Алёна Алексина - Перехлестье
– Стряпуха дело говорит – сюда те, кто магов боятся, не ходят. Кто-нибудь знает, с кем он явился?
Василиса снова высвободилась из объятий мужа, и в этот раз Йен не стал ее удерживать. Наоборот, настороженно заглянул жене в глаза, словно пытаясь что-то для себя выяснить. А она тем временем, повернувшись к долговязому парню, тихо сказала:
– Так ведь с гадом этим и пришел, верно?
Дэйн нахмурился и посмотрел на Василису как-то особенно пристально, а она меж тем продолжила:
– Ему ведь нужна была помощь – вдруг бы девчонка закричала? Или вырвалась? Тогда бы ты отвлек внимание на себя. Устроил бы тут дебош или драку. Правильно?
Парень застыл, стремительно меняясь в лице.
– Ты чего несешь, коза? – прошипел он. – Головой, что ли, ударилась?
– Он колдун, дэйн, – не поворачивая головы к палачу магов, тем временем заявила Лиска. – Слабенький, но колдун. Я его знаю.
– Ты… поплатишься ведь! – Долговязый отступил на шаг, уже понимая, что отпираться нет смысла.
Грехобор видел промелькнувшие на лице парня ненависть, желание жить, страх, ярость… Вот он резко взмахнул руками, что-то прошептал и растворился в воздухе, как и не было.
Однако дэйн резко подался вперед, глядя незрячими глазами куда-то в пространство, запоминая ореол волшбы. Теперь найдет.
– Дэйн, – негромко окликнул палача магов до того молчавший Сукрам, – они не просто так это все затеяли. Помяни слово старого лиса.
– Зария говорит – на спор, – подал голос Багой.
– Тю! На спор такое не творят, – заупрямился дед.
– Они и раньше спорили на женщин, – тихо сказала чернушка, кутаясь в одеяло. – Я видела, он не лгал.
По харчевне вновь прокатился ропот – посетители переглядывались, перешептывались, качали головами. Дэйн нахмурился и подался вперед, пристально глядя в глаза Василисе. То, что он там увидел, по всей вероятности, озадачило его, и он вопросительно посмотрел на Йена. Тот кивнул в ответ на молчаливый вопрос.
– Ты смотрела на него неотрывно, пока он говорил? Постоянно? – обернулась стряпуха к помощнице.
Этот вопрос заставил наследницу лантей вздрогнуть всем телом. Она с ненавистью смотрела в глаза Лиске и молчала.
– Зария?!
– Нет, – сквозь зубы ответила девушка.
А Грехобор в этот миг шагнул к жене, жестко проговорив:
– Убирайся.
Но она словно не слышала его, продолжая говорить несколько глуховатым голосом:
– Он сказал не всю правду. Да, раньше делали такое на спор. Но на тебя я не спорил!
– Ложь, – прошептала Зария. – Все ложь.
– Нет! Посмотри на меня. Я не лгу. Посмотри, пожалуйста!
– Убирайся! – рявкнул Грехобор и, схватив Василису за руку, развернул ее к себе.
Однако она вырывалась, не отводя взгляда от Зарии, пытаясь во что бы то ни стало приблизиться к ней:
– Ему нужно было испортить тебя. Унизить. Заставить поверить в то, что ты всем противна и ничего не стоишь. Заставить тебя ненавидеть!
– Дэйн! – не выдержал Йен.
Палач магов шагнул вперед. Василиса вздрогнула и затараторила еще быстрее:
– Не поддавайся ненависти! Все, что я говорил, – правда. Я никогда не видел никого столь же красивого и светлого. Поверь! Поверь мне! – Стряпуха воздела руки в охранительном жесте. – Я все сделаю, Грехобор! Все, дэйн! Расскажу все, что знаю! Дайте только ей объяснить…
Но в этот миг палач магов сплел ладони в замок и ударил стряпуху в грудную клетку. Та согнулась, хватая ртом воздух, и в тот же миг серая смазанная тень отлетела прочь, покинув тело девушки.
Потеряв защиту и связь с Василисой, Глен стоял, пошатываясь. Он не ломал голову над тем, что теперь стал виден. Он все пытался поймать взгляд Зарии, словно не было на свете ничего важнее.
– Никогда больше не смей ее подчинять, – Грехобор, подхвативший бесчувственную жену, вроде бы говорил спокойно и негромко, но отчего-то все, кто были в этот миг в обеденном зале, отступили от мага на несколько шагов. – Никогда.
Зария переводила взгляд с обморочной Лиски на колдуна и обратно.
– Зария… – прошептал дух.
Девушка отвернулась.
Дэйн кивнул Багою, указывая глазами на чернушку. Тот все понял без слов – приобнял настрадавшуюся за острые плечи и повел к лестнице. Следом за ним отправился и маг, бережно держащий на руках бесчувственную жену.
– Давай, неси сюда, – махнул рукой трактирщик. – Зария, а ты вот тут приляг. Приляг, приляг. Нечего тебе одной сидеть.
Грехобор было нахмурился, не желая оставлять девушек. Еще возьмутся слезы лить до вечера. Однако следовало признать – вместе им будет спокойнее, чем поодиночке. Будут друг дружку утешать, глядишь, и забудутся…
Когда же маг спустился вниз, в обеденный зал, то даже усмехнулся, глядя на то, как посетители, словно ни в чем не бывало, рассаживаются по своим местам, сетуя на то, что еда остыла, и словно бы не помня – почему это случилось и кто тому был виной.
Багой возвышался за своей стойкой в окружении глиняных кружек и бутылей, незыблемый, как скала. Люди негромко переговаривались, обсуждая насущные проблемы или просто сплетничая. Словом, все было, как всегда. Привычный уклад. Маг удивился тому, как быстро он привык ко всему этому: стуку ложек, звуку отодвигаемых скамей, Багоеву густому басу, гомону десятков голосов, позвякиванию посуды. Он чувствовал себя… дома?
– Как я погляжу, ты еще не наигрался.
Голос Милианы был тих, спокоен, но Грехобор все равно уловил в нем зарождающийся гнев. Не желая снова ставить под удар «Кабаний пятак», маг кивнул Повитухе, указывая на выход. Она поднялась и направилась прочь. Шли в молчании, и, лишь отойдя на расстояние нескольких улиц от харчевни, он ответил спутнице:
– Я не играю.
Она топнула ногой:
– А что ты делаешь? Что? Ты? Делаешь?! – Девушка отбросила за плечо тяжелую косу, до сего момента лежавшую на груди. В этом движении было столько едва сдерживаемой ярости, столько… отчаяния. – Ты выбрал пару! Предложил кольцо! И кому? Обычной девчонке! Она даже не знахарка!
– Мили…
– Напомни, уж не ты ли говорил о невозможности обычной жизни для таких, как мы? Не ты ли убеждал, что рано или поздно эта… сила вырвется из-под контроля? Тогда зачем? Скажи, объясни!
Он всегда был с ней честен. Всегда. А потому не мог солгать и сейчас:
– Это не мое решение, Мили. Я не выбирал ее.
– Но тогда… – Она развела руками, не понимая.
Пришлось пояснить:
– Я лишь хотел закончить свой путь. И предложил ей кольцо, чтобы умереть.
Мужчина грустно улыбнулся.
Повитуха смотрела на него с ужасом, прижав ладонь к губам, даже сделала шаг назад. Грехобор закрыл глаза и глубоко вздохнул, вспоминая события, сейчас казавшиеся такими далекими, почти неправдоподобными.
– Я почти сорвался. Почти. В одной деревне была девочка… она меня не заметила… сидела на траве, играла… только руку протяни… Знаешь, когда на тебе сотни чужих грехов, сила становится еще злее, еще яростнее. Ее почти невозможно сдержать… – Он отвернулся, посмотрел застывшим взглядом туда, где среди десятков крыш виднелась та самая – покрытая новой глиняной черепицей. Крыша «Кабаньего пятака», кров, под которым сейчас спала женщина, которую подарили ему боги.
– Василиса даже не понимала, что это за кольцо. Оно ей просто… понравилось. Дэйн сказал, девушка не отсюда. Не знает наших порядков.
– То есть… – неуверенно уточнила Повитуха, – она… не любит тебя?
– Нет.
– Тогда почему ты – муж?
Он не был уверен и потому сказал откровенно:
– Я не знаю, Мили. Может, причина в том, что минувшей ночью она была слегка навеселе, когда пришла ко мне. Может, пожалела. Может… хотела удовлетворить любопытство. Не знаю.
Грехобор говорил это каким-то пустым, лишенным чувства голосом, и оттого становилось понятно, как больно ему озвучивать свои догадки.
Повитуха застывшим взглядом смотрела в пустоту.
– Значит, она не выбирала тебя… Не могу поверить!
Магесса и впрямь растерялась. Как же так? Василиса мага не любила. Кольцо взяла по незнанию. Так к чему тогда все эти поцелуи? Нарочитая ревность, собственничество? Мили не понимала, и это заставляло ее беспокоиться.
– Почему же? – В голосе мужчины послышалась горечь. – Ты ведь тоже меня не выбрала.
– Грехобор…
Маг покачал головой, отказываясь принимать этот мягкий укор. Девять лет он расплачивался за то, что однажды сотворил. Девять лет не видел ту, из-за которой нес свою неподъемную ношу. Девять лет назад она легко сказала ему «нет», а сейчас смотрит так, как смотрела давно – с пониманием и… нежностью. Почему именно теперь? Почему?
Девушка шагнула к собеседнику, словно почувствовав его смятение, горечь и тоску, словно желая их усилить:
– А если я скажу, что сделала ошибку, что будь у меня возможность повернуть время вспять, то я бы поступила иначе? Что тогда?
