Карен Ченс - День мертвых
Обзор книги Карен Ченс - День мертвых
Карен Ченс
День мертвых
— Я ищу брата, — в третий раз повторила девушка.
Выговор у нее был ужасный — помесь Нью-Джерси и Мехико, пойди разбери, чего она хочет, но Томас чувствовал: дело не в этом. Мужчин-посетителей небольшой закусочной совершенно не интересовала gamba[1] со слезливой историей. Бедняжку не спасали ни высокий рост, ни стройность, ни раскосые карие глаза, ни длинные черные волосы.
«Японские корни, — решил Томас, — или корейские. Возможно, итальянские тоже есть: волосы вьются, а нос типично римский, слишком крупный для такого худого лица». Девушка была некрасивой, но определенно яркой, ее не скоро забудешь, особенно в таком наряде. Томасу нравились и легкие брюки карго, и кожаная куртка до талии, а вот дробовик за спиной и пистолет за поясом нравились куда меньше.
— Ему девятнадцать лет, — упрямо твердила девушка. — Он темноглазый брюнет, ростом шесть футов и два…
Бармен вдруг вытянулся в струнку, но вовсе не из-за девушки, и незаметно опустил руку под стойку, нащупывая спрятанный там дробовик. Само ружье Томас еще не видел, но, едва переступив порог закусочной, почувствовал слабый запах прогорклого масла и пороха. Столько страха, а в бар ворвался не монстр, а всего лишь кто-то из местных.
— Hijole[2], Алькасар! — заорал бармен, а зал огласили грязные ругательства. — Какого черта сюда вламываешься? Пулю в лоб захотел?
Гость, имевший зеленоватый цвет в свете голых ламп закусочной, покачал головой.
— Мне показалось, за мной кто-то крадется, — неуверенно проговорил он, подсаживаясь к друзьям, за столиком которых было и так тесно. — Ну, когда с кладбища возвращался.
— Зачем ты так поздно туда ходил?! — с укоризной проговорил кто-то из друзей, протягивая ему стакан с выпивкой. — Тем более сегодня.
— Я стоял у могилы Элии и потерял счет времени, а потом…
— Выпей! Подумай, что случится с твоей дочерью, если она и отца потеряет?!
За столиками испуганно зашептались, некоторые посетители уже вытащили пистолеты из-за пояса. Томас почти не сомневался: следующего, кто войдет в закусочную, пристрелят на пороге — уж слишком велико напряжение.
Бармен неожиданно засмеялся и поставил новую порцию спиртного на столик, за который сел последний гость.
— Говорят, ты даже Консуэле не нужен, так чудища и подавно не позарятся!
Посетители захохотали — напряжение спало, а гость, позабыв свой страх, вскочил, готовый защищать свою честь.
— Она сбежала с богатым ублюдком! — выпалил он, впиваясь в Томаса ненавидящим взглядом.
Томас спокойно потягивал мескаль из кока-кольной бутылки. Он ничего не ответил, но в сотый раз пожалел, что заранее не позаботился, как поменьше привлекать к себе внимание. В висевшем за стойкой зеркале с обитыми краями отражался далеко не гринго, ну разве с такой внешностью в толпе растворишься? Мать, наследница инков, подарила Томасу высокие скулы и прямые черные волосы, а отец-испанец — золотистую кожу и европейские черты. Многим такое сочетание казалось красивым, а сам Томас видел в нем свидетельство покорения одних предков другими.
Откровенно говоря, Томас не мог упрекнуть местных в том, что они приняли его за богатого горожанина, хотя сам он родился в деревне еще беднее этой и сейчас был на мели. Этот прикид, дорогой темно-синий костюм и светло-серый галстук, Томас прихватил в бутике Международного аэропорта Кеннеди. Требовалась маскировка, а костюм, кожаный портфель и нехитрые манипуляции перочинным ножом перед зеркалом в мужской уборной превратили его из невозмутимого студента с конским хвостом в молодого бизнесмена.
От преследователей Томас сбежал, но из-за отсутствия денег был вынужден принять незаконное предложение администратора. С тех пор такие предложения он принимал десятки раз — использовал свои способности, чтобы задурманивать головы служащим авиакомпаний, таможенникам или, например, таксисту, который увез его на целых сто миль от города в эту горную деревеньку. Каждый раз он серьезно нарушал закон, — впрочем, какая разница? Если настигнут ему подобные, Томасу все равно не выжить. Только вот в Гвадалахаре следовало переодеться во что-то другое. Деревенские жители костюмы за тысячу двести долларов не носят.
Отражения костюма, из-за которого он был белой вороной, Томас не видел, потому что перед зеркалом поставили жертвенник для душ умерших. На многоярусном жертвеннике расположились вручную вырезанные из дерева скелеты, каждый из которых обозначал умершего, но не забытого. Они все имели разный вид. Один, например, скалился Томасу, сжимая в маленькой руке крошечную бутылку «Дос эквис» — вероятно, любимого пива покойного. Рядом стояла настоящая бутылка «Дос эквиса», специально для духа, который сегодня вечером, в El Dia de los Muertos, День мертвых, придет в гости.
«Самый удачный день для возвращения блудного вампира», — подумал Томас.
Неприязнь к городскому хлыщу позволила местным забыть о страхе. Нет, они не успокоились: все, как один, буравили Томаса подозрительными взглядами, но хотя бы пистолеты в покое оставили. Зато когда выстрел вспорол штукатурку потолка, подскочили от страха.
Стреляла девушка. Застыв в центре обеденного зала, она словно не заметила, что как минимум человек десять взяли ее на мушку.
— Где мой брат? — повторила она, целясь в бармена, которому резко расхотелось веселиться.
— Опустите ружье, señorita, у вас здесь врагов нет, — заверил бармен, глядя на девушку с вполне понятной тревогой. — Я уже сказал: вашего брата никто не видел.
— Его машина у кладбища. Он взял ее напрокат: в договоре его имя, а на переднем сиденье отпечаток его руки, кровавый отпечаток!
Девушка швырнула на стойку договор, но это не произвело на бармена никакого впечатления.
— Охотно верю, но я уже сказал: у нас тут деревня, а не город. Будь ваш брат здесь, кто-нибудь бы его увидел.
Дзынь! Дзынь! Дзынь! Стаканы на полке за его спиной один за другим взорвались как хлопушки. Стреляла не девушка, хотя дробовик она так и не опустила. Томас медленно поставил на стол свою бутылку.
— Кто-то здесь понимает, о чем речь, и пусть лучше признается. Сейчас же! — Девушка обвела взглядом собравшихся, большинство из которых целились в нее. Почему-то ее это совершенно не беспокоило.
— Я видел чужака, — проговорил плотный коротышка в типично фермерском наряде — вытертых джинсах, фланелевой рубахе и соломенной шляпе, — сидящий за столиком у двери. — Он по кладбищу шлялся, могилы фотографировал. — Коротышка встал.
— Да, он журналист, — кивнула девушка. — Собирал материалы для какой-то статьи и обещал, что мы встретимся в этой закусочной.
— Я его прогнал! — объявил коротышка. — Сегодня день мертвых и тех, кто их вспоминает. Чужие нам не нужны.
— Но он не уехал. Его машина по-прежнему здесь.
Коротышка пожал плечами и опустился на стул:
— Журналист говорил, что хочет снять церковь. Я видел его на дороге в город. Больше ничего не знаю.
— Это белое здание на въезде в деревню?
— Да, — вместо коротышки ответил бармен. — Если хотите, покажу. — Бармен жестом подозвал парня, который весь вечер носился по залу — убирал со столов, протирал стойку. — Паоло меня заменит.
— Вы что, на улицу пойдете?
— Но ведь совсем темно!
— Вы что, свихнулись?
Изумленные голоса доносились со всех сторон, но бармен лишь отмахнулся и, вытащив из-за стойки дробовик, любовно его погладил:
— Ocho ochenta![3] Тут недалеко, да и в одиночку сегодня на улицу выходить нельзя.
Ропот не утихал, но остановить странную пару никто не попытался. Широко улыбаясь, учтивый бармен распахнул перед девушкой дверь. Томас ощутил холодок недоброго предчувствия, выждал пару минут, соскользнул с табурета и устремился следом.
Уже сгущались сумерки, на западе гасли последние алые лучи солнца. Впрочем, в темноте глаза Томаса видели даже лучше, да и дорогу он мог найти вслепую. За последние три тысячелетия деревенька почти не изменилась. Большинство местных жителей вели родословную со времен, когда майя присылали сюда сборщиков податей, получая доход с тех же участков, которые и до сих пор обрабатывали фермеры. Пятисотлетняя деревня, в которой вырос Томас, в сравнении с этой казалась молодой. Та деревня очутилась на территории современного Перу и уже исчезла с лица земли: ее снесли строители быстро растущего Куско. Эти края мало изменились, а ведь Томас не был здесь почти век.
Дорожка ярких лепестков привела к церквушке с разрушающейся каменной лестницей, которая стояла у джунглей, подбирающихся к горам Оахаки, словно зеленая туча к солнцу. Церквушку до сих пор украшали flores de muertos[4], гирлянды бархатцев, оставшиеся после утренней службы. Скамьи пустовали, на алтаре Томас увидел уже знакомое деревянное распятие в окружении мерцающих поминальных свечей. Он осторожно прошел мимо и задержался у двери черного хода: там сладкий аромат ладана смешивался с терпким мускусом джунглей. На таком фоне слабый запах девушки почти терялся, но Томас его почувствовал.
