Дана Арнаутова - Страж морского принца
– Ты же не спишь, – тихо прозвучало рядом. – Я чувствую. Не хочешь – можешь со мной не разговаривать, только скажи, если нужно что-то будет.
Вообще-то, кое-что ей было нужно, и еще как. Ширакка, например. Одна мысль о том, чтобы сползать с ложа и тащиться в комнату чистоты, вызывала ужас. Но просить о подобном рыжего? Джиад попробовала себя уговорить, что это вполне сойдет за месть: погнать принца иреназе за живым горшком, как обычного слугу. И ведь поплывет, похоже, вон какой голос виноватый. Но…
– Может, тебе ширакку надо? Невис меня предупреждал…
Да что же это такое, все читают ее мысли? Джиад молча кивнула, и рыжий, рыбкой слетев с ложа, кинулся из комнаты. Вернулся с шираккой в кадке, поставил у постели и потянулся помочь Джиад привстать, но отдернул руку и даже снова выплыл за дверь после короткого злого шипения:
– Отстаньте, ваше высочество…
Сделав дело и вернувшись в постель, Джиад спряталась под покрывалом от суетящегося вокруг рыжего, с тоской думая, что таков наверняка хитрый план короля: убрать целителей подальше, чтоб волей-неволей пришлось принимать услуги от хвостатого несчастья. А несчастье суетится, как вышколенный слуга, только удовольствия от этого никакого. Напротив, поднималось глухое раздражение. Чтобы не дать волю злости, Джиад свернулась калачиком, уткнувшись лицом между подушкой и забинтованным предплечьем, попыталась уснуть, но сон не шел. Рыжий притих за спиной, но все равно его присутствие ощущалось прямо шкурой и неимоверно злило. Джиад заставила себя дышать ровно, понимая, что причина у злости одна-единственная: потерянная свобода. Теперь уж точно потерянная! Король будет последним глупцом, если не усилит охрану, и Джиад будут беречь за компанию с рыжим, а значит, сбежать уж точно не получится.
– Что такое ужас моря? – спросила она, чтобы хоть как-то отвлечься.
Рыжий обрадованно кинулся рассказывать. Джиад молча лежала, слушая, что сирены – выродки иреназе, отвергшие Троих и давным-давно ушедшие в пустынные части моря. Живут они рыбной ловлей и разбоем, ни с кем не торгуют и не обмениваются запечатлением. Да и кто бы согласился запечатлеть такую тварь? Они же хуже… – рыжий запнулся, но тут же вывернулся, – салту! Злобные, нечестивые, жестокие твари, охотящиеся на все, что могут убить. Иреназе давно бы их истребили, но глубинные боги научили сирен ужасу моря, что несет бессилие и страх, которые невозможно преодолеть. И если бы не Джиад!
– Не знаю, как тебя благодарить, – тихо закончил принц. – Ты же могла просто уплыть. Почему… не стала?
Джиад молча пожала здоровым плечом. Пусть думает что хочет, объяснять ничего не хотелось. Но принц не унимался.
– Знаешь, на памяти моего народа никто не мог победить сирен в одиночку, да еще четверых разом. Хорошо, что они почти не заплывают в наши владения. Но уж если заплывут, то встретиться с сиреной – верная смерть. Как ты смогла преодолеть ужас? Это какая-то тайна твоего бога?
– Это привычка не бояться, когда бояться нечего, – буркнула Джиад. Потом устыдилась собственной похвальбы и продолжила: – Все дело в их пении. Это оно сводит с ума и лишает сознания. Вы его слышите лучше людей, вот и весь секрет. Да и слабоваты они в настоящей драке. Привыкли беспомощных резать, падальщики…
– Разве ты совсем не боялась? – недоуменно спросил рыжий. – Ведь остальные, услышав ужас моря, прыгают в воду на поживу этим тварям. Люди слышат сирен!
– Слышат, – нехотя ответила Джиад. – Но со страхом можно бороться. Я просто дотерпела до того момента, когдла они перестали петь.
Поворочавшись, она устроила ноющее тело удобнее и попробовала уснуть. Угомонившийся рыжий молчал, только щелкали иногда пластинки книги, да и то тихонько. Погрузившись в тоскливое оцепенение, Джиад долежала так до вечера, послушно выпила лекарство, принесенное Невисом, съела что-то и опять уснула.
Глава 17
Холод и огонь
Следующий день, такой же тяжелый и муторный, наполненный тупой болью во всем теле и слабостью, начался с появления короля. Джиад молча слушала благодарные слова и обещания награды, раскрыв рот лишь для того, чтобы подтвердить – она хорошо себя чувствует и признательна его величеству за заботу. Ничего другого говорить не хотелось, и даже то, что король, оказывается, даровал ей за спасение наследника титул каи-на, лишь слегка позабавило. Теперь, наверное, она более достойная пара для принца с точки зрения той кудрявой красотки? Каи-на Джиад, благородная дама подводного королевства… До чего же глупо.
Король уплыл, Джиад еще немного полюбовалась потолком, потом вспомнила кое-что действительно важное:
– А мой салру? Он жив?
– Живой! – радостно сообщил рыжий, подскакивая на ложе. – Ты два дня была без сознания, но я его кормил! Вон, посмотри, плавает! И хвост почти зажил!
– Это хорошо, – обронила Джиад. – Ваше высочество, а что сделали с телами сирен?
– Не знаю, – недоуменно отозвался рыжий. – Какая разница?
– У них было что-то… вроде свистка, – пояснила Джиад, вспоминая. – Их предводитель позвал салру и натравил на меня.
– Салру? Ручные?!
Рыжий взметнулся с ложа, торопливо закружил по комнате.
– Я сейчас пошлю кого-нибудь и узнаю, – торопливо сказал он. – Если там такое было, эту вещь найдут. Можно будет на твоем проверить… Он, конечно, неприрученный, но вдруг что-то…
Не договорив, он кинулся из комнаты. Джиад медленно сползла с ложа, доплыла до клетки, глянула на малька, который и впрямь повеселел. На хвосте и боках у него виднелись беловатые пятна струпьев, но когда Джиад взяла палочку и насадила кусок лежащей рядом с клеткой жвачки, поводив у малька перед носом, рыбеныш схватил еду с жадностью.
– Ешь, – хмыкнула Джиад. – Может, зря я сказала про этот свисток? Теперь тебя вряд ли отпустят на волю. Начнут приручать, учить плавать под седлом, будут хлопать лоуром по носу. А если приручишься – считай, пропал…
Скормив мальку столько рыбы, сколько тот смог осилить, она вернулась на ложе. Подремала еще немного, понимая, что лучшее лекарство сейчас еда, сон и обильное питье. Рыжий, вернувшись, будить ее не стал, но стоило Джиад проснуться, с гордостью предъявил большой костяной свисток странной формы.
– На, пробуй!
Джиад взяла вещичку, приложила к губам и несильно дунула. Рыжий поморщился, приложил к ушам ладони.
– Ты и правда не слышишь? – ответил он на ее молчаливый вопросительный взгляд. – Звук очень мерзкий. Давай еще.
На второй раз малек в клетке забеспокоился. Но не кинулся удирать, как салту на скалах, а подплыл ближе, любопытно водя носом и явно ища источник звука.
– Работает, – с восторгом прошептал рыжий. – Клянусь Тремя и глубинными богами – получается! Он тоже слышит! Вот как они приручают салру… Ты… Ты не представляешь, что сделала!
– Почему же, – криво усмехнулась Джиад, – представляю. Я лишила всех салру моря свободы.
– Зато теперь их не будут убивать, как бесполезных, – возразил рыжий. – Салру умные, может, они и взрослыми будут приручаться! Смотри, он совсем не боится!
Рыжий с восторгом разглядывал малька, плавающего теперь возле решетки. Джиад дунула еще раз, но, видно, как-то не так, потому что рыбеныш отплыл подальше.
– Надо поискать другие свистки, – деловито сказал рыжий. – Или сделать копию с этого. Позволишь?
– Я могу не позволить? – хмуро спросила Джиад, уже жалея, что не вовремя распустила язык.
– Можешь, конечно, – помолчав, сказал принц. – Это твоя законная добыча. Но поверь, в неволе салру будет не хуже. На свободе они слишком часто гибнут поодиночке. Так часто, что уже стали редкостью. А я бы такого зверя любил и берег… Да и каждый иреназе!
Джиад пожала плечами, протягивая свисток бережно принявшему его рыжему. Легла на постель, опять уставившись в потолок. Принц снова уплыл, на этот раз надолго, вернулся с королем, восторженно показывая ему малька. Джиад они трогать не стали, чему та была откровенно рада…
Прошло три дня. Она ела, спала и снова ела; повязки сняли, раны чесались и заживали с волшебной скоростью, но злая горькая тоска не отпускала. Свисток ей вернули, и теперь Джиад вставала с постели только в комнату чистоты да покормить рыбеныша. Тот охотно привык отзываться на слышный только ему и иреназе свист, подплывая за едой и хватая ее прямо из рук. Зевать при этом не следовало: рыбу малек норовил взять вместе с кусочком пальца, явно не со зла, а от жадности. Но кроме этих коротких минут дни и бессонные ночи были полны холодной безнадежности неволи. И от того, что она сама упустила возможность бежать, становилось еще хуже. Надо было уплывать сразу, не думая о рыжем и охранниках. Но как после этого она бы смотрела в лицо Малкавису на последнем отчете стража?
