Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
Впрочем, красота ее как раз и привлекала внимание: не раз Ингер с возмущением замечала на себе похотливые бесстыдные взоры, а однажды какой-то бородач в распахнутом кафтане нарочно толкнул ее в толпе и чуть не схватил за грудь. Однако Эймунд не растерялся и так пихнул наглеца, что тот отлетел на груду корзин со свежей рыбой, обрушил всю башню и был погребен под водопадом еще шевелящейся трески, после чего ему пришлось вступить в неприятные объяснения с торговцем, только что купившим улов. Назревала драка, но Эймунд не остался посмотреть и утянул Ингер прочь.
– Как он посмел! – Девушка задыхалась от возмущения, привыкнув, что ее красотой восхищаются на расстоянии.
– Лучше тебе накинуть капюшон! – посоветовал Эймунд. – Тут таких любителей много, а если мне через каждые три шага придется вступать в драку, мы и до вечера не доберемся домой.
Ингер послушно надела капюшон, пряча лицо и волосы, однако по пути их еще дважды останавливали какие-то неприятные люди и задавали Эймунду вопрос, не рабыня ли эта красотка и не хочет ли он ее продать!
– А что ты хочешь, здесь один из крупнейших рабских рынков, – объяснил ей Эймунд. – Отсюда всех, кого захватили викинги, увозят по Восточному пути к Миклагарду и в Серкланд. Но не волнуйся, я тебя не продам даже на вес золота! – шутливо заверил он и поцеловал ее в кончик носа. – Ты мне слишком дорога!
Миновав пристани, они вступили в поселение. Составляли его дома и склады торговых гостей – часть из них, как и в Хейдабьоре, была обитаема только летом, но сейчас под каждой крыши вился дым – мастерские и жилища ремесленников, корабельных мастеров и еще всякого непонятного народа. Узкие улочки между дворами были ограждены плетнем. Отдельно располагались дома «варингов», как их здесь называли – сильных мужей, служащих конунгу свеев, что ходили с ним и сами по себе в военные и торговые походы, добывая там добычу и славу.
К одному из этих домов ее и повел Эймунд. Хозяин его звался Атли Сухопарый – увидев его, Ингер поняла, откуда это прозвище. Атли, человек лет сорока, прежде был славным воином и отличался в битвах, но вследствие болезни непомерно растолстел – настолько, что даже ходил с трудом, и челядь носила за ним небольшой, но очень крепкий дубовый табурет, чтобы хозяин мог в любое время присесть и передохнуть. С приятными чертами лица и мягким взглядом, он носил длинные, слегка вьющиеся волосы распущенными, заплетая две тонкие косички по сторонам лица, а на его любимую красную рубаху ушло столько шелка, как шутили гости, что можно было сшить парус для боевого корабля.
Младший сын состоятельного и уважаемого бонда, Атли в юности вступил в дружину свейского конунг Бьёрна, тогда еще тоже молодого и сильного, и не раз прославился в битвах. Тогда же он выгодно отличался от многих товарищей, которые теряли свою добычу с такой же легкостью, как получали: тратили серебро и меха на украшения, дорогущее греческое вино и дешевое местное пиво, носили дорогие шелковые одежды, в которых, пьяные, порой валялись в грязи, покупали самых красивых и дорогих невольниц. Не таков был Атли: он еще до дележа, до выделения десятой доли конунга, следил за сохранностью добычи, чтобы ничто не потерялось и не испортилось, и заслужил прозвище Бережливый. В средних летах он с товарищами отправился попытать счастья в Миклагард и несколько лет служил в дружине тамошнего кейсара. Из Грикланда Атли вернулся уже изрядно растолстевший, зато привез много золота и драгоценных шелков. В Бьёрко он построил себе усадьбу с большим домом; опорные столбы «теплого покоя» были украшены резьбой с изображениями подвигов Тора, за что дом получил название Торсхейм. Из последнего похода Атли привез молодую жену, ирландку знатного рода, по имени Дейрдра, а тем временем и сын его Ацур, от первой жены, настолько подрос, что его пора уже было обучать воинским искусствам.
Сделавшись тяжел на подъем, Атли возмещал свою неподвижность гостеприимством. Став богатым хозяином, он забросил прежнюю прижимистость, и теперь у него в усадьбе что ни день гремели пиры, пиво лилось рекой, обглоданные кости громоздились грудами, и не было такого угла в обширном доме, где не храпел бы какой-нибудь отважный воин, до ушей налитый брагой или пивом. Причем сам хозяин оставался на пиру обычно до самого конца, и даже самым упорным и выносливым гостям не удавалось его пересидеть.
Как человек дружелюбный и миролюбивый, он поддерживал хорошие отношения даже с теми людьми, которые терпеть не могли друг друга. Сочувствуя Олаву Йотландскому, он вытребовал себе право принять его в дом, хотя знал, что Бьёрн шведский недоволен делами своего дальнего родича и отказался ему помогать. Но Эймунда, остроумного и уверенного, здравым смыслом и умением со всеми ладить далеко превзошедшего дядю-конунга, Атли поистине полюбил. Поэтому, увидев на пороге грида своего молодого приятеля, Атли на радостях даже попытался встать с резной хозяйской скамьи, покрытой шкурами, но тут же опустился обратно.
– Эймунд! Ты все-таки вернулся! А мы уже и не надеялись тебя дождаться! – радостно воскликнул он. – Ты хромаешь? Ранен?
– Здравствуй, Атли, вижу, ты опять похудел! – приветствовал его Эймунд. – Должно быть, голодаешь, бедняга.
– Да ты привез твою сестру! – Атли заметил, что за плечом Эймунда прячется красивая девушка, которую он держит за руку. – Эй, пошлите скорее за Олавом конунгом! – крикнул он челяди. – Твой дядя пошел в Борг приносить жертвы. Он опять в печали который день, говорит, боги его забыли и ничего у него не получается. Наш конунг непримирим и слышать не хочет о том, чтобы дать ему войско, и даже сыну своему запретил связываться с Олавом – считает, что кроме несчастья, тот ничего своим друзьям не приносит.
– Эта девушка – не моя сестра, – усмехнулся Эймунд. – Мою сестру привезти не удалось, но она вполне довольна своей участью. Зато мне досталось кое-что не хуже.
– Кто же эта красивая девушка и где ты ее раздобыл?
– Я украл ее, а как же иначе? Как еще знатный, но изгнанный из родных краев мужчина может раздобыть себе жену? Если враги захватывают твой дом, что может быть лучше, чем поехать к ним и похитить величайшее сокровище их дома?
– Какого дома?
– Кнютлингов, конечно! Я оставил Кнуту сыну Горма мою сестру в жены, раз уж они так полюбили друг друга, а взамен взял его сестру.
– Так эта девушка – дочь Горма? Ты шутишь? – Атли вытянул шею, разглядывая Ингер и не в силах поверить в столь невероятное событие.
– Разумеется! А я о чем тебе толкую? Конечно, это дочь Горма. Разве не видно, что столь красивой и статной может быть только настоящая дочь конунга?
– Но как это тебе… ой, да что это я, старый дурак! – Атли хлопнул себя по лбу. – Вы же прямо с дороги, да? Кто вас привез? Эй, тролли, позовите жену, пусть она отведет йомфру в баню и даст ей поесть! – крикнул он челяди. – И тебе сейчас принесут. Садись, расскажи, как это получилось?
– Я и правда сперва хочу поесть, а расскажу обо всем, когда вернется мой дорогой родич, Олав конунг.
Молодая жена Атли, ирландка Дейрдра – красивая женщина, только малоразговорчивая, – увела Ингер мыться и отдыхать, а Эймунд, не смущаясь своего потрепанного вида, сел к столу и приналег на пиво и мясо. Через какое-то время вернулся Олав конунг, спешно извещенный о приезде наследника. Ему было немного за сорок, но казался он старше: на обветренном красноватом лице резко выделялись морщины. На затылке его красовалась обширная лысина, словно ветры странствий слизали все волосы, и только по сторонам еще оставалось немного рыжей поросли. Свою рыжину Гунхильда унаследовала от него, и это было единственное, что объединяло отца и дочь, пожалуй, к счастью для нее. В вислых усах, в бороде на щеках уже виднелась седина.
– А я как раз ходил в Борг принести жертвы за твое возвращение! – крикнул Олав, раскинув руки для объятий. – Я уж думал, что никогда больше не увижу ни тебя, ни Хильду, а ты, говорят, вернулся, да еще с девушкой! Где она?
– Я вернулся с девушкой, но это не та девушка.
– Как – не та? – Олав нахмурился, и его только что сиявшее лицо резко омрачилось. – Где Хильда? Кого ты подобрал? Сейчас не время заниматься глупостями! Ты вообще-то был у Горма, или где тебя тролли носили все это время?
– Я был у Горма.
– Он привез дочь самого Горма вместо твоей! – крикнул Атли, не утерпев.
– Что?
– Это правда, – невозмутимо подтвердил Эймунд. – Это не глупость, это, возможно, самый умный мой поступок в жизни.
– Я хочу ее видеть! Ты смеешься надо мной? – вспыхнул Олав.
– Сейчас схожу за ней. – Эймунд отставил поданный ему старинный кубок ирландской работы – точно так же он мог бы пить и из простой берестяной чарочки, не замечая разницы, – и вышел.