Алина Лис - Школа гейш
Старик одобрительно улыбнулся.
– Упрямец ты, – с тайной гордостью сказал он. – Если вбил себе что-то в голову, никакой силой это не выбьешь. Прямо как я в молодости.
– Отец, послушайте! Я встретил девушку… в Оясиме.
– В твои годы я постоянно встречал девушек.
– Я хочу жениться на ней.
Сказав это, Джин прямо посмотрел в изможденное лицо императора, внутренне готовясь к буре.
И буря грянула.
– Жени-и-иться? – В черных, лишенных магического пламени глазах вспыхнула ослепительная ярость. – Что ты несешь, сын?! Ты должен жениться на Тэруко Ясуката. Зачать ребенка, снять проклятие и стать императором Оясимы.
– Я двадцать пять лет прожил без магии. Думаю, и дальше без нее обойдусь.
Произносить это было нелегко. Но он все обдумал и решил еще в заброшенном храме – в ту ночь, когда поддался зову плоти и перешел черту.
Отказываться от предрешенного будущего было тяжело. Не от власти, нет. Владычество над немирным северо-восточным соседом было мечтой отца, не Джина.
Но отказаться от возможности стать полноценным? Взывать к силе, не страшась утратить себя. Не сдерживать своего демона каждый час, каждую минуту. Стать равным среди всегда презиравших его высокорожденных. Или даже больше, чем равным, Джин знал: сила его такова, что мало кто из самураев осмелится бросить ему вызов.
Но не в магии счастье. Сотни тысяч людей прекрасно живут без нее.
В ту ночь, когда Мия спала рядом, доверчиво положив голову ему на плечо, Джин понял, что любит ее. Что хочет быть с ней. Засыпать и просыпаться вот так, сжимая ее в объятиях. Смотреть, как девушка медленно расцветает, превращаясь в женщину. Увидеть их общих детей и дать им имена. Состариться вместе.
Отец не зря назвал его упрямцем. Он хорошо знал своего внешне послушного отпрыска. И то особое, мягкое, но несгибаемое упорство, с которым Джин умел добиваться своего. Не настаивая прямо, не требуя, очень часто даже не ссорясь. Там, где император шел напролом, оставляя после себя руины и пепелища, его сын умудрялся добиться куда большего, не создавая лишних врагов и не раня чужой гордости.
– Он думает?! – заорал отец, брызгая слюной. – Да ты вообще думать не способен! Тупица, слизняк, похотливый идиот! Начни уже работать головой, а не тем, что болтается между ног…
Джин молча, как всегда, пережидал крики и поток оскорблений. Фамильный темперамент Аль Самхан был известен ему не понаслышке. Дальние потомки бога огня не всегда умели сдержать ярость. В бою это делало их страшными противниками, но вот в быту…
И Джин был бы таким же, если бы не проклятие и годы в монастыре.
И все же слышать оскорбления и упреки в сыновней непочтительности было больно.
Надо дать отцу выкричаться. Людям всегда надо давать возможность выкричаться. Пусть спустит пар, а потом Джин поговорит с ним спокойно и трезво.
Это всегда работает.
Порой Джину казалось, что у каждого человека есть свой неукрощенный демон. Просто не такой опасный и сильный, как достался ему, а потому мало кто пытается познать своего зверя.
– Чурбан отмороженный! – как-то бросил ему в гневе Тхан.
– Будет лучше, если я тоже начну тебя оскорблять? – спросил Джин, улыбаясь хорошо знакомой всему двору мягкой улыбкой. Она всегда появлялась на лице первенца императора во время спора.
Брат смутился и не нашел что ответить.
Нет, Джин вовсе не был бесчувственным. Пожалуй, он знал о своих эмоциях куда больше, чем большинство знакомых ему людей. Знал, когда и сколько давать им воли. И потому никогда не подчинялся им полностью.
Он вообще хорошо знал себя, проклятый сын деспотичного отца. В знании был ключ к спасению. Только будучи хозяином себе, Джин мог контролировать своего демона.
Наверное, он бы гордился своей выдержкой, если бы не понимал, что она – плата за ущербность от рождения. И что считать себя в чем-то лучше других – тоже ловушка. Ловушка гордыни.
– Ты хоть понимаешь, на что пришлось пойти Самхану, чтобы устроить этот брак?! Мы отказались от аннексий и почти отказались от выплат! Твоя помолвка была оплачена кровью и жизнями тысяч самханских солдат! Что ты скажешь их матерям?
Дребезжащий голос отца прервался. Он откинулся на подушку, захлебываясь в кашле. Джин налил еще воды в чашу и потянулся, чтобы напоить старика.
Чаша вместе с проклятьями полетела ему в лицо.
– Ублюдок! Ты мне не сын! Возвращайся в ад! Стоило тратить последние силы, призывая тебя оттуда?
Старик всхлипнул. Из-под века выкатилась мутная слеза и сползла по изборожденной морщинами щеке.
Все соображения разума, вся выдержка мгновенно вспыхнули и сгорели в остром, почти невыносимом чувстве вины. Джин смотрел на отца и не верил. Яростный, несгибаемый, волевой император Аль Самхан плакал сейчас на его глазах. По его вине.
До этого он никогда не видел отца плачущим.
И тут начался приступ.
Старческое тело выгнулось. Император раскрыл рот, словно вытащенная на сушу рыба, тщетно пытаясь заглотнуть воздух. Пальцы заскребли по кровати, раздирая тонкий шелк белья.
Джин вскочил и бросился к двери.
– Врача!
Дальше все было как в тумане. Жрецы, медики, толпы народа. Крики, беготня, горьковатый запах трав, покалывающее кожу прикосновение магии.
И настойчивый голос Бао:
– Ваше высочество, вам лучше уйти. Мы позовем вас, когда императору станет лучше.
Он не помнил, сколько часов провел в ожидании. Рядом маги, жрецы и лекари сражались за жизнь императора, а Джин ждал.
Терзаемый виной, он то вскакивал и принимался мерить комнату шагами, то возвращался в кресло, чтобы уставиться невидящим взглядом в стену. Забывшись, стискивал кулаки так, что пальцы сводило от боли, а на коже оставались кровавые лунки от ногтей. И снова вскакивал и кружил по комнате, еле удерживаясь, чтобы не ворваться в соседние покои, где умирал отец.
Умирал по его вине.
Да, хорош наследничек. Вернулся из ада, чтобы угробить папашу. Воистину проклятие для своего рода, как того и пожелала Морико Риндзин.
Кто его за язык-то тянул? Не мог сказать позже?
Или промолчать.
Решил, как всегда, сделать все по-своему? А в каком состоянии отец, ты подумал? По твоей вине, между прочим! Это он надрывался, отдавал последние крохи магии, чтобы вытащить сына обратно, вернуть ему человеческий облик…
Прав был отец, надо думать головой.
«Не прощу, – с каким-то леденящим душу отчаянием понял Джин. – Если он сейчас умрет, я никогда себя не прощу»
И можно тысячи раз повторять себе, что он был прав. Что это его жизнь, что только ему решать, как и с кем он хочет ее прожить.
Все слова казались натужным оправданием перед смертью, сидевшей в изголовье старика.
Когда спустя вечность в комнату вошел Бао, исступление Джина достигло предела. Воспитанный медитациями и суровыми монастырскими порядками самоконтроль дал трещину, Джин чувствовал, как демон рвется, натягивает ослабевший поводок. Остатки душевных сил уходили на то, чтобы сдержать бестию. Не дать ей натворить дел, не сбежать в сладкий огненно-рыжий, в черных полосках туман. Ласковое беспамятство, в котором не было почти невыносимой вины и страха за отцовскую жизнь.
Бао натужно улыбнулся. Лицо жреца выглядело серым и осунувшимся, словно он не ел и не спал несколько дней.
– Нам удалось отогнать смерть, ваше высочество. Но император отказывается засыпать. Он требует вас.
– Конечно!
Джин вскочил. Желание увидеть отца и убедиться, что с ним все в порядке, мешалось со странной робостью.
Цепкие пальцы жреца ухватили его чуть выше запястья.
– Ваше высочество, – с нажимом произнес Бао. – Его величество нельзя сейчас сердить или расстраивать. Боюсь, если начнется новый приступ, никто и ничто не сможет спасти жизнь императора.
Джин сглотнул и кивнул.
Люди смертны, и отец не исключение. И все же от мысли, что упрямого и вздорного старика не станет, становилось так больно, словно кто-то поворачивал рукоять всаженного в грудь кинжала.
И все было так же, как несколько часов назад. Та же комната, то же изможденное тело на кровати. Только на этот раз в воздухе ощущался острый и резкий запах лекарственных трав, а в окно заглядывало солнце. Джин с удивлением понял, что уже день.
– Подойди. – Голос императора был тих, как еле слышный шелест ветра в кронах.
Джин подошел, с болью вглядываясь в старческое лицо. Если в прошлый раз ему показалось, что отец выглядит плохо, то теперь владыка империи Аль Самхан походил на оживший труп.
– Сними, – приказал император, взглядом указывая на медальон – рубин в форме головы тигра на своей шее. Родовая реликвия Аль Самхан. Сердце Огня.
Джин послушно разомкнул цепочку.
– Клянись!
– В чем?
– Что женишься на стерве Риндзин… то есть Ясуката… не важно. Женишься… снимешь проклятие… станешь императором Оясимы… что у тебя будут дети, и род Аль Самхан не угаснет…
