Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный
– К-кто ты? – еле выговорила она, едва удержавшись, чтобы не добавить «и из какого мира?»
– Я… – донесся из-под шкуры низкий хриплый голос. – Здравствуй… Я жених твой.
Это не был голос Хорта. Скорее он напомнил ей голос сежанского Одинца: тот так же говорил, будто с трудом вспоминает каждое слово по отдельности.
– Покажись! – потребовала Младина, все еще надеясь, что слух ее подвел.
Но он все стоял у двери, будто сам не знал, зачем сюда явился.
– Меня… Князь Волков к тебе послал, – наконец сказал он. – Я у него просился… Я хочу стать Одинцом. Я должен стать Одинцом. Я не могу жить… могу жить только в лесу. Мне не нужно… больше ничего. А он сказал… что ты должна меня отпустить. Без этого он меня не примет… даже не разрешит драться за… Потому что мы… я… Он сказал, у меня есть неве… – Ему как будто трудно было выговорить это слово. – Невеста… И пока ты меня не отпустишь… я не могу…
Младина откинулась к стене. Теперь она была твердо уверена, что перед ней не Хорт. Это был не его голос, не его речи. Да разве же Хорт стал бы говорить ей такое?
– Кто ты такой? – повелительно произнесла она, внятно и раздельно, как глухому.
– Я… Пребран. Сын Бранемера дешнянского. Меня обручили с тобой. Еще давно… совсем давно.
– Сними шкуру и личину! – твердо приказала Младина. – Ты здесь в доме людском, а не в норе под корягой.
– Отпусти меня…
– Пока шкуру не снимешь, даже разговаривать не буду! – прикрикнула Младина, изо всех сил стараясь рассердиться, чтобы не заплакать.
Она привыкла к мысли, что ее судьба в руках богов, но это было уже слишком!
Крайне неохотно, будто предстояло снять родную шкуру, пришелец стянул личину. Он не хотел поднять головы, и Младина подошла ближе. Ну да, этого человека она не видела никогда – ни во сне, ни наяву. Он тоже был молод, лет двадцати, как и Хорт, но крупнее: и выше, и шире в плечах. Пожалуй, это был самый крупный парень из всех, кого ей случалось видеть. Лицом он был далеко не так хорош, как Хорт: грубоватые черты, обветренная кожа, высокий и широкий лоб прикрыт неряшливо падающими темно-русыми волосами, рыжевато-русая бородка тоже выглядела клочковатой и неопрятной. Младина с трудом подавляла желание разрыдаться. За что ей все это?
– Посмотри на меня! – потребовала она, желая наконец взглянуть в глаза своей причуднице-судьбе. Что за мара ей напряла на кривое веретено!
Пришедший неохотно поднял глаза. Несмотря на молодость, между бровей залегли складки, взгляд был угрюмый, но не злобный, а скорее… жалобный. Несмотря на свой рост и силу, он не только не внушал ей страха, но, похоже, сам почему-то ее побаивался. Казалось, ему мучительно находиться здесь и стоять перед ней.
– Объясни, что все это значит! – потребовала Младина.
Только что ей казалось, будто она все понимает, и вот все опять запуталось! И было холодное чувство, будто она валится в пропасть, из которой уже не вылезти. Если это ее жених… отец не мог ошибиться, он-то точно знал, с кем обручена его дочь! Но как же тогда Хорт? Выходит, он ей все-таки примерещился?
– Ну… – Гость явно маялся и каждое слово будто сам из себя вытягивал клещами. – Ты ж знаешь… Нас обручили… давно. Мне едва тринадцать было… или двенадцать… сказали, если не женюсь за семь лет, то навсегда медведем стану. А женюсь, то домой надо… в Витимеров… к отцу-матери. А я их и в лицо забыл. Не могу в людях жить. Тяжело мне. Я же… каждое полнолуние на четыре лапы становлюсь. И так всегда будет. С тринадцати… или двенадцати. Куда мне в людях жить? Какой из меня князь? Я лучше тут останусь. В лесу. А Лютомер говорит: иди к невесте, пусть она тебя отпусти, если захочет.
– Кашу будешь? – помолчав, спросила Младина.
Он помотал головой.
– Нет, будешь! – сердито ответила она, будто неразумному мальцу, и подошла к столу. Положила несколько ложек из горшка в приготовленную миску и подвинула к тому краю. – Садись. И ешь. Зря я, что ли, старалась тут, просо толкла!
Он медленно подошел, сел. Младина почти силой воткнула черенок ложки в его грубые пальцы. Ей хотелось накормить его назло судьба, а заодно получить время подумать. Он потащил ложку в рот, проглотил с таким трудом, будто его кормили той страшно пересоленной кашей, какой угощают отца сразу после родов.
– Ты, стало быть, сын Бранемера… Пребран? – уточнила Младина, разглядывая его лицо.
Он кивнул, не поднимая глаз.
– А у родителей тебя как звали?
– Ог… Огнесвет.
– И ты не хочешь жениться?
Он помотал головой.
– Отец тебе невесту нашел… то есть меня. Нарочно старался, чтобы тебя от медвежьей шкуры избавить и назад в люди вернуть. А ты не хочешь.
– Но я же… Какое мне… в люди?
– Ты ведь у отца единственный сын. Если ты в лесу останешься, кто будет ему наследовать?
Он промолчал. Видимо, на этот вопрос ответа не имелось.
– Отпустила бы ты меня, – повторил он. – На кой тебе леший такой жених? Чуть что – а я уже медведь…
– Ты и сейчас-то как медведь, – проворчала Младина, и он кивнул, чуть ли не довольный такой оценкой.
– Так отпустишь?
Младина еще подумала. Отец прислал к ней это чудо лесное, чтобы она… Одобрит ли он, если она действительно отпустит Пребрана на волю? Тоже, сокровище! Выходить за него замуж ей совершенно не хотелось – даже если окажется, что Хорт ей приснился и такого человека нет на свете, она предпочла бы даже вернуться в избушку Угляны или навек поселиться здесь, с Молигневой, и вместе с ней мести Пекельный Круг своей кровной родни. А дальше видно будет… Но едва ли родичи обрадуются, если она вот так возьмет и опустит его на все четыре стороны. Ведь его отец, князь Бранемер, ждет не дождется это угрюмое чучело. И держит в залоге не кого-нибудь, а ее двоюродную сестру Унеладу. Младина помнила ее: это ведь та красивая девушка, так похожая на нее, которую она видела в избушке вещих вил, когда ей вручили узду для духа-подсадки. Та девушка улыбалась ей с родственной любовью, как истинная сестра. А теперь она нуждается в ее, Младины, помощи. Без этой помощи ей не выйти на вольный свет и не попасть к собственному жениху. Если уж не себе, то сестре Младина должна была помочь.
– Вот что! – объявила она, когда он запихнул в себя кашу, вытер рот тыльной стороной ладони и опустил ложку. – Просто так я тебе волю дать не могу. Твой отец увез к себе мою сестру и держит в подземелье. Он думает, что мои родичи тебя нарочно от него прячут. Поэтому ты поедешь со мной на Десну. Покажешься отцу. Он отпустит мою сестру. И тогда я тебя от обручения освобожу.
– Я не могу к отцу! – со смесью мольбы и досады отозвался Пребран. – Он меня не выпустит!
– Тебя, медведя? В погреб, что ли, запрет?
– Ну…
– Ты поедешь! – Младина вскочила на ноги и даже хлопнула ладонью по столу. – Ты не балуй! Я ведь на тебя управу найду!
Мелькнула мысль о подсадном духе. Если только отдать ему на поживу этого здоровяка, тот станет повиноваться ей, как новорожденный младенец! Младина знала, что ничего хорошего ему самому это не принесет, но готова была на многое, лишь бы добиться хоть одной полезной цели. Вырвать хоть какую победу у судьбы, которая так жестоко над ней смеется!
Пребран поднял глаза, хотел что-то ответить, даже встал… И вдруг переменился в лице, вздрогнул, согнулся. Развернулся и бросился вон из избы, шатаясь, будто в лихорадке, не сразу попал в дверь, налетел на косяк, почти вывалился наружу.
Младина кинулась за ним. В первый миг ей показалось, что он просто хочет сбежать от нее, но тут же она сообразила, что происходит. Оказавшись под открытым небом, Пребран упал на колени и согнулся лбом на снег, дрожа крупной дрожью и раскачиваясь, будто собираясь перекувырнуться через голову. Почти полная луна ярко освещала его. И Младина ощущала, как движется возле нее грань Нави: он собирался обернуться медведем! И там она его не достанет! Медведь ни в женихи, ни тем более в князья не годится.
– А ну ты куда? – вскрикнула она. – Лыжи-то повороти, от меня не уйдешь!
Сорвав с плеч шерстяной платок, она быстро накинула его на голову Пребрана и крепко сжала обеими руками.
– А ну стой! – приговаривала она, навалившись и обхватив его изо всех сил. – Не отпущу я тебя!
Он вскрикнул, зарычал, как зверь, но она только сильнее сжала. Да она бы верхом села ему на плечи, лишь бы удержать. И внутри нее тоже происходила борьба: ее внутренняя сущность не то отталкивала нечто чуждое, не то стягивала расходящиеся края дыры из Нави…
Потом существо под ней как-то обмякло, дрожь прекратилась. Младина еще подождала. Потом осторожно приподняла платок, запустила под него руку и пощупала. Нет, не шкура и шерсть – под пальцами она ощущала человеческие спутанные волосы, кожу с морщинами на лбу, горячую и мокрую от пота, брови, щеку под бородой. Но это была не медвежья шкура – что она, медвежин не видала, что ли?
