Елена Хаецкая - Дневники вампира. Любовь и ненависть в Мистик Фоллс
Обзор книги Елена Хаецкая - Дневники вампира. Любовь и ненависть в Мистик Фоллс
Елена Хаецкая
Дневники вампира. Любовь и ненависть в Мистик Фоллс
© Хаецкая Е. В., 2015
© ООО «ТД Алгоритм», 2015
* * *Интервью с вампиром
— Я с тобой никуда не пойду: ты меня убить пытался.
— Да? А ты меня вообще-то убил!
«Дневники вампира»…Этот незнакомец разительно отличается от всех когда-либо встреченных тобою людей. Что-то неотразимо притягательное скрывается во всем его облике: неуловимый налет старинной изысканности, той подлинной аристократичности, которую сейчас живьем, пожалуй, и не встретишь. Даже у настоящих графов — да что там, даже родственников королевской семьи! — уже не увидишь такой сдержанно-спокойной выверенности каждого жеста, такой неподражаемо-легкой непринужденности манер. Самой тщательной дрессировкой такого не добьешься (пробовали!) — во всем этом нужно жить сызмальства. И не один десяток лет.
А взгляд!.. Кажется, эти глаза повидали значительно больше, чем можно было бы предположить, глядя на молодое, без морщин, красивое лицо.
Кто же он такой — столь элегантный, немного отстраненный, поневоле притягивающий к себе взоры? Кто он, такой сексуальный, такой несомненно опасный, рожденный властвовать над телами и душами и, кажется, элегантно тяготящийся этой властью?
Набравшись смелости и поддернув сползающее декольте, с бокалом мартини, ты приближаешься к нему, стараясь не слишком жалко ковылять на высоченных каблуках. (Господи, когда же можно будет наконец сбросить их и заменить на привычные кроссовки!) Улыбаешься кокетливо и стараешься не замечать насмешливого сострадания в его глазах.
— Кажется, нас не представили? — Мартини покачивается в бокале, пальцы чуть подрагивают. — Кто вы, загадочный незнакомец?
И тогда он ответит спокойно:
— Я — вампир.
Тут главное — не подавиться глупым смешком:
— Что, правда?
Он невозмутим:
— Абсолютно.
— Разве вампиры существуют?
(Боже, с каждой репликой ты чувствуешь себя все глупее и глупее…)
— Я определенно существую, — звучит обволакивающий голос.
На краткий миг тебе чудится, будто нет на свете существа, более близкого к тебе, более интимно с тобой знакомого. А что, собственно, в этом удивительного? Сколько таких девиц, трепещущих, испуганных, неспособных противиться влечению, он повидал за свою немыслимо долгую жизнь? Кажется, он знает о тебе все.
О чем же его спросить?
Голос здравого смысла настойчиво звучит у тебя в голове:
«Эй, дорогая, ты что, свихнулась? Допивай-ка свой мартини да шустро уноси от этого господина ноги. Неважно, насколько ловко ты умеешь ковылять на этих кошмарных каблуках. Скачи что есть мочи. Пусть он считает тебя трусихой, ничтожеством. Лучше быть живым ничтожеством, чем мертвой блондинкой. Он по-настоящему опасен».
«Жизнь хорошая штука… А загробная жизнь еще лучше!» (Деймон Сальваторе)
Проклятье, но именно это-то в нем и привлекает! Какими пресными кажутся по сравнению с ним другие мужчины — успешные бизнесмены, состоятельные наследники «старых денег» и даже самые настоящие графы с родословной, вывешенной в настоящей дубовой гостиной!
Так что же так привлекает современного человека в вампирах — страшных, темных созданиях? Что заставляет снова и снова возвращаться к потаенным мечтам об «интервью с вампиром»?
…Вот он уже сидит в высоком кожаном кресле — конечно же, в библиотеке, среди мерцающих корешков старинных книг, — и задумчиво отвечает на твой первый, неловко сформулированный вопрос:
— Что влечет вас к нам? Ответ очевиден: тоска по истинному аристократизму. Катаклизмы двадцатого века фактически истребили европейскую аристократию. И, кстати, обратим внимание на то, насколько по-разному относятся к вампирам обитатели Старого и Нового света. Для простонародья Старого света — особенно Восточной Европы, — вампиры представляют собой особо злостную разновидность господ, — а у европейских крестьян весьма богатый опыт общения с господами. Одни только крестьянские войны чего стоят… Для европейского простонародья вампир — это прежде всего упырь, за которым следует гоняться с дрекольем. Иначе обстоит дело в Новом свете, где, в общем-то, никогда не было настоящих, кровных аристократов. Французские гугеноты, английские пуритане, сектанты, каторжники, бедняки, ирландские работяги — все, кому не нашлось места в Старом свете, бежали в Новый. Кто успел — тот и стал аристократом и нарисовал себе родословную. История угнетения в Новом свете — это история отношений между расами, белой и черной, а многовековой традиции борьбы против — как там это называется? — эксплуатации? — в Новом свете вообще не существует. Следовательно, когда здешний простолюдин — а простолюдинами здесь являются фактически все, — встречает подлинного аристократа, он попросту теряется и млеет. Чтобы проткнуть такого, как я, обломком швабры, американцу следует совершить над собой колоссальное моральное насилие.
«Лишь тот, кто познал ужас ночи, может понять сладость наступления утра». (Брэм Стокер «Дракула»)
— Значит, вы — существа высшей расы? — лепечешь ты.
— О, мы по-настоящему существа высшей расы, — охотно подтверждает он. — И, как уже было сказано, жители Нового света, не имеют никакого психологического опыта борьбы с нами. Они морально к этому не готовы. Разве что колдуны Нового Орлеана, все эти чернокожие вудуисты или знатоки темной магии… Для них поистине нет «ничего святого» — потому что они твердо верят в совершенно другие вещи.
— Значит, они представляют для вас угрозу? — настаиваешь ты.
— Вампиры гораздо более хрупки, чем это может показаться непосвященному. — Он говорит очень спокойно, как человек, полностью уверенный в своем превосходстве. — С одной стороны, физически мы чрезвычайно сильны и фактически наделены бессмертием. Но с другой — нас довольно легко уничтожить, и жизнь наша полна ограничений. Солнечный свет, священные символы и святая вода, деревянные колья… Необходимость убивать людей, чтобы жить и питаться, а это, в свою очередь, вызывает периодические неприятности с законом…
— Как же вы ухитряетесь властвовать над нами, если вы настолько уязвимы?
— За столетия мы научились избегать опасных ситуаций и пользоваться множеством хитростей, самая простая из которых — запугивание.
— Значит, вы — зло и только зло? — настаиваешь ты. Тебе уже безразлично, насколько глупой ты выглядишь.
«Вампир — убийца. Хищник. Всевидящие глаза даны ему в знак избранности, обособленности от мира. Ему дарована возможность наблюдать человеческую жизнь во всей ее полноте. Без слезливой жалости, но с заставляющим трепетать душу восторгом, потому что именно оно ставит в ней точку, он — орудие божественного промысла». (Энн Райс «Интервью с вампиром»)
Для него, впрочем, тема эта отнюдь не праздная. Ну еще бы, он ведь размышлял над этим пару-тройку столетий. Времени-то у него — хоть отбавляй.
— А вот это очень серьезный вопрос. Для жителя Старого света вампир — безусловное зло, подлежащее уничтожению. Его атакуют чесноком, его разыскивают спящего в гробу, где непременно должна лежать горсть родной земли, и втыкают ему в сердце деревянный кол… Конец истории. Но ведь мы — такие душки! — Его губы изгибаются в язвительной улыбке. — Мы так обаятельны, так красивы, так печальны, так загадочны, так сексуальны, так притягательны! Неужели мы — абсолютное зло, нелюди — и ничего более?
Ты смотришь на него и понимаешь: если всё обстоит ровно так, как он только что сказал, — то это слишком печально. Тебя это просто убивает. И хоть ты, кажется, не хочешь, чтобы тебя, как героиню «Дракулы», вскорости похоронили, обложив твое тело чесноком и белыми розами, ты все-таки остаешься в библиотеке, среди мерцающих корешков старинных книг, и продолжаешь опасную беседу с опасным собеседником.
— И люди начинают фантазировать, — продолжает он вкрадчивым, обволакивающим голосом (о, этот бархатный голос, проникающий прямо под кожу!) — Ведь вампиры не виноваты в том, что им нужна человеческая кровь. Это — часть их природы, природы хищника, подобно тому, как льву для выживания приходится убивать антилопу. Бедная антилопа, кстати. А разве так уж необходимо высасывать из человека всю его кровь, до последней капли? Разве нельзя заключить союз с человеком, который будет отдавать вампиру немного крови в обмен на… на защиту, на общение, на любовь, в конце концов! Ведь люди и вампиры — в отличие от львов и антилоп — наделены разумом… Второе: это ведь так обидно считать, что вампиры — исключительно зло и ничего, кроме зла. Не так ли? А если человек, которого обратили в вампира, изначально был добрым? Неужели только потому, что с ним произошло это превращение, он сразу и окончательно погибает для любви и добра? Это же так несправедливо!
