действительно часто, а делал это потому, что просто не любил его и предпочитал повидать сестру и ее дочь без его расхолаживающего присутствия.
— За что вы не любили полковника?
— Мне думается, я на этот вопрос могу не отвечать?
— Безусловно. Отвечать или нет — ваше право. Какой № ботинок вы носите?
— Двадцать седьмой.
— Где ботинки, в которых вы были последний раз у Ромовых?
— На мне, я имею только одну пару.
— Где брат Аннушки?
— Что? — спросил Брандт с видом человека, недослышавшего или не вполне понявшего вопрос.
— Я вас спрашиваю, где брат Аннушки, — отчеканивая каждое слово, повторил следователь, впиваясь в Брандта взором необыкновенно, по его мнению, проницательным и неотразимым.
Брандт покачал головой.
— Я решительно не понимаю вопроса.
— Вы не знаете Аннушку и ее брата? — иронически протянул Зорин, откидываясь на спинку кресла. — Это новость!
— Я решительно не знаю, о какой Аннушке и о каком брате идет речь, — холодно заметил Брандт.
— Решительно не знаете? Так я вам напомню. Аннушка
— служанка вашей сестры, а ее брат — человек, которого вы ожидали, стоя у веранды, пока он не покончит с убийством семьи и не принесет вам добычу.
— Какая низкая ложь! Кто осмелился возводить ее на меня? — вскочил со стула глубоко возмущенный Брандт.
Повелительным жестом Зорин заставил его усесться обратно.
— Советую вам успокоиться, Брандт, и не отягчать своего положения ложью, — тем более, что запирательство ни к чему не приведет. Следствие располагает достаточными против вас уликами.
— Уликами! — воскликнул Брандт с удивлением, смешанным с некоторым страхом. — Какие у вас могут быть улики против меня?
— Я пока не буду на них останавливаться. Прошу лучше ответить, кто может подтвердить, что вы вернулись домой не позже девяти часов? Быть может, вы встретили кого- либо из знакомых на обратном пути?
— Никого, — вплоть до самой квартиры, которую открыл собственным ключом.
— Вот видите, — у вас нет доказательств, что вы ушли от них до совершения убийства, — мы же имеем много доказательстве того, что вы там были и убежали вместе с сообщником, кем–то напуганный.
— Я? с сообщником? Я убийца? О, г. следователь, вы жестоко раскаетесь в таком обвинении невинного человека,
— возмущенно и в то же время растерянно проговорил Брандт.
— Я вижу, вас поразило мое знакомство с этим вопросом? Считаю на сегодня допрос законченным и советую спокойно обдумать свое положение. Раскаяние смягчает вину
и наказание.
Следователь позвонил.
— Уведите подследственного, — коротко приказал он вошедшему городовому.
Брандт, сопровождаемый стражей, вышел как автомат, не видя и не сознавая окружающего. Губы кривились в горькую улыбку, с них срывались слова:
— Сообщник! Убийца! Какая низость!..
Вошедшего Зенина следователь встретил словами:
— Каков комедиант!
— Я видел только пораженного и глубоко возмущенного невинного человека.
— Ну, г. Зенин, я начинаю жалеть, что сам привлек вас к этому расследованию. Вместо награды, — вам предстоит поражение; вы только тормозите мне следствие.
— Глубоко извиняюсь, г. следователь, но я остаюсь при своем убеждении, что когда будет найден убийца, он скажет о Брандте, как и тот сказал о нем: «Я его решительно не знаю».
